История одного человечества.
Я и Наицонев.
В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.
ТОМ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ.
2016 г.
Собрание сочинений
в 99 томах. Том 93-ий.
680
Путь указав и странному барону,
Мне кажет в небе облако корону.
Переменить нам это всё не вредно,
Всё, что касалось нас тут худо-бедно.
Переменить, да и в своей судьбе.
Ну что ж, пора нам, видимо, в себе
Переработать комиксы в иронию.
Да и создать приличную Веронию.
Я поведу корабль другим путём.
Мы третий месяц эту вязь плетём.
Чтоб заменить свою судьбу на лоцию,
Я начинаю пятую Веноцию.
И надо б мне удачливее стать.
Я не красив. И не о чём мечтать.
679
Я не красив. И не о чём мечтать.
Уж не найти мне спутницу под стать.
Всё от любви зависит. И от Бога.
Ну что ж, летим! Путём тебе дорога!
А что тут двойственно, а что тут идентично?
Но только жаль, что это не практично.
Когда в тебе любовь былая тает,
То и мечта от тела отлетает.
За то, что есть душа в дремучем теле,
Мы выпьем с вами и съедим тефтели.
Свою тетрадь мне надо б полистать,
Уж чтобы там от прочих не отстать.
И я хотел стройнее статью быть.
Но не сумел я скромность невзлюбить.
678
Но не сумел я скромность невзлюбить.
И надо ль нам с тобой иными быть.
О, только, только б не было войны!
Ах, надышаться б трепетом весны!
Рычит от скуки в диких джунглях лев.
И вечность, бесконечность одолев,
На мысль меня, терзая, вдохновляет.
Не знаю я, кто небо обрамляет.
И ты меня с собою позови.
А небо? Небо азбука любви.
И зов судьбы я чутким сердцем внемлю.
Я опустил свой пылкий взгляд на Землю.
Пора уж мне решительнее стать.
Прекрасен мир. О чём ещё мечтать!
677
Прекрасен мир. О чём ещё мечтать!
Ведь это всё и космосу под стать.
Тебе, конечно, крупно повезло,
Когда ты видишь в небе НЛО.
Но до конца всё это неопознано.
И что известно всем, оно не познано.
Вникающих в волшебный смысл идей,
В наитии кочующих, людей,
В угаре пребывая невозможном,
Вот в этом беге ночи многосложном
Я вижу сон. И в этом сонме я.
И мыслю я о смысле бытия.
И я иду размашистой походкой.
А сыр для многих может стать находкой.
676
А сыр для многих может стать находкой.
И я шагаю твёрдою походкой.
И есть во мне большое преимущество.
Уверенность, что всё моё имущество
Способно вызвать в ком-нибудь смешок,
Вместившись в не проклеенный мешок.
В том, что моё походное имущество,
Скитальца основное преимущество,
И утварь вся дорожная моя,
А также спички, порох, два ружья,
Чеснок, шпинат, горчица и фасоль,
И котелок, рюкзак, весло и соль
Легко рифмуются с понятием сортир.
Ах, беззастенчив и коварен мир!
675
Ах, беззастенчив и коварен мир!
И всем конец! В сортир его, в сортир!
Иначе нам и глазом не моргнуть,
Как и придётся в этот ад нырнуть!
И тут раздался несусветный вой.
Жить в стороне от цели трудовой
Не хорошо, свою теряя страсть.
Не надо вечно грабить, да и красть.
И этим вы обидите меня.
Вы не хотите выслушать коня?»
Так думал он и воздух заноздрил.
Ох, что же я вам тут наговорил!
Уж комаров жгутом облитым водкой
Не отпугнуть, как мамонта походкой.
674
Не отпугнуть, как мамонта походкой,
Уж комаров, облитых тёплой водкой.
А жизнь чревата горем и бедой.
И назовём мы этот мир средой.
И вот уста склоняются к устам.
И трепет лёгкий льётся по кустам.
Они не будут до помолвки ждать.
