Я и Наицонев. Том двадцать седьмой

История одного человечества.

Я и Наицонев.

В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.

ТОМ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ.

2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 97-ой.

4796
Тогда я быть собою не хотел.
Мой конь зафыркал, взвился и взлетел.
А я мечтал, чтоб с нею жизнь прожить.
И чтоб её покорность заслужить.
И разносились слухи до небес.
Дремала речка. Спал еловый лес.
И степь была совсем, совсем пуста.
И целовал я девушку в уста.
Но ты послушай, что я тут совру.
Она сказала: «Это не к добру».
А мне вдруг зачесался левый глаз.
Мария мой дослушала рассказ.
Не став трусы над пламенем сушить,
Тут я костёр задумал потушить.
4795
Тут я костёр задумал потушить,
Не став трусы над пламенем сушить.
Со шлемом и с пращой, и с булавой
Вампиры мы с гражданской мировой.
Марию я люблю порой кусать.
Мы с нею пьём пред тем как засосать.
И с самогоном в кожаном ведре,
В ремнях, в папахе, с шашкой на бедре.
Мария в остальном обнажена.
Горит луна. Передо мной жена.
Да и звезда над озером горит.
«Пускай горит». Мария говорит.
И ветер хочет звёзды потушить.
Тем более, нам некуда спешить.
4794
Тем более, нам некуда спешить.
А ветер шепчет: «Звёзды потушить?»
А по ночам она мне плоть сосёт.
И перегаром от неё несёт.
Мы не слезаем целый год с коней.
И вот мы скачем с нею много дней.
Так побеждает скуку красота.
Места тревожа, вздрогнули уста.
Руками нежа кожу на груди,
Не знаю я, что ждёт нас впереди.
И как-то ближе с нею мы сошлись.
И в даль галопом сразу унеслись.
Она сказала, ускоряя бег:
«Лови меня для радости и нег».
4793
«Лови меня для радости и нег».
Она сказала, ускоряя бег.
Гляжу: а двое вынули и сцут.
И я проснулся. Маша рядом. Тут.
И у воды без вести я пропал.
И с нею вместе я в бою упал.
Там бой за Волгу беспощадный шёл.
Я обещал, и точно бы пришёл.
Ей в пах межножья руку положив,
Её я встречу, если буду жив.
Она сказала: «Приходи ко мне».
Поправив сбрую и ремень на мне.
И думал я, не размыкая век,
Что я обычный лошадь-человек.
4792
Что я обычный лошадь-человек,
Подумал я, не размыкая век.
И у Марии светлое лицо.
И кроме сала редька и яйцо.
Не каждый знает, что да и почём
И с первачом, и с сдобным калачом.
И нашу дружбу тем мы укрепили,
Что там тогда мы с нею много пили.
И сало ели. И пыхтели жаром
Под самогона свежим перегаром.
В затылок дышит от волненья мне
Мария, сидя сбоку на коне.
И думал я в той предрассветной неге
О чистом и лучистом белом снеге.
4791
О чистом и лучистом белом снеге
Тут думал я в той предрассветной неге.
Потом и я расстался с этой лярвой.
Бои под Псковом и бои под Нарвой.
Голодный год. Леса вокруг и горы.
Кружки, собранья, обсужденья, споры.
Потом всё как-то сразу завертелось
Все замолчали. В туалет хотелось.
Пока мы там не дали трепака,
Она была связисткою полка.
И вот такие встречи приключились.
Да, я не спорю, мы всему учились.
И бес сказал мне в неуёмном беге:
«Вы были с нею больше чем коллеги».
4790
«Вы были с нею больше чем коллеги».
Так он сказал мне в неуёмном беге.
А оказалось, что была она
Лазутчица и в шаха влюблена.
Потом от них она сюда ушла.
Сначала в стане вражьем побыла.
Удача, ты нам в деле помоги.
Направо степь. Ну, а вокруг враги.
Налево плыли речек берега.
Я улыбнулся. Шли мы на врага.
И я отдал ей больше фунта сала.
Мария мне за это засосала.
«Немало есть, ты знаешь, друг, чудес».
Так мне сказал летящий мимо бес.
4789
Так мне сказал летящий мимо бес.
«Немало есть, ты знаешь, друг, чудес».
Заря вставала. И потом в бою
Враги срубили голову мою.
И я им эти вольности простил.
Их слыша стоны, их я отпустил.
Мы полюбились, время шло к утру.
Внутри скрываясь, прямо на ветру,
Я ей достал до самого нутра.
В весёлом всплеске нежились ветра.
А в гимнастёрке, на траве измятой,
Запахло супом, порохом и мятой.
Она взяла восторженно, вчистую.
И против я того не протестую.
4788
И против я того не протестую.
Она взяла восторженно, вчистую.
Одну хотя б. А лучше б сразу две.
«Возьми!»  -  мелькнуло в бесьей голове.
И я подумал только об одном.
Под кожаном несло сухим вином.
А в юном теле фунтов было сто.
Она была в вельветовом пальто.
Зачем в пальто? Ты сам поговори
На фоне неба утренней зари.
Неся в порыве с маузером руку,
Бес командирил в Липецким полку.
И думал я: «Уж это ли не бес?»
Я посмотрел. И вижу свод небес.
4787
Я посмотрел. И вижу свод небес.
И думал я: «Уж это ли не бес?»
И с маузером, а также при часах,
И коренаст, подвижен и в усах.
И он был молод, смел и с бородой.
Она ж была на теле со звездой.
Звезда прощалась с предрассветным миром
На полотне, стараясь стать кумиром.
Туман ложился в землю, как в творог.
Они гуляли около дорог.
И с тем, вторым, у тех дорог сошлись.
Зачем они друг другу отдались?
Ночь ароматом теплится вчистую
Похлёбки чудным. Я не протестую.
4786
Похлёбки чудным, я не протестую,
Ночь ароматом теплится вчистую.
И в это время вздрогнула вода.
Еда невесть какая, но еда.
А старшина картошку с луком кушал.
Народ баян довольно долго слушал.
Ну и талант в нём тоже был природный.
Артист народный, чинный, благородный.
Баян был молод, смел и норовист.
Понятно было  -  это был артист.
И поспевала вслед за баянистом,
И за баяном, что с двойным расхристом,
Река, разливом нежась и плывя.
У командира дрогнула бровя.
4785
У командира дрогнула бровя.
Река разливом нежилась, плывя.
Вблизи кобылу два коня вели.
Еды мышатам кошки наскребли.
Хотели мыши злаковой еды
Там, за рекой, у дрогнувшей воды.
И я тогда подумал о мышах.
И отдохнуть решил я в камышах.
Я сел близь лодки. Я слегка устал.
Я просто ветер. Я её достал.
Я не из дальних, я из ближних сёл.
Я это я. Трудяга я. Осёл.
Я эту сцену наблюдал простую,
Томясь дурманом ночи не впустую.
4784
Томясь дурманом ночи не впустую,
Я эту сцену наблюдал простую.
Когда я бью копытом в грудь осла,
Я отпускаю поручень весла.
Хотя и так я был безумно зол,
Но и всерьёз был обозлён осёл.
И ей покою стал он не давать.
И он к козе тут начал приставать.
Она его мгновенно завела.
Коза была практичнее осла.
Он ей сказал: «Тебе то поделом».
И тут козу и выгнул он на слом.
И ударял её он о волну.
И потянуло бедного ко дну.
4783
И потянуло бедного ко дну.
И ударял её он о волну.
Безволье страха сердцем изъявляя,
Она дрожала, трусость проявляя.
Там, за рекой мы прятались в кусты.
Боялся я кромешной темноты.
Мы каждый день стреляли наугад
И потому, что враг был просто гад.
И я обойму тут же разрядил.
В пень я попал. И корни повредил.
Летели пули. Три. И снова две.
Потом заснул я с миром на траве.
А мой хозяин думал о былом.
И я при нём прислуживал ослом.
4782
И я при нём прислуживал ослом.
А мой хозяин думал о былом.
Писать такое мне тут не с руки.
Да и теплом повеяло с реки.
Пейзаж был строг. Но без излишних мер.
Ложась в стога, я наблюдал пленэр.
Жара была. И в небе морген фри.
И от тоски кусались комары.
А солнце в воду весело глядело.
Я сено съел. Уж вот такое дело.
Не на кобылу, нет, а на коня,
Я посмотрел, медалями звеня.
И ей я тоже сена подложил.
И я за счёт других беспечно жил.
4781
И я за счёт других беспечно жил.
И ей я тоже сена подложил.
В бою сегодня ранена одна.
Всё ж началась проклятая война.
Кобылу Билли и подлетка Вилли
Вчера на ближних подступах убили.
Закат я вижу. Грянула война.
И о потерях думала она.
Звенели кольца в стременах. Уздечки
На мордах мокрых конских возле речки.
Потом все вместе воду пить сошлись.
Заря погасла. Кони разошлись.
И я там титул высший заслужил.
И ни о чём я больше не тужил.
4780
И ни о чём я больше не тужил.
И я там титул высший заслужил.
Не на кобылу, нет, а на коня
Там ставят ставки. Ставят на меня.
А вот, в трибунах, радуясь, орут.
Всё впереди. Нас в сборную берут.
И нет нам нужды думать о былом.
Вот мы летим, толкаясь, напролом.
Уж не видать нам праздничных огней.
В войну на бойню шлют таких коней.
О, только б, только б не было войны!
Победа! Мир! И кони спасены.
Хозяин весел, внешность изменив,
И мной себя в работе заменив.
4779
И мной себя в работе заменив,
Хозяин весел, внешность изменив.
Цветы в конюшне прямо на говне.
Ведут к трибуне. Мантия на мне.
Но мне победы радостнее даль.
Венок на шее. На груди медаль.
«Давай! Давай! Плешивый финалист».
Ну, я и мчусь. Повсюду крики. Свист.
Вот и теперь. Устали все, ты мчись.
Так, для страховки, если что случись.
Меня хозяин про запас берёт.
И я средь прочих, что пошли вперёд.
Ну, а теперь я, многих заменив,
Всё ж впереди. Ведь был я не ленив.
4778
Всё ж впереди. Ведь был я не ленив.
И вот я, многих в беге заменив,
Кричу «Паденье!»  -  «Где паденье? Где?»
Остановились. Пена в бороде.
А грека в реку руку сунул цап!
Нет, то не грека. Видно, то кацап.
И уж дано такое человеку.
И понесло нас к мосту через реку.
Потомок грека в действии прямом
Я задом крепок. Крепок и умом.
Способен в беге струи выпускать.
Одно занятье для меня скакать.
Теперь я кто? Да инвалид я просто.
А был я раньше много выше ростом.
4777
А был я раньше много выше ростом.
Кастрат я полный. Мне теперь непросто.
Порыв я ветра ноздрями ловлю.
Вся в пене морда. Сплюнуть норовлю.
А воздух резок, липок и весом.
Я воздух режу гривой и носом.
Тому, кто первый, знамо, нелегко.
Иссякли нервы. Фигнищ далеко.
А резвость я в пути поберегу.
И всех я много медленней бегу.
Был прежде пегим, но слинял весной.
Я полон неги. Серый с белизной.
Я посерёдке. Среднего я роста.
Тебе узнать меня уже непросто.
4776
Тебе узнать меня уже непросто.
Я в середине, среднего я роста.
Такая в бабе женская судьба.
Мне стыдно стало. Я в ногах слаба.
А та, что сзади, прячется за дом.
Располагает. Меряет задом.
С умом глядит на вышедших вперёд.
Иная сходу шибко не берёт.
Преодолев за раз желанный борт,
И эта с места делает апорт.
Заполнен нами, знамо, ипподром.
Эскорт мы конный. Конный эскадрон.
Идём попарно, каждый в путь гоним
Сквозь пар тумана и зелёный дым.
4774
Сквозь пар тумана и зелёный дым
Идём попарно. Каждый в путь гоним.
Кобылу тут какой-то конь догнал.
«Не загоняй. Поспеем. Не фигнал.
Не поспешай. И быстро не гони.
Кобылы мы. Мы, знамо, не кони».
