бросают тени яблони

бросают тени яблони в саду,
на зелени прохладной покрывало.
стесняясь с летом близкого родства,
надвинула панамы дочь забрало.
её очерченный помадой сладкий ротик,
не в силах необъятное обнять,
испытывая отвращенье к грязной плоти
зовёт на помощь выпившую мать.
а мамочка, затраханая в доску,
глотает из бутылки оранжад,
и дочибонив с травкой папироску,
садисту подворачивает зад,
что бы отвлечь внимание подонка,
от доченьки истерзанной в траве.
и молоточки наслажденья тонко
стучат, по струнам страсти, в голове.
откинулся в траву усталый отчим,
из глотки выплюнув бутонов сладких плоть,
прикрыл бесстыдством залитые очи-
прошло желанье девочку пороть.
а падчерица, в сполохах заката,
смакует горечь липкую во рту.
она чиста,она ни в чём не виновата,
что выбрала беда, совсем не ту.
желанья мамочки,её желанья,
растоптанные молохом судьбы,
за миг восторга,совести терзанье,
и не понятен результат борьбы.
прилип пушок, ещё не знавший бритвы,
к опухшему горячему лобку,
и выглядит невинно поле битвы,
и весело на небе дураку,
что создал он своих детей такими,
счастливыми в несчастиях своих
и называя тварей дорогими
он унижает обожая их.
но подвергаясь новым испытаньям,
они взывают к Богу, как к отцу,
готовые к невиданным страданьям,
отдаться на терзанье подлецу.
с годами мамка пухнет и стареет,
от секса уж одна сплошная боль.
тому, кто жить и думать не умеет.
не помогает даже алкоголь.
достала жизнь, на доброту скупая,
кому то: счастье,деньги и цветы.
другим,как искупленье, предлагая:
вокзалы,рельсы,речки и мосты.
с надеждой вглядываясь в холод чёрной глади,
держась рукой за парапета стынь.
в глазах у обречённой юной бл яди,
величие обиженных богинь.
она, за пол минуты, прочитала
своей никчемной жизни пухлый том,
и с первых же страниц с тоской поняла,
как мир велик, и как ей тесно в нём.
всё в голове по полочкам расставив,
сорвав с груди продажного Христа,
святые крылья, за спиной ,расправив,
шагнула в рай с высокого моста.