Вокруг меня двенадцать юных жён.
Запряжены. А я не запряжён.
И из ноздрей язвительный огонь.
Одна кобыла. И она и конь.
Коней я вижу. Полон их затвор.
Иду вперёд. Вхожу в широкий двор.
Тем вкусом, получив в душе искус,
Похлёбки чудным, я смочил свой ус.
4773
Похлёбки чудным, я смочил свой ус,
Тем вкусом, получив в душе искус.
И будет там она тебе язвить.
И там её непросто изловить.
Иную уж, стреножив на спине,
Ты и ведёшь беспечную ко мне.
И этим самым крутишь и язвишь.
И почесать ей спину норовишь.
А от укуса усу нелегко.
Она уж, видно, где-то далеко.
Там и блохи немедленный укус.
Там, где искус, там и щекочет ус.
Вот и живёт во мне к тебе апорт.
И потому я и душою горд.
4772
И потому я и душою горд,
Что, как всегда, во мне к тебе апорт.
И легче станет парню чудаку,
Когда накопит он его в руку.
И ожиданье время задаёт.
Надежда плоти долго не встаёт.
Надеждой плоти в первом этаже
Я насладился полностью уже.
И свой резон туда я и излил.
Да и камнями сверху завалил.
А ты сидишь, зажав его в руке.
Его ты встретишь в каждом кабаке.
Неистребим желания искус
И потому, что оказался вкус.
4771
И потому, что оказался вкус,
Неистребим желания искус.
Да и мочу непросто тут излить,
Когда ногой нельзя пошевелить.
А к бабе всё же тянется рука.
Уж память в сердце больно велика.
Ну и о том мы в старости поём,
Как пребывали с нею мы вдвоём.
Мне это всё совсем не всё равно.
Мне не равно жена или бревно.
Да, я мужчина. Я не баобаб.
С годами девки стали лучше баб.
На баб и девок мой взрастает вкус.
И ощущаю к ним я свой искус.
4770
И ощущаю к ним я свой искус.
На баб и девок возрастает вкус.
И захотелось нам постичь науки.
Деньга нужна. Ведь могут быть и внуки.
Кому в завод за денежкой ходить.
Кому у люльки ночи проводить.
С солдатским медным, знамо, котелком
Кому ходить в базар за молоком.
И от кого детей кому рожать.
Там разберутся, с кем кому лежать.
Глядишь, и ночь плодами разрешится.
Ну что ж, картина сценой завершится.
Так думал я. И я их подружил.
И, как я мог, так я тогда и жил.
4769
И, как я мог, так я тогда и жил.
Так думал я. И их я подружил.
А молодой солдат не унижается.
А тот к краюхе хлеба приближается.
И на столе уж счастье зреет Мотрено.
И всё тут в этом смысле предусмотрено.
И тряпочку шитья девицы алую
Уж веник подхватил, как спичку малую.
И в стрелках время к ночи поспешается.
И кот мурлыка мышкой потешается.
И в очаге уже вскипает чайник.
И не поймёшь, кто друг, а кто начальник.
Могли ведь раньше в волости той жить.
Да и могли и ближним услужить.
4768
Да и могли и ближним услужить.
Могли же раньше в волости той жить.
И дело их, всем видно, оговорится.
Не лыком шиты. Значит, договорятся.
А все они из волости уж Витебской.
А хитрости в ней более родительской.
И умница она. Да и красавица.
И всем понятно, с этим делом справится.
И видно, что свершиться договору.
Ей не попасть бы только в лапы вору.
И, вместе с тем, в терпении закалки
Довольно в ней отеческой смекалки.
Отец и мать глядят на свет огня
Без мысли про тебя и про меня.
4767
Без мысли про тебя и про меня
Отец и мать глядят на свет огня.
Но занимают сдержанно позицию.
Мол, понимаем эту экспозицию.
Да и на сговор мысленно глядят.
А на портретах родичи сидят.
Как будто жить им с ними на заклании.
И дева не упорствует в желании.
И трудно их плепорцию понять.
И хочет парень деву обонять.
И деве взглядом больно угождает.
И словом свой поступок подтверждает.
А дева стонет около огня.
«Так кто из вас посватает меня?»
4766
«Так кто из вас посватает меня?»
Так дева вопрошает у огня.
Отец плоду наивысшая награда.
И дева рада. Ей такое надо.
И больно он пред нею шебаршит.
И свататься к красавице спешит
Тот парень, что учёл любви юзольку,
Да и не только. Только вот поскольку
Не раз касался он уж этих щёк.
И дышит часто в деву мужичок.
Мы понимаем, что во блуде хата.
Уж оба грешны. И она брюхата.
А тот юнец, да и солдат служивый,
Ютятся там. И в них желанья живы.
4765
Ютятся там. И в них желанья живы.
И тот юнец, да и солдат служивый.
И потому и льётся дивный свет.
Строга любая. В каждой шутки нет.
Едва ли краше девы той цветок.
И по нему проходит страсти ток.
И дева тоже будто в проводах.
Стремится к цели в сдержанных годах.
А тот, рукой мешает наглецу.
Ладонью этот водит по лицу.
И уж ружья ограненным стволом
Коснуться хочет девы под столом.
Один моложе. А другой служивый.
И это факт. А вымыслы тут лживы.
4764
И это факт. А вымыслы тут лживы.
Один моложе. А другой служивый.
И вот такое здесь у них зеро.
И пресс-папье, бумага и перо.
Они из воска. В воске кирпичи.
И даже пламя жгучее свечи
Поддельное. Папье-маше оно.
И из уменья рук возведено.
Отлито воском. Вот и все дела.
Восковы люди. Свечные тела.
В восковом доме всё от кутерьмы.
А почему? А потому, что мы
Умерших видим, что иных живей.
Да и больных не более мертвей.
4763
Да и больных не более мертвей.
Умерших видим, что иных живей.
Не будем тратить лишних тут словов.
Их привезли из дальних островов.
Все по уму не меньше королевы.
А по соблазну не глупее Евы.
Летящей бровью жарче во сто раз
Жар-птицы в небе. Вздёрнут левый глаз.
Их красотою мы удивлены.
Ах, только б, только не было войны!
Вокруг мужчины. Каждый ей дивится.
Вот так прекрасна юная девица.
Кто правый, тот сидит её правей.
Кто слева, тот соперника резвей.
4762
Кто слева, тот соперника резвей.
Кто правый, тот с разлётами бровей.
И уж начнётся тут в душе брожение.
И ты родишь в себе воображение.
В нас возрождают светлые мечты
Порывы несравненной красоты.
И никому о том ты не соврёшь,
Что тут ты и родишься, и умрёшь.
И так живу весь год в том доме я.
Ах, не грусти, любимая моя!
И я уж тем не буду огорчён.
И буду жизнью тут я увлечён.
Хоть ты ложись и сразу умирай.
Такой вот здесь распрелюбезный рай.
4761
Такой вот здесь распрелюбезный рай.
Хоть ты ложись и сразу умирай.
Исходят дымкой нежные уста.
В них теплота и мыслей чистота.
Глаза лучатся отсветом огня.
В разлёте брови, как и у меня.
A талия обхват одной руки.
Грудь высока и вздохи глубоки.
Иглой она сколола створку блузки.
И смотрит с удивлением, по-русски.
И отражают юные черты
Её глаза, что негой залиты.
Хоть ты в ночи иголки собирай,
Такой уж тут распрелюбезный рай.
4760
Такой уж тут распрелюбезный рай.
Хоть ты в ночи иголки собирай.
Ну и, конечно, прочие места.
И мыслями она собой чиста.
И хоть стихи об этом напиши,
Её перста настолько хороши.
И на шитьё задумчиво глядит
В том помещенье, где она сидит.
И задышали воском кирпичи
По отношенью к пламени свечи.
И цвет лица из разных положений
Я наблюдаю сквозь узор движений.
Хоть ничему уж я не протестую,
Я не нарушу заповедь святую.
4759
Я не нарушу заповедь святую,
Хоть ничему уж я не протестую.
И вот девица жемчуг в нитку нижет.
Петля ложится ниже, ниже, ниже.
Сейчас начнёт узорами писать.
И будут буквы вдоль строки плясать.
И проведу и я своей рукой
По этой глади трепетной такой.
А зрелость в том, что грудь моя согрелась,
Когда перо в бумаге разогрелось.
И получилось чудное колье.
Ну, не колье. Пусть девичье белье.
И я себя на зрелость аттестую.
И в том познал я истину простую.
4758
И в том познал я истину простую.
И я себя на зрелость аттестую.
И ради них уж третью ночь не сплю.
Но есть иные. Я и их люблю.
Иным подать не любим мы руки.
Есть бюрократы, есть и пошляки.
Сутяги есть, пройдохи и повесы.
У каждого по нраву интересы.
Не всякий дым всего лишь только дым.
Ах, я хочу быть снова молодым!
И всё вокруг она и обозрела.
Душа моя до истины дозрела.
И, проживая жизнь свою впустую,
Я не познал в том истину простую.
4757
Я не познал в том истину простую.
И проживал я пору золотую.
Есть главный признак прожитых годов
В надгробных досках старых городов,
И на чеканке сабель и монет
И достославных, и совсем и нет.
С ушедших в лету прожитых времён
Оставим эту линию имён.
Живите долго, чувствам потакая.
И понимайте жизнь. Она такая.
И всё, что можно вынуть, вынимайте.
И просто плоть её воспринимайте.
И не ищите неуместных фраз.
И испытайте чувства каждый раз.
4756
И испытайте чувства каждый раз.
Любите плотью без излишних фраз.
Лишает нас томительной возможности
Та доля страсти с граном осторожности.
Не отводите в сторону лица,
Отдавшись чувству вмиг и до конца.
И если жажда, пригуби воды.
Не повторяй житейской ерунды.
Не будоражь свой разум ты дерьмом
С подругой близкой телом и умом.
Свершись. Но важно так же и наитие.
Интеллигентность в сфере чаепития.
И каждый может побывать скотом
В различном смысле. В этом, да и в том.
4754
В различном смысле, в этом, да и в том,
Тут каждый может побывать скотом.
А грубость ваша нежности равна,
Лишь если к вами полнится она.
Когда идём друг к другу без портов,
Не лучше мы пернатых и скотов.
Ты заводи куда-нибудь её.
И побеждай стеснение своё.
Когда в душе угас девятый вал,
Тебе и не потребен ритуал.
Но если в вас ещё жива душа,
То не бегите мимо камыша.
А что ты нищ и немощен, неважно.
Совсем другое в этой жизни важно.
4753
Совсем другое в этой жизни важно.
А что ты нищ и немощен, неважно.
Космических лирических страстей
Ты не ищи среди земных путей.
Тут всех эпох неповторимый шанс.
Тут и Вампир, и тут и Ренессанс.
И вот такое вышло рококо.
И трудно чтобы было всем легко.
Располагайтесь так, как вам удобно.
А промедленье гибели подобно
И потому, что жизнь у вас одна,
И потому, что в воздухе луна.
Вы действуйте и смело, и отважно.
Кто тут эстет, кто не эстет, неважно.
4752
Кто тут эстет, кто не эстет, неважно.
Вы действуйте и смело, и отважно.
Вам хорошо и на соседа ватнике,
Когда вдвоём, пусть даже и в курятнике.
Суть всё равно в потоке лихолетья
Ты первая, вторая или третья.
Но я живу на первом этаже
По сути сочинённом мной уже.
Из сочиненья видно моего,
Что мне любовь желаннее всего.
И вот к любви мы переходим плавно.
И это в нас порой бывает славно.
И тут мы видим равного себе,
Себя вручая ветреной судьбе.
4751
Себя вручая ветреной судьбе,
Уж тут мы видим равного себе
По щучьему и от других велений.
Иных явлений старших поколений
Сдержать способен вряд ли бурный вал
Совокупленья. Там я побывал.
И все давно совсем уже готовы
Сорвать сургуч, открыв вагон почтовый.
Да и принять по рюмочке на сон.
И у слона под хоботом-носом,
И у моржа в пружинистом усе,
Да и у каждой утки, и в гусе,
Уж мы овечку видим в волчьей шкуре.
Да, мы смешны. Мы дети по натуре.
4750
Да, мы смешны. Мы дети по натуре.
Мы видим сходство резвости в культуре.
То той, то этой. Ох, ядрёна мать!
И этих кур он любит донимать.
Бежит он к ней. В нём радость не глухая.
Она шумит, никак не утихая.
Я проверял пернатых на щипок.
Да и куриный я люблю пупок.
Его порой считают за лобок.
Он и пушист, и мягок, и глубок.
А копчик утки плавится в вине.
Судьба едина в зайце и во мне.
Мы с уткой схожи в мыслях и в судьбе.
А я в обличье чудном при тебе.
4749
А я в обличье чудном при тебе.
Вопроса нет. И схожи мы в судьбе.
От жирной пищи не было б беды.
С тобой мы алчны оба до еды.
Для этой своры малых дураков
Пойду нарву хотя бы бураков.
И в ручейке прохладном искупаю.
И утку я попозже ощипаю.
А нам, голодным, это всё равно.
На попе утки красное пятно.
Не упрекнув за шутку-прибаутку,
Она мне и поджарит к пиву утку.
Потом пришёл я с нею к тёте Шуре.
И вижу волка там, в овечьей шкуре.
4743
И вижу волка там, в овечьей шкуре.
Когда пришёл я с нею к тёте Шуре.
И я чернил два штофа исписал.
Но всё столетье я не описал.
Я описал его как Ося Бродский.
И стал грустить, что прожил я по-скотски.
От Елисея въехал я в поля.
И покатился к Лувру в тополя.
В карете я дремал в своих одеждах.
И годы я провёл в пустых надеждах,
Печалясь об утраченном мной шансе,
Отбыв в Париж в дорожном дилижансе.
Так прожил я. И в ночь ушёл густую,
Сказав, что жизнь я прожил не впустую.
4741
Сказав, что жизнь я прожил не впустую,
Я в ночь ушёл тревожную, густую.
И засыпает в утомлённых веках
Суть естества, что жива в человеках.
Писать мне, думал он, уж по ручью
Комедию великую мою.
И Бальзаку виденье получилось.
Венчание тогда не приключилось.
Да сохранит вас в радости Аллах.
Тем более, в деньгах и при делах.
За менее ей сердцем дорогого
Она пошла в то лето за другого.
И на прощанье он тогда сказал:
«О, я попал совсем не в этот зал!»
4740
«О, я попал совсем не в этот зал!»
Так на прощанье он тогда сказал.
Да, он пред ней печально извинился
И уж не в том, что, бедный, не женился.
И он живёт, хоть и в душе тоска.
А Беларусь моя без Бальзака.
Но денег он тогда не накопил,
Хотя совсем, совсем, совсем, не пил.
Он предпочёл мечте служенье веку
И каждому живому человеку:
Гуляке, моту, ведавшему скуку.
Ах, уж пожму ему при встрече руку!
Я Бальзаку тогда вот и ответил,
Что я прохода сразу не заметил.
4739
Что я прохода сразу не заметил,
Так Бальзаку тогда вот я ответил.
Рожденье мысли зреет в кругозоре.
И в том, что, как сказал Бальзак о Норе:
«Кому дана в сарае нынче Эмма,
То в том и тема. В этом и проблема».
Так я о чём? Ах, кем я раньше был?
Уж поубавить не мешало б пыл.
Прервав на час божественную мессу,
Я заставляю даму, поэтессу,
Писать со мною мой тридцатый том.
Ответ её был как-то не о том.
Хотя её нервозность я заметил.
Но я молчал. И лишь потом ответил.
4737
Ноя молчал. И лишь потом ответил.
Хоть я её нервозность и заметил.
Старался угодить я гордой львице
В той повести, что посвятил певице.
Сарказм улыбки выразился в ней.
Да что там думать. В двадцать восемь дней
Мной сочинён роман был в это лето.
И мой рассказ размерами сонета
Я и закончил в этот раз на том.
Ну, а потом был и девятый том.
И написал потом я пятый том.
Потом был суп фасолевый с котом.
И что случилось там со мной потом,
Уж можем мы ли с вами знать о том.
4736
Уж можем мы ли с вами знать о том,
Что там случилось с нами. Но потом.
Был жар печной. И я там угорел.
И философски я на жизнь смотрел.
А жар в печи всю местность задымал.
И возле печки я и задремал.
Её потом прикрыл я к ночи вьюшкой.
И съел пирог, запив горячей юшкой.
Когда я ел солёный огурец,
Подумал я, что вечен лишь Творец.
И, значит, всё, что в нас, оно и в Боге.
А уж потом и выпью я в итоге.
И что-то ведь в итоге и случилось.
И, видимо, всё так и поучилось.
4735
И, видимо, всё так и поучилось.
И что-то ведь в итоге и случилось.
У каждого есть гордость своего
Призваньем самомнения его.
Моё призванье  -  выпить за двоих.
В способностях писательских моих
Я буду перлы истины искать.
А не найду, то стану упрекать
Себя за рифмы, ритмы и слова.
В штанишках детских истина права.
А кто-то в это время пробегал
По улице, рождая мадригал.
И в результате всё и получилось.
Вот что случилось, то уж и случилось.
4734
Вот что случилось, то уж и случилось.
И в результате что-то получилось.
Что всё тебе в сём мире по уму,
Я убеждён. Не знаю почему.
И в Амстердаме, в Туле, да и в Вене
Жить, не трудясь, собакою на сене.
И к этой неподкупной томной лени,
Не будь я гений, я клоню колени.
Для вас совсем простое естество
Сомненье и иное существо.
То ни к чему тогда во мне сомнения,
Уж если в вас избыток самомнения.
А в гениях сомнения чисты.
И споры здесь не к месту и пусты.
4733
И споры здесь не к месту и пусты,
Уж если в вас сомнения чисты.
И я себя оракулом считал,
Когда стихи свои я вам читал.
К тому ж, я ждал взаимопонимания,
Но не учёл рассеянность внимания.
Тогда служил я принципам идей,
Хоть и не верил в творчество людей.
И уж пред кем я там не преклонялся!
Да, я писал. Я в чём-то изменялся.
И заявил я: «Вам я не солгал».
И дальше я по времени шагал.
Пусть я живу для чьих-то глаз впустую.
Пусть даже так. И я не протестую.
4732
Пусть даже так. И я не протестую.
И я согласен. Я живу впустую.
Я не взлетел. Я, видно, не Шагал.
Я поясницу долго напрягал.
Площадка там совсем была пустая.
Да и присел с нуждою у куста я.
И вдруг я ножкой левою подрыгал.
Ну, в общем, там я, кажется, попрыгал.
Я у куста немного нарыгал.
А заяц долго ножку напрягал.
Я не летаю. Я ведь не Шагал.
И я в кусты ускоренно шагал.
Я посмотрел невольно сквозь кусты.
Так, значит, ты был он, а я был ты?
4731
Так, значит, ты был он, а я был ты?
И я ведь Марк. И я смотрел в кусты.
И до своих высот я добегал.
Да, я шагал. И там я пробегал.
Я в сизой дымке предвечерней таял.
Шагалом быть не сможешь не летая.
И я свою задачу постигал.
И от кого-то там я убегал.
Не помню я, о чём шла речь меж нами,
Но замахал я в воздухе штанами.
Я пролетал над Витебском тогда.
Была багровой, помню я, вода.
И в ночь взглянул я, видимо, густую.
Похлёбку съел я, глядя в даль пустую.
4730
Похлёбку съел я, глядя в даль пустую.
И, в ночь взглянув, я ей не протестую.
Ну, а она порой общалась с нами,
Когда Шагал размахивал штанами.
И поселись-ка ты с любимой в ней,
В той истине, что прочего нужней.
Но жизнь, она не может быть напрасной.
Над Витебском заря была прекрасной.
И вечера над городом тихи.
И выпил там я два ведра ухи.
И надкусил солёный огурец.
А там летел над городом Творец.
И, посмотрев на даль небес пустую,
Воткнул я ложку в гущу прегустую.
4729
Воткнул я ложку в гущу прегустую.
И я постиг там истину простую.
А может, нету у меня её?..
Жаль, что не вспомню прошлое своё.
И, как и жизнь, цветной и бесконечный,
Великий мир, он розовый и вечный.
Нет, Гамбургский. А, может, он Гамбургский?
Московский, не Московский, Петербуржский.
А этот вот, не вспомню я каковский.
Малевич, Бродский, Корсаков, Чайковский.
И от неотразимой красоты
Любовь слепа, уж если любишь ты.
А я тому ни в чём не протестую.
И тут познал я истину простую.
4728
И тут познал я истину простую.
А что я слеп, то я не протестую.
Для полноты изнеженных хрящей,
От сочетанья нескольких вещей,
Я в радости с улыбкою умильной,
И с пряником, и с сушкою ванильной.
И даже и с горячим кофейком.
Мы любим это дело с молоком.
И это дело любим мы пока
Идёт корова дать нам молока.
Корову вижу. Я её зову.
Мы опустились с нею на траву.
Над нами закружились мотыльки.
К тому ж достигли мы тогда реки.
4727
К тому ж достигли мы тогда реки.
А в небе закружились мотыльки.
Над городами с милыми штанами,
Взирая в пламя, что звенит над нами,
Или в печной развеявшись золе,
Лежим с тобой мы долго на земле.
Так выпьем водки за прекрасных дам!
И пусть они уедут в Амстердам.
Отдав себя любовницам и дамам,
Над Витебском и там, над Амстердамом,
Мужчины пролетают со штанами.
И мотыльки порхают вместе с нами.
А смерть, скажу я вам, не васильки.
Да и глаза у страха велики.
4726
Да и глаза у страха велики.
А смерть, скажу я вам, не васильки.
До дней, когда уж он сложил крыла,
Ты дожила. Ты точно дожила.
Не с первой, правда. Правда, не с одной,
Ты тоже прожил. Прожил ты со мной.
И умирал ты в доме не один.
И до глубоких дожил ты седин.
Ты был, конечно, полон перспектив.
И только раз один был супротив.
До смерти оставалось три рубля.
Ты умер. И мягка тебе земля.
А я его беспамятством обидел.
Не спорь. Не лгу я. Всё тогда я видел.
4725
Не спорь. Не лгу я. Всё тогда я видел.
И не перечь мне. Я его обидел.
Да мало ли кто что наговорил!
Ну, может, так он и не говорил.
Как говорил у Пушкина Евгений.
Еврей, конечно. И, конечно, гений.
И благородный верный христьянин.
Ну, а к тому ж, и добрый семьянин.
Хоть и бунтарь. И где-то и безбожник.
Никак не вспомню. Вечный он художник.
Нет, больше я писать о нём не буду.
Но, знаю я, известен он повсюду.
И он меня беспамятством обидел.
Что страх? К чему он? Я его не видел.
4724
Что страх? К чему он? Я его не видел.
Ах, страх меня беспамятством обидел!
Казалось бы, такая всё же мелочь.
Из Витебска. Ну, как его?.. Ах, сволочь!
И гопца дрица гопца гоп цаца.
Собаки рыщут, ищут молодца.
Торчат повсюду лошади и зайки.
В домах вазоны, за окном хозяйки.
А вдалеке желтевшее жнивьё.
И руку я кладу тут на неё.
Летел я, помню. С думой был счастливой.
В штанах летел. Летел с плакучей ивой.
Летели все на взвинченных ветрах.
«Ведь ты был слеп».  -  «Да, слеп я был. А страх?»
4723
«Ведь ты был слеп».  -  «Да, слеп я был. А страх?»
«Малевич?.. Нет?.. Летел он на ветрах.
Фамилия, мне помнится, без натиска.
Ну, как бревно! Совсем забыл. Из Витебска.
И тут попробуй имени не верь.
Не хищник ведь? А, может, дикий зверь?
И мак сравни хотя бы с онашой.
Я мир внимаю чутко и с душой.
Хотя порой снаружи беззаботные,
Но то цветы. А также есть животные.
Коровин, Львович. Или просто Лилия.
А им даны и имя, и фамилия.
И я не верю ни цветку, ни зверю.
Тут я прервал его, познав потерю.
4722
Тут я прервал его, познав потерю.
Не помню я. И я ему не верю.
Сначала бунтаря, да и безбожника.
Так как же звать его? Того художника.
Вот так был смел недавно человек.
Считал он, что прожил он трудный век.
И все в душе великими артистами
Себя считают. Или футуристами.
Вращается оно на языке,
Как карандаш в натруженной руке.
Фамилию я тоже не припомню.
Всё имени никак его не вспомню.
Летит он в бледно-синих небесах.
Совсем раздет. Нет. Он в одних трусах.
4721
Совсем раздет. Нет. Он в одних трусах.
И двое рядом. В синих небесах.
На линии невесты разворот.
И поворот. Ну, а вокруг народ.
И в том его и благость, и расстройство.
Искусство это сложное устройство.
А в небе уж витало беспокойство.
Такого вот рожна там это свойство.
Безделья и вражды, и празднобайства
Поклонники они. Да и зазнайства.
А вечера над Витебском тихи.
Козлы, ослы. И даже петухи.
Он брал с собою их, влетая в скверы.
И рисковал он их без всякой меры.
4720
И рисковал он их без всякой меры.
И он невесту тоже брал в примеры.
И в дымке неба предвечерней тают
Козлы. Коровы тоже пролетают.
Над Витебском летят верблюды, кошки.
Выкладывал он для церквей окошки.
Он занимался ими. И обрезками.
На полотне и на бумаге фресками.
И отличался он особым почерком.
И дань он отдал собственным же очеркам.
Написано свежо. Легко. Не с натиском.
Летящих вижу ночью там над Витебском.
Да, он хотел нарисовать и их.
И вот увидел он ещё двоих.
4719
И вот увидел он ещё двоих.
И рисовал он, собственно, и их.
А там прибился он к иному берегу.
И так он выжил. Выехал в Америку.
Никто ему не мог тогда помочь.
В квадрате чёрном не был он в ту ночь.
Нет, не Малевич. Этот верил даме.
Написан там он был в квадратной раме
Родителями. Мальчик дорогой
Для матери своей. И для другой.
Художник из эпохи настоящей.
Летящий и лежащий, и стоящий.
И вдруг там все мгновенно улетели.
Один летел завёрнутый в постели.
4718
Один летел завёрнутый в постели.
А прочие с эпохой улетели.
И как искусство, к нам они явились.
И потому иконы появились.
Одна эпоха правильная  -  Бог.
Вот и выходит, что из всех дорог
Одна верна. А остальные плохи.
Остались лишь грядущие эпохи.
И Лавеласкисы, и с ними иностранцы,
И просто там весёлые Рембрандцы,
Вангогенисты, Репинцы, Де-гисты.
И были там ещё и маринисты.
И каждый выбирал себе своих.
Тех, что летели вместе. Трое их.
4717
Тех, что летели вместе. Трое их.
И не за деньги каждый брал своих.
И там рисунок всякий был по чувствам.
Принадлежал он истинным искусствам.
В образованье мыслимых обществ
Существовало множество существ.
Да и другие есть ещё картины.
Две головы под блеском гильотины.
Чем отделеньем шеи на заре,
Так лучше смерть сгоранием в костре.
Там нас ждала и нищего сума.
Мы не спаслись от глупостей ума.
Те, что и песен в роще не пропели,
Они уйти от смерти не успели.
4716
Они уйти от смерти не успели,
Те, что и песен в роще не пропели.
Да и куда нас истина ведёт?
Ну, а за ней уже весна идёт.
Она спешит под каждый лепесток,
И зазывает в рощу под кусток.
Мы обрели в той радостной судьбе
Двух даровитых особей себе.
Из всех яиц повылупив птенцов,
Мы превратились в братьев и отцов.
От первых дней весны мы веселели,
И лица наши радостно светлели.
Когда мы пребывали в неглиже,
Мы поедали мятное драже.
4715
Мы поедали мятное драже,
Когда мы пребывали в неглиже.
Нам проливала утренний елей
Иная крона прочих веселей.
Ручьи текли сквозь времени часы,
Порой скрываясь в трепете росы.
Страсть пролетела сонмом лебедей.
А мы погрязли в ворохе идей.
Небес кудрявых с синью мирных псов
Звучала тема дивных голосов.
И в этом свойстве радости с трезвоном
Стояло утро. Март рождался звоном.
Весной летели к нам из-за границы
Такие птицы. Кажется синицы.
4714
Такие птицы. Кажется синицы.
Весной летели к нам из заграницы.
И все мои удачные стихи
Ты оценила, мне простив грехи.
Где мне такую женщину купить?!
О чём мне петь? Ах, как хочу я пить!
Я в это время песенку пою.
И продолжаю линию свою.
С рукой дрожащей прямо на краю
Я и лежу. И долго не встаю.
И тут, в углу, нащупал я метлу.
Но я лежу, как прежде, на полу.
Куда-то стул со мною улетел,
Куда я падать даже не хотел.
4713
Куда я падать даже не хотел,
Туда и стул со мною улетел.
Жизнь тяготилась этой темой вялой,
Застряв в душе от горьких дум усталой.
И тут вот я от мыслей отдохнул.
И, провалившись, сразу и уснул.
Мой зад скользил по плоскости сиденья,
Да и познал я хладный вздох паденья.
Был увлечён настолько я, что стул
Я не заметил лишь услышав гул.
И слышу я обрывки ночи гула.
Прощаясь, я присел на оба стула.
И думал я, что с лестницы упал.
И по ошибке я сюда попал.
4712
И по ошибке я сюда попал.
И я воскликнул: «Чтоб я так пропал!»
Порой святое в нас рождает пошлое.
А будущее переходит в прошлое,
Тебе и мне, возможно, предстоящее,
И воплотиться может в настоящее.
Возможно, где-нибудь оно и лучшее.
Да и не ждёшь уже другого случая.
Тебе, быть может, всё, а мне вдвойне
Достанется хорошего вполне.
И это нам от прошлого достанется.
Не всё, конечно. Что-то им останется.
А отошедшее уйдёт на слом.
И это вот с тобой нам поделом.
4711
И это вот с тобой нам поделом.
А старые строения на слом.
Я украшаю лозунгами здания,
Идя по бездорожью мироздания.
И даже не нужна мне красота.
И не хочу я больше ни черта.
Мелодия рождается сама
Души твоей и воли, и ума.
Ты воплотил в двустишия призывы,
И тем воспринял внешние позывы.
Да и настроил арфу на мгновения.
И сам поверил в силу вдохновения.
Тебе твоя забота поделом.
Не притворяйся глупеньким ослом.
4710
Не притворяйся глупеньким ослом.
Тебе твоя забота поделом.
В святую эту жизни благовонь
Мы воплотили радость и огонь.
И обозрели мы такие виды,
Что потекли из наших уст флюиды.
Всё то, что мы способны сердцем внять,
Даёт нам силы радость воспринять.
С ума невольной мысли искупленьем
Изнемогаю, исходя томленьем.
Что мне диктует времени урок,
Я изложу в другой десяток строк.
И не грущу я более об этом.
И суждено мне, видно, быть поэтом.
4709
И суждено мне, видно, быть поэтом.
И не грущу я более об этом.
От чуждой встречи неба и воды
Моей, меня скрывающей среды,
Опять несёт без меры благовонью.
А потому, что внешних сил трезвонью
Ему, желанью, больше не до смеха.
Горит лицо. А мне уж и потеха.
По возрасту лелея и любя,
Не много ли беру я на себя?
И я подумал: «О, дружок, даёшь!
Сведёт она, водой не разольёшь».
Она  -  любовь: сноха, свекровь и сводня.
Признайся в этом сразу. И сегодня.
4708
Признайся в этом сразу. И сегодня.
Любовь она сноха. Она и сводня.
Я сохраню её. Я жду грозу
И жгучей страсти яркую слезу.
И ты найдёшь желание во мне.
О, нет! Нет, нет. Иди, иди ко мне.
И сохраню я радость. И в грозу
Я поползу. И я пролью слезу.
Я всё равно к тебе найду дорогу,
Ты мне отрежь хоть руку, или ногу.
Любовь права. Ложись и умирай.
Я не грущу. Серьёзно. В сердце рай.
А грусть, она пусть где-то бродит, пусть.
И я скажу: «Наплюй-ка ты на грусть».
4707
И скажу: «Наплюй-ка ты на грусть».
А ветерок нам шепчет: «Ну и пусть».
А на коне со мною ты в огне.
И я верхом. И жизнь приятна мне.
И нет уже ни умысла, ни риска
Летящей гири солнечного диска.
Попав в костёр приятного огня,
Не разобьётся сердце у меня.
И в радости душа не оскудеет.
Совсем другое чувство мной владеет.
Тоска меня боится и поныне.
О грусти нету речи и в помине.
И не страшны мне ни печаль, ни грусть.
И заслужил я их. И пусть, и пусть.
4706
И заслужил я их. И пусть, и пусть.
Жизнь завершилась. Не страшна мне грусть.
Её не станет, как умру потом.
Но не уверен я, увы, и в том,
В единственно доверенном тут мне,
Что здесь со мной всегда наедине.
Расшевелив все мыслимые члены,
Хочу я жить. Размять хочу колены.
Люблю порою грань ногтей кусать.
Писать люблю. А так же сотрясать.
И, повалившись в эту вот кровать,
Я не хочу до вечера вставать.
И наступает состоянье ночи.
И огорчён я был тогда не очень.
4705
И огорчён я был тогда не очень.
Не заболеть бы. Вот и сумрак ночи.
Так можно в этой бездне заблудиться.
И до утра придётся потрудиться.
Ну, а потом я обращусь к врачу.
А приструнить себя я не хочу.
Уж вознеся над временем пращу,
Во вдохновенье выход я ищу.
Вот такова во мне моя забота.
А сочинять, так это не работа.
Я где-то даже буду вдохновенным.
И буду я предельно откровенным.
А на вокзале я тебе сказал:
«Не в тот попал я, а в соседний зал».
4704
«Не в тот попал я, а в соседний зал».
Так на вокзале я тебе сказал.
Да, я тружусь. А прежде был в балете я.
Но вот уже прошло тысячелетие.
И в завершенье срочное его
Я опасаюсь более всего
Того, что не приближен я к итогам
Сквозь дар небесный, посланный мне Богом.
Я изливаю эти откровенья
С желанной страстью силы вдохновенья.
И посвящаю всю работу ей.
Извечной деве радости моей.
При чём тут это? Я сосредоточен.
А в выраженьях я, увы, не точен.
4703
А в выраженьях я, увы, не точен.
Перо, зеро, вино, сосредоточен.
Свалял я, видно, нынче дурака.
А вот к печенью быть должна мука.
Кого же я воспел так страстно? Иру?
И приглашаю я её в квартиру.
Все взятки гладки. Я пеку оладки.
И в нашем веке, в веке лихорадки,
Предпочитаю я сговоры таксам.
А все бумаги присылаю факсом.
Не пишут писем. Нет былого в мире.
Ах, я письмо пошлю по почте Ире!
А не сходить ли, правда, на вокзал?
Так я, шутя, тогда себе сказал.
4702
Так я, шутя, тогда себе сказал.
А не сходить ли, правда, на вокзал?
Суть разговора привела к эксцессу.
И отдаюсь я в творчестве процессу.
Да, я люблю резвиться петушком
При разговорах с милым мне дружком.
И чтоб тебя к желанию склонить,
Уж мне придётся что-то сочинить.
И никого я этим не обижу.
В вокзале ночью я тебя увижу.
В буфете там напитки. В блюдах утки.
Там воры, бомжи, там и проститутки.
«Пойду я лучше ночью на вокзал».
Так я, шутя, тогда себе сказал.
4701
Так я, шутя, тогда тебе сказал.
«Пойду с тобой я ночью на вокзал.
Мы резко климат в сердце поменяем.
Да и решимся, и туда слиняем».
«Не до бананов, милый, нынче нам.
Не упадёт на голову банан».
«Теперь, как видишь, я уже бездельник.
Пусть не среда. Сегодня понедельник.
Но это ведь сегодня, не вчера».
И пронеслись над нами вечера.
И на слиянье мы и спакусились».
«И вы со мной тогда и согласились».
Ты о красотах мира рассказала.
И этим мне дорогу указала.
4700
И этим мне дорогу указала.
«Ах, хорошо!» Уж так вот ты сказала,
Своё ко мне прижав большое тело.
Экзотики ты, видно, захотела.
Тут не покажешь носа. Где твой нос?
Кокос, кокос! Без шкуры, без волос.
Не испечёшь ты без кокоса кекса.
Но здесь, смотри, какая нынче секса!
И другу можно в чём-то угодить.
И можно жар телесный охладить.
И плавников ребристые изгибы.
И очень, очень, очень много рыбы.
А я всё шёл, как безразличный вол.
Не той дорогой я тебя повёл.
4696
Не той дорогой я тебя повёл.
И я всё шёл, как безразличный вол.
И видел я твоё вальяжным тело.
И всё ещё чего-то ты хотела.
Мы наблюдали мира чудеса.
И пролетали горы и леса.
Привлечь могла собою ты любого
На фоне неба бледно-голубого.
И ты была мне искренно нужна.
И грудь твоя была обнажена.
Ты помнишь, кожа белою была.
Мы возвращались. Кончились дела.
И дух сказал мне гордый и прямой:
«Такой наказ тебе тут будет мой».
4695
«Такой наказ тебе тут будет мой».
Так дух сказал мне гордый и прямой.
Он изводил и прочих, и  себя.
И долго в этом сдерживал тебя.
Вопрос любви тогда вот и решался.
И я, проснувшись, криком оглашался.
Желание моё  -  вернуться к дому.
И вижу я на небе видеому.
Тебя я ночью нежно целовал
В твой милый сердцу ласковый овал.
Я превратился в злого петуха
И понимал, что нету в том греха.
Так указал тогда мне жребий мой:
«Ты будь ослом. А ты ходи прямой».
4694
«Ты будь ослом. А ты ходи прямой».
Так указал тогда мне жребий мой.
Но не вернулся в души к нам покой.
Нас изменив, жизнь стала не такой.
Так нет же! Ах, как время беспричинно!
А было всё и ладно, да и чинно.
Не удалось, не вышло, не сошлось,
Не получилось, снова сорвалось.
И мы в кулак от огорченья свищем.
Везде мы рыщем, всё мы что-то ищем
В морях, в лесах, и в реках, и на сушах.
Желанья закипели в наших душах.
Желаний наших сроком не уймёте.
И был мне голос. Вы меня поймёте.
4693
И был мне голос. Вы меня поймёте.
Дела свершились. Нас вы не уймёте.
Одним вином для пьянки алкоголее
Мы веселей. Одной бедою более
Из этой мелкой рыбьей чепухи
Мирюсь с типичным запахом ухи.
И, сделав дело, сердцем не грущу.
Живу спокойно, молча, не ропщу.
И всех времён обычные работы
Я завершил. И прочие заботы.
Но всё ещё я делаю дела,
Преобразуясь медленно в осла.
Да, мы с тобою были в той заботе.
И приземлились тут вот, в этом боте.
4692
И приземлились тут вот, в этом боте.
И закружились мы с тобой в заботе.
Я был твоим немеркнущим кумиром,
В вечернем блеске воспарив над миром.
И, помню, даже несколько вспотел
От красоты полёта наших тел.
Мы поощренье рока заслужили.
Да и над бездной два часа кружили.
И то не бред предутренний, а быль.
Мы превратились в огненную пыль.
Там двое наших прежде утонули.
Тогда мы, помню, в кратер заглянули.
Осёл сильней склонился к петуху.
Летел я ниже. Ты летел вверху.
4691
Летел я ниже. Ты летел вверху.
И тут осёл склонился к петуху.
Ах, я дружил тогда с капризной славой!
Висели тучи. Ночь была двуглавой.
Не зная страха и не зная бед,
Мы поднялись с тобою на хребет.
Тогда пылала трепетом огня
Ты, и терзала, и звала меня.
Но губ в обиде там я не развесил.
Тогда ещё я молод был и весел.
Я строен был, и пол хвостом не мёл.
Ты не смотри, что пред тобой осёл
(Вздохнув, осёл склонился к петуху).
Теперь едим мы тут с тобой уху.
4690
Теперь едим мы тут с тобой уху
(Осёл, вздохнул, склонившись к петуху).
Задача, я скажу вам, порешать:
Любить её, и с нею акт свершать.
Так хорошо и, вместе с тем, томительно.
И это было б даже утомительно.
Не знал я больше, друг мой дорогой,
Такой другой, хоть в зуб ты бей ногой.
Клянусь я вам, и поклянусь на святцах,
Поверьте мне, что вряд ли вам приснятся
Такие вещи, где любовь жила.
В постели вашей никнут вдруг крыла.
Но без еды не просто в нежном теле.
И тут и пригодились нам тефтели.
4689
И тут и пригодились нам тефтели.
Ведь без еды не просто и в постели.
Они уже совсем иные вроде,
Тефтели, что не зреют в огороде.
И даже говорят они с глазами
Бывают и пронзают взгляд слезами.
Тогда ещё, когда не знались с вами,
Они простыми были существами.
Гордясь своими сильными телами,
Они в лесу кружились над стволами.
Нескудных злаков и наживы для,
Пропев своё, они ушли в поля.
И птицы там в высоком небе реют.
А в котелке опять тефтели зреют.
4688
А в котелке опять тефтели зреют.
И птицы там в высоком небе реют.
Там запах был не менее остёр.
А в стороне горел большой костёр.
Торчала у горы меловой рыба.
Уха и чай. И всякой снеди дыба.
Ну, а вокруг костра стояла вонь.
Вверху висела быстрых птиц трезвонь.
Мы съели всё. В нас челюсти трещали.
Ухой мы всех по кругу угощали.
Ухи стояло полное ведро.
Там пели птицы долго и бодро.
Две птицы, над котлом кружась, запели.
А кроны елей дружно заскрипели.
4687
А кроны елей дружно заскрипели.
И тут две птицы радостно запели.
И трепетал ликующий ручей,
Тот, что коснулся неба и лучей.
И я решился в полный рост идти
Туда, куда, минуя все пути,
Заботы наши нас и привели.
И там рассвет затеплился вдали.
Счастливой вестью о рожденье звезд
Гостей нежданных из далёких бездн
Мы не дождались. Ждали мы гостей.
Разверзся мир желаний и страстей.
Часов любви затворы заскрипели.
Кружась над нами, птицы громко пели.
4686
Кружась над нами, птицы громко пели.
Часов любви затворы заскрипели.
Да и плащом всетрепетно шурша,
Мою любовь прославила душа.
И думал я: «Она уж неземная».
Мадонна тоже, многого не зная,
Почувствовала, что любовь права.
И такова природа естества.
Да и в неё до ужаса влюблённый
Крадётся почитатель воспалённый.
И, отпустив секретный экипаж,
Из темноты выглядывает паж.
Всё это в Лувре. Жизнь совсем иная
Там, о былом собой напоминая.
4685
Там, о былом собой напоминая,
Глядит она, застыв, как не родная.
Да, в Лувре жизнь теперь совсем не та.
И там живёт нездешняя мечта.
Она не здесь, а где-то в прошлом веке
По-прежнему ликует в человеке.
А в прошлом все свободно жить умели.
Мы ж не смогли. Вернее, не сумели.
И в этот час, и в предыдущий час,
Мне было жалко и себя, и нас.
И стал я тут смеяться и рыдать.
И стал я вкруг просторы наблюдать.
Вот ухожу я в чартерный полёт.
И продолжаю этот перелёт.
4682
И продолжаю этот перелёт.
И ухожу я в чартерный полёт.
Сажать в тюрьму, морить и убивать,
Переставлять, приструнивать, взывать,
Любить, корить, возделывать, ругать,
Преображать, вымаливать, сдвигать,
И именами вещи называть
Могу и я. Могу и воевать.
Я, как и ты, и с силою, и с волей.
Прости, прости! Я познакомлюсь с Олей.
С ухмылкой пьяной из-под сонных век
Она ведь тоже божий человек.
Ты где-нибудь ещё такое видел?
Ах, человек, ты так себя обидел!
4681
Ах, человек, ты так себя обидел!
Я сокрушу всё то, что я увидел.
Возьму я лучше каменный топор
И порублю кладбищенский забор.
Зачем мне эти ваши катаклизмы.
И не оправиться уж мне теперь без клизмы.
Не оставляя в мире ни шиша,
К нам опустилась мёртвая душа.
И в мрачный миг миров далёких блюдо
Взяло в себя такую уйму люда,
Чтоб и настроить столько городов
За счёт чужих открытий и трудов.
И в этот миг он чупа-чупс жевал.
И ни за что он не переживал.
4679
И ни за что он не переживал.
И в этот миг он чупа-чупс жевал.
И «а» и «б» сидели на трубе.
Так я вещал подобному себе.
Росою свет я сверху окропил.
Придумал глину, в слюнях закрепил.
Всё было не бездарно, не убого.
Нельзя, чтоб тут, под взором строгим Бога,
Был в беспорядке и в раздрае мир.
А жизнь убога средь пустынных дыр.
И думал я: «Бездельник я отчаянный».
И я бродил по миру неприкаянный.
И где тогда я только не бывал.
Потом упал в какой-то я провал.
4678
Потом упал в какой-то я провал.
Я много видел. Я везде бывал.
Сказал я: «Не бывать столпотвореньям.
Не пей вина, отдай досуг вареньям».
Так думал я по рассужденье глупом.
А Бог меня прикрыл своим тулупом.
И пролились весны пришедшей неги.
Столкнувшись в беге, треснули телеги.
На стыке двух скрестившихся дорог
Я напоролся на ночной порог.
Я не сдержался в вечной прыти бега,
Идя тогда по палубе ковчега.
Бежал там конь. И он скользил на пробке.
Зачем я шёл по этой узкой тропке.
4677
Зачем я шёл по этой узкой тропке.
Так думал конь, споткнувшийся на пробке.
Разгульной жизни и дерьма коров
Планета в вечном сонмище миров.
Дремать вблизи безнравственной и ленной
Планеты этой, мне Отцу Вселенной,
У самых мной любимых божьих врат?
Нет, прекратить пора такой разврат.
А лучше просто всех их в изолятор.
А там и проведут пусть вентилятор.
О, это будет срам и не годится.
И не забыть с утра распорядиться.
Уж третий раз я узел завязал.
Вздохнул, да и отправился в вокзал.
4676
Вздохнул, да и отправился в вокзал.
И узел я на память завязал.
Прилягу. Почешу себе колено.
И помолчу. Да и поправлю сено.
«Нельзя ли накричаться вдоволь днём.
Спать не дают. Так, может, отдохнём?
Уж всё пропили, наглые вы хари.
И прочие мной созданные твари.
Козлы, ослы, верблюды, волки, раки.
Потише можно, дикие собаки».
И шум веселья долетел до Бога.
Все стали пить несдержанно и много.
Когда, шипя, взлетели в небо пробки,
Осёл налил в ведро мясной похлёбки.
4675
Осёл налил в ведро мясной похлёбки.
И, зашипев, летели в небо пробки.
А ты найди того, кто плут и враль.
И пусть живёт, главенствуя, мораль.
И глубоко серьёзному отцу
Взрастить рога возможно как юнцу.
На лбу не всяком вырастут рога.
Лишь глупость с дурью внешностью строга.
Серьёзный возраст  -  это чепуха.
А остальное  -  вымысел, труха.
Была бы грусть для оправданья смеха.
Люблю я всех. А возраст не помеха.
И чувству я уже бесспорно внял.
Вздымался пар. Я запах обонял.
4674
Вздымался пар. Я запах обонял.
Нет. Нет и нет. Я вашим чувствам внял.
Вы в сердце в то же время не в моём.
Лежим вдвоём. И ночь мы всю поём.
Не пригласив на видике сниматься,
Я не могу любовью заниматься
И не в пальто и даже без пальто.
На этот счёт ни в жизнь, и ни за что.
Нет, я себя не обреку, беднягу,
На эту глупость. Лучше я прилягу.
И вот она в меня и влюблёна.
И пусть уже не думает она,
Что я не так подумал и сказал.
И дым, струясь, над нами исчезал.
4673
И дым, струясь, над нами исчезал.
Вот так я тут подумал и сказал.
А Ира там. И, видно, ей не спится.
Так что смогу я в этом закрепиться.
Я слева грустный, справа я с тоской.
Да, я такой. Ценю я свой покой.
А будет лезть, ботинком запущу.
А вот к себе не всякую впущу.
И потому я к ним люблю ходить.
Я всех люблю. Не вам меня судить.
Кого угодно: Галю, Валю, Нину.
Ирину я люблю. Нет, не Ирину.
Я помолчал, подумал и сказал:
«Ах, месяц мне на звёзды указал».
4672
«Ах, месяц мне на звёзды указал!»
Так, помолчав, я ей тогда сказал.
Что вам с того, чьё мне приятно тело?
Да, я шучу. Но ведь не в этом дело.
И столь ли я натурою широк.
И преподал я в этом вам урок.
Как напиваюсь допьяна к утру,
Не замечаю, как я много вру.
Такие, помню, были в гости мне.
Люблю я видеть озеро в огне.
Тот и поддался на любви влияние,
Кто предпочёл сплошное возлияние.
Она одна. И атомом вина
Она ещё не выпита до дна.
4671
Она ещё не выпита до дна.
О, это счастье! Жизнь у нас одна.
Уж завершусь я трепетом искусств.
А отраженьем в этом разе чувств,
С предметом страсти выгодным вдвойне,
Я разговор веду наедине.
Да и других заслуг не уроню.
А что обрёл, я нежно сохраню.
Я не из тех, кто свой пропили разум.
Я разговорчив. Но решаю сразу.
Я откровенен как подвыпью водки.
Когда я пью, то я, увы, не кроткий.
Хочу пожатий рук, да и вина.
Я сетую на жизнь. А на хрена?
4670
Я сетую на жизнь. А на хрена?
Терплю до ночи. Ах, хочу вина!
Пожал вам руку. Хоть не вытирай.
А встреча с вами, это просто рай.
Я ошибаюсь часто в падеже.
Не жму я всякой длани в неглиже.
В пожатье рук ценю я нежность лап.
Я больше лирик. Где-то эскулап.
Во мне, к тому ж, и самомненья нет.
Я не географ. Я не Архимед.
Любовь к наукам мне не по уму.
Куда зашёл, я сразу не пойму.
Идя, сбиваюсь я. Я всё сбиваюсь.
И в бормотанье тихом забываюсь.
4669
И в бормотанье тихом забываюсь.
Иду я и сбиваюсь, и сбиваюсь.
Ну а ещё? И сдержанно ещё.
Люблю я страстно, пылко, горячо.
А жать я сильно руку не люблю.
Я вас ценю. И вам приветы шлю.
И томно стонут в утре ветерки.
И вы моей касаетесь руки.
И я руки от вас не отниму.
Всё это радость сердцу и уму.
Чтоб различить ветра по голосам,
Я выхожу на Гарденштрассе сам.
И вот уж снова, утром, одеваясь,
Я шёл туда, плутая и сбиваясь.
4668
Я шёл туда, плутая и сбиваясь.
Потом заснул. Я лёг не раздеваясь.
И ощутил я жар горячей печки,
От вас в ту ночь уйдя на берег речки.
Во сне своём я ваши видел вежды.
И я не мог не выразить надежды.
А вы мне так жестоко отвечали.
«Вы помолчите! Вы бы помолчали».
Над водной гладью я молчать не мог.
Лицо луны. И озера дымок.
И грусть земли. Перевернулась миска,
Сойдя так низко, что уж было близко
До той звезды, что вдалеке зардела.
Она меня в ночной тиши задела.
4667
Она меня в ночной тиши задела,
Звезда, что там, в дали глубокой рдела.
Но с вами жизнь тогда мне и не снилась.
Конечно, цель душе моей явилась.
Отдав все чувства выспренним словам,
До глубины я открывался вам.
И я на вас не мог не надивиться.
Вы не салонов выжженная львица.
Так подсказал вам скромный опыт ваш.
Казалось мне, для вас всё это блажь.
Вы чувств моих всерьёз не принимали.
И вы меня совсем не понимали.
Так долго я на вас тогда глядел.
И даже где-то очень похудел.
4666
И даже где-то очень похудел.
Так долго я на вас тогда глядел.
Был разговор волнением зажат.
Колени сжаты, дух был тоже сжат.
Когда дрожишь, прильнув к её коленам,
То дрожь бежит по всем возможным членам.
Впервые в вашей вспыхнувшей крови
Сердечной мукой радость от любви.
Вы обретали первые уроки,
Когда уже мечты минули сроки.
А потому, что вас я встретил там.
И потому, что верен я мечтам.
Я встретил вас пред наступленьем ночи.
И я вздыхаю. Огорчён я очень.
4665
И я вздыхаю. Огорчён я очень.
Ах, август! Август! Что же?.. Ну, короче.
Ты и живёшь, грустить о том не смея.
Да и умеешь, многое умея.
В виду всё это надо бы иметь.
А сметь, так это ж, вместе с тем, суметь.
Да, я такой. Иначе я не смею.
И вот редиску сеять я умею.
То было позапрошлою весной.
И вился вихрь кудрявый надо мной.
А август, помню, нас уже осмеивал.
И что-то, помню, я тогда подсеивал.
Нет, я с квартиры этой не съезжал.
И он со мною рядом не бежал.
4663
И он со мною рядом не бежал.
С квартиры я в то время не съезжал.
То август был. Он завершал столетье.
Наследник века, внук тысячелетья.
Уже стоял под окнами наследник.
Был август, помню. Август был последний.
А мне явленный прошлою весной
Был образ твой придуманный не мной.
И вешние ещё бывают воды.
Но есть, друзья, иллюзия свободы.
Взяла ж меня безмерная тоска.
На жизнь смотрю с тех пор я свысока.
И вижу мир я больше однобоко.
И от раздумий не сомкнуть мне ока.
4662
И от раздумий не сомкнуть мне ока.
А друг мой жил в надежде. Одиноко.
И пред тобою мрачные диффузии.
И вот разбились все мои иллюзии.
И стоит только выйти за порог,
Всё те же алчность, подлость и порок.
Мир костенеет. Он уже не гибкий.
И те ж ошибки, войны, битвы, сшибки.
Всё, как и прежде. Юноши шалят.
На чём ты тут не остановишь взгляд.
И на Сюзаннах, Жаннах и Маринах.
Так вот о чём я? Ах, о мандаринах!
Он на траве, задумавшись, лежал.
Тот, кто себя совсем не уважал.
4661
Тот, кто себя совсем не уважал,
Он на траве, задумавшись, лежал.
Я пролистал прологи мудрых книг,
Да и спросил: «Который нынче миг?»
И днём, и ночью, да и в утра час,
Жизнь проходила молча. Как сейчас.
Так поглядим, что ж там у нас в грядущем,
Замедленно бесчувственно идущим?
А будущее всё же мы разбудим.
Страдать не будем. Прошлое забудем.
И в нём осталось только семь примет.
Вздымалось небо блёстками комет.
Оно глядело предвечерним оком
На встрече с утром в отблеске высоком.
4660
На встрече с утром в отблеске высоком
Оно смотрело предвечерним оком.
Огни зари томлением упились.
Я вёл коров. Коровы торопились.
Я пастушок. Я был без бороды.
Стоял я молча около воды.
Спадали тени от седых стогов
В прибрежье речки ближних берегов.
И разносилась по небу молва.
Летели звёзды. Нежилась трава.
И там, вверху, зажёгся звёздный зонт.
Он обозрел высокий горизонт.
Заря зажглась багрово жгучим соком,
С костра взметаясь в облаке высоком.
4659
С костра взметаясь в облаке высоком,
Заря зажглась багрово жгучим соком.
Хлыст пастуха взорвался лёгкой пушкой.
Стучало время мёртвой колотушкой.
Сказало небо вечности: «Молчи!»
И над заливом вызрели лучи.
Засеребрились Рак, Весы и Лев.
Молчала вечность. Звёзды, заболев,
Стучались молча о движенье тел.
И тут грозою воздух засвистел.
Заполонил он и луг, и небеса.
И осветил и воду, и леса.
Уже томилось солнечное око.
А я грустил. Мне было одиноко.
4658
А я грустил. Мне было одиноко.
И затомилось солнечное око.
И счастье тут я с ней своё нашёл.
И я без страха к деве подошёл.
Или поверить чувству своему,
Подумал я. Уж верить ли ему.
И мы летим. Хозяин мой молчит.
И только сердце в нём его стучит.
А я свою кобылу засупонил.
Хозяин мой ещё того не понял.
Стоит она и шепчет: «Я ничья!»
Идём. Проходим около ручья.
И вышли мы тогда в полдневный зной
Той памятной и редкостной весной.
4657
То памятной и редкостной весной
Мы вышли с ней тогда в полдневный зной.
И я молчу. Учиться я лишь начал.
Учусь я речи русской, не иначе.
Иду я со слюной на бороде.
Говядины в миру полно везде.
Такой вот я изысканный кусок.
Дарю тебе я неги дивный сок.
И не скудеет бьющего рука.
Ну, а пока спляшу я гопака.
Мы эту нашу горечь жизни пьём,
Не понимая, что и как поём.
Уйдя в тот путь не летом, а весной,
Ты столько бед изведала со мной.
4656
Ты столько бед изведала со мной,
Уйдя в тот путь не летом, а весной.
В дремоте шла вечерняя дорога.
Хозяин пил вчера довольно много.
А я исполню песенку свою.
Я запою. Потом я поплюю.
Вокруг ландшафт. Я в небо посмотрю.
И подивлюсь на крошку Морген Фрю.
И посижу я возле пенных вод.
Дельфины пляшут. Светел небосвод.
Любовь жива. И мне даны права.
Уж нет зубов. Седая голова.
И я не мог тот чёрствый хлеб жевать.
И стал я тут о вас переживать.
4655
И стал я тут о вас переживать.
Нам всюду удаётся побывать.
Вкус проверяя, измеряя вес,
Порою съешь любой деликатес.
Нас и в лесах, да и в сафари чтят.
Запахнет мясом, пусть меня простят.
И ты меня на мясе и проверь.
Не травоядный я. Я дикий зверь.
Я хлеб не ем. Я не из этих мест.
А хлеб? Что хлеб? Пусть хлеб хозяин ест.
В одних трусах и в выгоревшей майке
Его я брошу тут вот, на лужайке.
Пусть даже воли мне и не видать,
Я вместе с ним не буду голодать.
4653
Я вместе с ним не буду голодать.
Пусть даже воли мне и не видать.
Он на простор темнеющий глядит.
Потом опять, задумавшись, сидит.
И на часок-другой усну и я.
И вот пошла к соседу Зульфия.
Он тоже в рощу мчится по прямой.
«Ай, ай!  -  кричит хозяин бедный мой.  -
Простите. Выйду. Полнится струя».
Решать ему. Хозяину. А я
Решу иную уйму всяких тем.
Он согрешить хотел тогда. Но с кем?
И он меня ласкал, жалел и нежил.
И хлеб он мне принёс довольно свежий.
4652
И хлеб он мне принёс довольно свежий.
И он ласкал меня, любил и нежил.
И в нём всё млеет, стонет и кипит.
Но всяк бывало. Он, бывало, спит.
То, что я зрю во фьючерсном окне,
Такого, чтоб и вызвало во мне
Взаимный трепет, нету у него
Для пробужденья пыла моего.
Но между нами было уваженье.
Трудясь, будил я в нём воображенье.
И тут мой грех пред ним и искупался.
А, отдохнув, я в речке  искупался.
Случалось так порой к исходу дня,
Что засыпал я около огня.
4651
Что засыпал я около огня,
Случалось так порой к исходу дня.
Науку, жизнь, проблемы, небо, флот
Любил и я. Но жил я средь болот.
Лишь иногда крик звонкий петуха
Вдали услышишь. И земля тиха.
И счастлив был я с раннего утра.
И мне порой он говорил: «Пора!»
Мы с ним трудились вместе, как скоты,
До глубочайшей ночи темноты.
Вставал я рано. Утром. Чаще в пять.
Короткий сон. И скорбный труд опять.
И понимал я: он любил меня.
И не тревожил до исхода дня.
4649
И не тревожил до исхода дня.
И понимал я: он любил меня.
И я подумал: «Я его уволю».
И так как я утратил ум и волю,
То слишком я и с вымыслом спешу.
Но хочется. Нет, лучше согрешу.
Её поступок где-то ненароком
Урок урокам. И считать мне роком
Предназначенья времени урок,
Не хочется. Я дал себе зарок.
И мне вот надо духом укрепиться.
А там хозяин вздумал утопиться.
Уж вместе с ним я этот век прожил.
И я ему со всей душой служил.
4648
И я ему со всей душой служил.
Я был способным. Весело я жил.
И даже если сжать себе виски,
То это зло не столь большой руки.
В прямой морали это новизна.
Прямая есть прямая. Кривизна
Приводит нас порою и домой
Над плоскостью поверхности прямой.
И уж и он поднимется как конус.
А вместе с ним поднимется и тонус.
И потому тебя я обниму.
Тут в лодке нет партнёрши по уму.
Я положу тебя, да и поглажу.
И я сниму с тебя твою поклажу.
4647
И я сниму с тебя твою поклажу.
И я сказал: «Давай тебя поглажу».
Да и не ждал я в этот миг беды.
Держал я ноги накрест у воды.
Ты, испугавшись, кинулась в бега.
Ну, а вторая, правая нога,
За те, вдали плывущие стога,
Тут зацепилась, видя берега.
И там стоял совсем зелёный клён.
И зашумел в весёлом ветре он.
И я на борт его сушить повесил.
И с этих пор я стал и бодр, и весел.
И я ещё и вёсел не сушил,
А спеть уже об этом поспешил.
4646
А спеть уже об этом поспешил,
Хоть я ещё и вёсел не сушил.
Родное наше русское: «Эх, бля!»
Иное дело в золоте рубля.
И тут его я выпустил из рук.
Шипящий звук, свистящий резкий звук.
Ты волен быть, наш вечный государь.
Ты  -  царь. И ты земель своих владарь.
Любить. Любить. Любить. Любить. Любить.
Быть иль не быть? Любить иль не любить?
И кто к решенью позже подойдёт,
О том и речь тут сразу и пойдёт.
И вёсел я под ветром не сушил.
И никуда тогда я не спешил.
4645
И никуда тогда я не спешил.
И вёсел я под ветром не сушил.
И в том свою выказывал я силу
И вдохновенье, и пришёл я к Нилу.
Резвятся там и ночью, да и днём
Все, кто, бесспорно, держится на нём.
Трудился я упорнее китайца.
У крокодила, правда, твёрже яйца.
И крокодил, и лошадь, и козёл,
Не важно кто, лишь только б не осёл.
Совсем другое в этой жизни важно.
Кто так сказал? Зачем? Оно не важно.
И мул за мной в дорогу поспешил.
И тут и он немедля согрешил.
4644
И тут и он немедля согрешил.
Ему плевать. Он вёсел не сушил.
А то, что орган этот очень ценный,
То это ты спроси у Авиценны.
И взглядом тут на всё и укажи.
Лишь перстень к нежной ручке приложи.
Иначе всё отрежут вмиг нахрапом.
Да, эскулап, он бьёт тебя по лапам.
Я буду жить с насмешливым лицом.
И буду петь в содружестве с Творцом.
Чтоб не ударить в этом смысле рылом,
Спешу себя я напомадить мылом.
И я останусь там, в её среде.
Иначе непременно быть беде.
4643
Иначе непременно быть беде.
И я останусь там, в её среде.
Скажу: «Иное уж вкуснее блюдо».
И предпочту попотчевать оттуда.
И даму ту (а царь уж был находчив)
Он отпустил. Душой он был отходчив.
«Она потом подолее сгодиться,  -
Подумал он.  -  Когда омолодиться».
И я, найдя на грязях чудный метод,
Тут замолчал. Учёл я случай этот.
А дама прошептала: «Дорогой!»
Задев меня опорною ногой.
И царь спросил у вдаль плывущей рыбки:
«Зачем ты прячешь глупые улыбки?»
4642
«Зачем ты прячешь глупые улыбки?»
Так царь спросил у проплывавшей рыбки.
Он был в амурной неге заведён.
И ждал того, в чём не был убеждён.
Но и укусы дамы уж не те,
Что обещались в вдумчивой мечте.
И царь не мог засунуть и на треть
Той даме. И хотел он посмотреть,
Как плод за плодом он в неё всажал.
А даму он любил и уважал.
И взялся он решительно за дело.
И ей сказал: «Совсем другое дело!»
Смеялась дама, вымыв кое-где.
Ошибки совершаются везде.
4641
Ошибки совершаются везде.
Смеялась дама, вымыв кое-где.
Царь затянулся люлькою табачно.
И выругался он довольно смачно.
И от полёта скрипки увернулся.
И даме тут он даже улыбнулся.
Её уж я вот так и назову,
Как не бросай ты скрипку в голову.
Как не картавь ты нужные слова.
Уж голова, она и голова.
Иначе я её не назову.
Вонзились пальцы даме в голову.
Запели в ветре розовые скрипки,
Порой грустя, порою без улыбки.
4640
Порой грустя, порою без улыбки,
Запели в ветре розовые скрипки.
Не помогли им и ни бинт, ни вата.
Кровотеченье. А оно чревато.
Кишкой болеет с малых лет прямой
Его наследник летом, и зимой.
И мне ли эту пестовать геенну?
Не лучше ли поверить в гигиену.
И я смогу тогда и у дверей.
Ты мне Мария. Я тебе Гирей.
Терпенье в сексе. Вот такую мать.
Я продолжаю тему поднимать.
Царь ударял ей плетью по руке.
И закружился ветер налегке.
4639
И закружился ветер налегке.
Царь, ударяя плетью по руке,
Тут стал ругаться в бога, да и в мать.
«С меня ты хочешь восемь шкур снимать!
Что? Говоришь, я о тебе тоскую?
Умойся уж. Ах, мать твою такую».
И царь тут стал ругаться в бога мать.
И стала дама грязи принимать.
Легла вблизи на мокрый берег в грязь.
Не в этом суть. Но дама, разморясь,
А может быть, и по его вине,
Сидит на нём верхом, как на коне.
Тут царь вздохнул, расставшись со штанами.
И с прежними он спорит временами.
4638
И с прежними он спорит временами.
Да и вздохнул он и простился с нами.
И только пена около губы.
В своём желанье встал он на дыбы.
И в томной неге райски согрешил.
Одной помолвкой свадьбу завершил.
К её ногам он тянет длани рук.
Да и в томленье первозданных мук
Ту даму любит он уж от души.
Ах, как у дамы бёдра хороши!
И ЕЙ ОН тут ударил по бокам,
И волю дал он чувственным рукам.
Дышать уж стало старцу тяжело.
И он сломал на суженой весло.
4637
И он сломал на суженой весло.
И тут уже супруга понесло.
Но не о том была его мечта.
Была в той даме грустЬ и чистота.
И как они сошлись в желанье том,
Об этом мы расскажем. Но потом.
Мы возвратимся раннею весной
К той теме, надышавшись новизной.
А ты лети. И будь здоров вполне.
Моей дремоты вся печаль во мне.
Я не грешил, мой грозный государь.
«Сам ты грешил»,  -  тут мне ответил царь.
И прямо к лесу он и поспешил.
И думал я: «Ах, как я согрешил!»
4636
И думал я: «Ах, как я согрешил!»
И ветерок вдоль берега спешил.
Напоминает царь собой нанайца.
В бегу на зайца в ветре стынут яйца.
Так не умел и африканский слон,
Так как умеет с этой дамой он.
Да и верблюд в пустыне не умеет
Так,  как державный в этом разе смеет.
Прижав её к торчащему клинку,
Он эту даму может на скаку.
Он и любил, и был в себе уверен.
Да, царь, он царь, а не какой-то мерин.
Так я подумал и вздохнул глубоко.
Хотя в готовках я, увы, не дока.
4635
Хотя в готовках я, увы, не дока.
Так я подумал и вздохнул глубоко.
А остальное денежно, бумажно.
Свободным будь. Вот что особо важно.
Не нужно жить в предвзятости, натужно.
А быть с весёлым нравом в жизни нужно.
Добиться, правда, цели нелегко,
Чтобы тебя любили глубоко.
«Ты знаешь, друг. Ты знаешь, милый Марик».
И он тут хлеба в рот бросает шарик.
Он мякичь хлебный между пальцев мял.
Потом, поднявшись, мышцы ног размял.
Да и подумал, и вздохнул глубоко:
«В готовках я, увы, ещё не дока».
4634
«В готовках я, увы, ещё не дока».
Подумал он, да и вздохнул глубоко.
И много проще распрощаться с ней,
С той дамой чудной, возле тех огней.
И мчаться вдаль. Туда, туда скорее!
С высокой реи где-нибудь в Корее
Труды увидеть сделанных работ.
Ах, изведут меня тоской забот!
Когда любовь уж будет вся избыта,
То, что потом мне огорченья быта!
Что ты влюблён в светлейший идеал,
Ты не стыдись. И шапки ты не мял.
Но где-то есть Всевидящее Око.
А жизнь, она порою однобока.
4633
А жизнь, она порою однобока.
И он пред нею тут вздохнул глубоко.
Манеры нежны, а мечты упрямы.
И оказалось, что для чудной дамы
И не нужны излишние слова.
И в ней подвижность истинно жива.
И всё тогда вокруг неё немеет.
В сравненье с ней всё смысла не имеет.
И этой милой дамы совершенство
И есть неизмеримое блаженство.
И бред собачий это проверять.
Ей можно даже душу доверять.
И царь подумал: «Я её жалею.
И я её люблю. И одолею».
4630
«И я её люблю и одолею».
Так думал царь. «И я её жалею».
И эта мысль его заколебала.
Влюбился он вчера во время бала.
Потом она ложилась на живот.
А он ведь с ней выплясывал гавот.
Звучат в душе державного рулады.
И на подходе оды и баллады.
В державном губы трепетно дрожат.
Бока болят, и спазм под сердцем сжат.
В раздумье царь. Уж не почешешь бока.
Лежит он, и задумался глубоко.
«А гении,  -  он думал,  -  веселы.
Им некогда скучать средь мира мглы».
4629
«Им некогда скучать средь мира мглы.
Да, гении, конечно, веселы».
На этот счёт есть два различных мнения.
И ложь, отнюдь, не суть для сочинения.
Я с гениями где-то заодно.
А сочинять? Так это нам дано.
Быть гением, куда тяжёлый труд.
Ну, это так. О гениях тут врут.
Враля, плута и просто скандалиста
Я отличу от взора в вечность Листа.
Я допишу тут и поставлю точку.
А врач-природа лечит вашу дочку.
Под силою восторга ощущенья
За всё, за всё мы требуем прощенья.
4628
За всё, за всё мы требуем прощенья
Под силою восторга ощущенья.
А что картавил композитор Лист,
Об этом мне сказал специалист.
И я в то время речь свою терял.
Волшебный шарик там, в груди застрял
Под языком. С дефектом был я речи.
«Да, дойягая!» И поднял я плечи.
И дай вам Бог блаженства с дорогим.
И дай вам Бог любимой быть другим.
Будь другом, где и радость неизбежна.
А мы летели и шептались нежно.
Живые души, уходя в стада,
Порой взлетают в небо. Иногда.
4627
Порой взлетают в небо. Иногда.
Живые души, уходя в стада.
Там телу легче. Проще там душе.
А с милым другом рай и в шалаше.
Мы пребывали с ней в счастливых думах
И здесь у вод, и там на дальних чумах.
Ещё там был багровым небосвод.
Гуляли мы у плещущихся вод.
И встретил я потом её супруга.
И тут мы излечились от недуга.
И скрыл нас от дождя старинный бот.
И мы теперь свободны от забот.
Такие вот, скажу я вам, дела.
Я был рождён для неги и тепла.
4626
Я был рождён для неги и тепла.
Такие вот, скажу я вам, дела.
И я поклялся: «Искуплю я кровью
Всю эту нежность, что дана любовью».
Тут я моргнул. Такой вот странный случай.
Лежал я мёртвый. Небо зрело тучей.
А предо мной берёзы извивались.
Потом они, я помню, раздевались.
Я не люблю рассказывать о том,
Что будет с нами в будущем, потом.
Не знал никто о той желанной встрече,
Что и пришла ко мне вот в этот вечер.
Такая уж случилась там беда.
И не забыть нам это никогда.
4625
И не забыть нам это никогда.
Такая вот случилась там беда.
А срок для жизни нам с тобой отпущен.
И вот совсем он мною был упущен.
Ну, а потом я так всё и оставил.
Вопрос об этом там я не поставил.
И предо мною вздыбилась стена.
А деньгами командует она.
И мы друг другу больше не нужны.
Да и в постели с ней мы холодны.
И только лишь тела мы поднимаем,
Как сердцем мы себя не понимаем.
Но я с её характером ужился.
И в тот же день я с нею подружился.
4624
И в тот же день я с нею подружился.
И я с её характером ужился.
И тут недуг меня и доконал.
Но перед тем я тихо застонал.
На палубу упал я, взвыв от боли.
И всуе, и в тисках нелёгкой доли,
Я умереть в то утро захотел.
И влез на рею, и с неё слетел.
Вернее, раньше, в утренней заре,
Вот в той довольно пасмурной поре,
Убил я мужа. Принял я решенье.
И боль в душе. И радость в утешенье.
И я тут ложку в миску положил.
Да, я не вру. И чтобы так я жил.
4623
Да, я не вру. И чтобы так я жил.
И я тут ложку в миску положил.
И в той ладье, да и в ближайшей чаще,
Свиданья наши были много чаще.
Невольной паве нежности моей
Себя я посвящаю. Только ей.
И я, сдержавшись, вёл себя достойно.
Она смотрела с грустью и спокойно.
Лелея в тайне мысль свою одну,
Я в ней увидел даму и жену.
И от неё мне глаз не отвести.
Но правды ради, уж меня прости,
Тут я с мечтой навеки подружился.
Я выпил литр. И ум мой закружился.
4622
Я выпил литр. И ум мой закружился.
И с ней в тот вечер я и подружился.
Что для мужчины и питьё и корм,
Так это нежность женских юных форм.
Ах, внешних форм словесные показы!
Они легки. Но это лишь рассказы.
Мы удивлялись выдумкам его,
Поверив в ложь, как в правды естество.
Мы все вокруг него сходились скопом.
Он был для нас Крыловым и Эзопом.
В своём прозренье мудром и глубоком
Слепец был нашим неизменным коком.
Он в той артели восемь лет служил.
Пар над котлом взволнованно кружил.
4621
Пар над котлом взволнованно кружил.
А он в артели восемь лет служил.
Уж люди стали всюду веселей.
И думать могут глубже и смелей.
И в небесах, умеренному злу
Благодаря, он льнул к её челу.
Горя весёлым ласковым огнём,
Она согрела грудь свою на нём.
В себе гордыню юности поправ,
Она любила в нём весёлый нрав.
Не видел он с рожденья ни шиша.
Но понял он, как пава хороша.
Так тот слепец с той милой дамой жил.
Ну, а осёл верблюдице служил.
4620
Ну, а осёл верблюдице служил.
А он, слепец, с той милой дамой жил.
И мы сумеем сами без оказии
Приобрести реальности фантазии.
Обычно нам всё это всё равно.
А там пойдём, как водится, в кино.
Мы мастаки. Хоть спирта, хоть отраву.
Умеем мы напиться на халяву.
А чаще мы блондинисты, безусы.
Мы белорусы. Наши усы русы.
Здесь разночтенье. Мы, увы, не янки.
В той вечной пьянке с нами лесбиянки.
Она глуха. Уж сколько ты не клич.
Получится, подумал я, кулич.
4619
Получится, подумал я, кулич.
Она глуха. Уж сколько ты не клич.
«Поганый нелюдь. В рожу, сука, ****ь!
Ну что, кобыла? Слышишь? Рядом сядь!»
А вот теперь она уж не со мной.
Она была мне верною нежной.
Для грязных лап её и глаз незрячих,
И этих прежних алых губ горячих,
Нам каждый месяц шлют по двести с лишним.
И это нам в семье не станет лишним
И в зимний трудный час, и в летний зной.
И вот она с тех пор везде со мной...
…Осёл тут отвинтил в консервах пробку
И загустил горячую похлёбку.
4618
И загустил горячую похлёбку
Осёл, проковыряв в бочонке пробку…
…Лишь минет месяц, как оттуда ренту
Нам присылают. Слава референту.
А он забытый в прошлом финансист
И наш известный в комиксах артист.
С ним подписали мы потайный лист.
Да и, к тому ж, он на руку не чист.
И он в делах проворен, нагл и быстр.
И всем известный с давних дней министр.
И вот она всегда со мной нежна.
Хоть мне она уж больше не нужна.
И это, я скажу вам тут в строку,
Что конь овсу не предпочтёт муку.
4617
Что конь овсу не предпочтёт муку,
Уж это я вам тут скажу в строку.
Да и великий грозный государь,
Будь он хоть кесарь, или просто царь,
Всё ж был готов за так отдать себя,
Её желая, холя и любя.
И я бы ей отдался с головой,
Будь я, как прежде, юный и живой.
Но как я вспомню, как я там страдал,
Когда в охране это наблюдал!
Вот первый раз она идёт ко мне.
Теперь всё в прошлом. Как луна в окне.
А суп в котле прилично разварился.
И с долей я своею примирился.
4616
И с долей я своею примирился.
И суп в котле давно переварился.
Царёвой свитой образ заклеймён.
Не отсосёшь. Привычка тех времён.
Быстрее пасть наложнице порвёшь,
Чем рожу от неё ты оторвёшь.
Когда прилипнет, мил не станет свет.
Разъела зад. Уж в лодке места нет.
Полна она лишь меркантильных дум.
Исчезла радость. Износился ум.
Ах, мне она такая не нужна!
Но вот теперь она моя жена.
И я ослу велел подать муку.
Быкам, сказал я, всем по котелку.
4615
Быкам, сказал я, всем по котелку.
И звёздный конь поднёс ладонь к виску.
А ты себя в супруги отдала.
И там попозже пышно расцвела.
И царь покинул этот белый свет.
И не дано царям вороньих лет.
И не забудет царь уже веками,
Что натворил он этими руками.
И не познаешь ты нежнее мук.
И уж подобных ты не встретишь рук.
Хоть проживи и пять, и пять столетий,
Нет загребух, чтобы коварней этих.
Блеск от костра в ночном пару искрился.
В одном из них мой суп уже сварился.
4614
В одном из них мой суп уже сварился.
Блеск от костра в ночном пару искрился.
Огонь, пылая, в лоно подвигался.
И дамой я с успехом облегался
По всем статьям, любви благодаря.
Вот так она ласкала там царя.
Но царь любил изысканные формы,
Что принимают контуры реформы.
Гибки, легки, и несколько упрямы,
Я вам скажу, овалы этой дамы.
Я у костра над паром руки грел.
И тут я долго в сторону смотрел.
А жар в костре резвился и искрился.
В одном из них мой суп уже сварился.
4613
В одном из них мой суп уже сварился.
Ковчег кострами дружно заискрился.
И царь открыл пред нею царства врата,
Издав декрет, что не несёт разврата.
Да, он себя в желании ничтожил.
И был он стар, но он мечту тревожил.
И тем сказал он, что, её любя,
Её теплом он возбудил себя.
И тут она ему и угодила.
Да и потом по малому сходила.
Свершив пред тем гораздо больший стул,
Державный тоже в ближний куст нырнул.
Потом он в даль туманную воззрился.
Ковчег кострами жаркими искрился.
4612
Ковчег кострами жаркими искрился.
И царь тут в даль туманную воззрился.
Других желать его не стало тело.
Оно её одну теперь хотело,
Что далеко была ему не первой.
Царя с девицей, с этой юной стервой,
Уж продолжался праздник мирных лет
Под одеялом, что с названьем плед.
И их восторг дальнейший нам неведом.
Они тут и прикрылись этим пледом.
Прохладою несло с ночных небес.
Снег ниспадал. И стал холодным лес.
Когда они предались сладким негам,
Уж облака засеребрились снегом.
4611
Уж облака засеребрились снегом,
Когда они предались сладким негам.
Они порою пили молоко.
Ковчег заплыл довольно далеко.
Как можно сам себе же помогая,
Царь прошептал в истоме: «Дойягая!»
Фигурой вниз случился он во рву.
И тут они упали на траву.
Пошла у дамы кругом голова.
Ах, всё слова, слова, слова, слова.
Она царю дала такие масти
Через огонь сокрытой нежной страсти,
Что думал царь, слезая с кондачка:
«Уж я не прочь туда ввести стручка».
4610
«Уж я не прочь туда ввести стручка».
Так царь тогда подумал с кондачка.
Прекрасно, коль пред вами эти бровки.
Они нежны. Ах, нежность чернобровки!
И стал тут царь значенье понимать.
И стал кричать: «Такую вашу мать!»
И трудно здесь не выругаться матом,
Настолько дама, вея ароматом,
Была, ядрёна мать твою, точёной
Фигуркой. И, сказал бы я, дрочёной.
И царь вдобавок несколько вздохнул.
И глубоко в четвёртый раз зевнул.
Ладью, что уплывала лёгким бегом,
Назвал бы я заносчивым ковчегом.
4608
Назвал бы я заносчивым ковчегом
Ладью, что уплывала лёгким бегом.
Одной рукой в костёр он бросил дров.
Да и полотна старых мастеров
Напоминали чем-то нам Италию.
В её бедрах, врезаясь через талию,
Уж погасал вечерний вал огней.
Он долго мегетировал над ней.
Колени в даме дивного овала.
Но дальше дама трогать не давала.
Взяла она его в сердечный плен,
Привстав легонько с согнутых колен.
И он пленён был радости дурманом,
Тревожа ноздри утренним туманом.
4607
Тревожа ноздри утренним туманом,
Он был пленён её страстей дурманом.
Её он в жадном бешенстве алкал,
Страсть повышая в теле на накал.
С уменьем дивным и в желанный срок
Он ей давал предсвадебный урок.
И тут её он, чтобы, чтобы, чтоб…
Поцеловал в её прекрасный лоб.
Ну, а сама она всё хочет, хочет.
И вот рукой она уж там щекочет.
Как перед мужем верная жена,
Она была в тот миг обнажена.
Те, что сидели долго у реки,
Пускали в небо молча пузырьки.
4602
Пускали в небо молча пузырьки
Те, что сидели долго у реки.
Воспитанный и славный он, и главный,
В активном смысле первым был державный.
Чтоб чувству молодому уступать,
Тут захотел он резче поступать.
Лишь отдышавшись от грибов и кекса,
Он обратился к даме с целью секса.
И вызвал в ней неизмеримый шок.
Да и подсыпал даме порошок.
Уж я молчу про запах кулебяки
И про другие царские присмаки.
Перепелов внесли двенадцать дюжин
На этот званый с юной дамой ужин.
4601
На этот званый с юной дамой ужин
Перепелов внесли двенадцать дюжин.
Накормлена усиленным питаньем
Была девица с чудным воспитаньем,
Да и ещё и далеко не дурой,
Что со своей прекрасною фигурой.
И тут приноровился царь к страстям,
Чтоб не ходить за этим по гостям.
И средь полей невидимого гула
Та дама с ним тогда и отдохнула.
И свет звезды горел в её лице.
И тут расстанусь с ними я в конце.
И постучу я плетью по бокам.
И дань отдам кипящим котелкам.