Да и она спешит себя отдать.
Чтоб и излить там тайный жар души,
Она летит на зов в ночной тиши.
Со мной она, как с девой Кочубей.
И всякий жук, и каждый воробей
Являются к тебе в твой новый мир.
А ты мне друг, товарищ и кумир.
673
А ты мне друг, товарищ и кумир.
Ах, как прекрасен, как беспечен мир!
И осушу я весь речной поток.
Всю воду выпью я в один глоток.
Да и на дно с тобой я опущусь.
И вот я в чистом озере плещусь.
И наблюдаю синь далёких гор.
И выхожу один я на простор.
Я у ворот защёлку открываю,
И цепь её я грудью разрываю.
А труп последних слов не перенёс.
И ангел в небо дух его унёс.
И вот уже старуха и не плачет.
И Смерть вошла и от восторга скачет.
672
И Смерть вошла и от восторга скачет.
«Ты всё жива?» И тётя горько плачет.
«Если к тому моменту не помрём,
То мы лицо салфеткою утрём.
Ты не касайся темы не своей.
Ты просто пей. Молчи и просто пей.
Не надо, тётя! Может чай пролиться».
«Смотри, племяш, уж палец шевелится.
Увижу там я окуня в реке.
Твоя рука уже в моей руке.
Ах, только б, только б не было войны!
Пойду к реке я в трепет тишины.
Дай палку, друг. Мне много легче с ней.
И так уж я лежу двенадцать дней».
671
«И так уж я лежу двенадцать дней».
«Ой, хватит, тётя! Хватит. Будь умней».
«Не можешь ты хоть сутки потерпеть.
Куда вы всё торопитесь успеть?
Дождись кончины, а потом и хапай.
Зачем же ты печалишь маму с папой?
Уж дай хоть чаем душу отогреть!
Ну не могу я так вот умереть.
Ах, перестань! Моей вы смерти ждёте».
«Ты всё жива? Ты притворялась, тётя?» -
Вот так я тётю ласково спросил.
«Так наберись-ка мужества и сил.
И не решил ты главную задачу
Способную нести тебе удачу.
670
Способную нести тебе удачу
Ты не решил, друг, лавную задачу».
«Не возвратить уж свежесть винограда.
Не надо, тётя, милая, не надо».
«Уж оживает у меня рука.
Не заболеть бы хворью сыпняка.
Российской гладью вышитой в цветочки
Я принесу завязанный в платочки
Мой талисман. И пусть он и непрост.
Но, исчезая, возникает рост.
И суетой, и где-то красотой,
Чревата жизнь осмысленной мечтой.
Тебя я вижу в радости игривой.
И ночь мне машет бесконечной гривой.
668
И ночь мне машет бесконечной гривой.
Сатирою и пошлостью игривой
Меня вы сразу станете колоть.
Ну, а скажи я, что важна мне плоть,
То истина и явится в вине.
И вы меня тут, видимо, поймёте.
Не буду думать я о грешной плоти.
И буду жить от прочих в стороне.
И оправдаю я свою заботу.
Возьмусь я за обычную работу.
Да и от дел наскучивших отстану.
О, друг читатель! Пить я перестану.
Уж опыт, он мечте моей под стать.
И думать мне о нём не перестать.
667
И думать мне о нём не перестать.
А опыт он мечте моей под стать.
И с дерзостью своею подружившись,
Поплыл я дальше, с временем ужившись.
И с вечным для поэзии мученьем,
С теченьем я и с явным увлеченьем
Уже держу всетрепетно весло.
И тут меня по волнам понесло.
Оставив академию и тогу,
Я выбрался в нелёгкую дорогу,
Прочтя лишь то, что я сложил за год
Свидетельницей всех моих невзгод.
И в думе, что застыла молчаливой,
Уж ты была воистину стыдливой.
666
Уж ты была воистину стыдливой
В печали, что застыла молчаливой
Свидетельницей всех моих тревог.
А некогда иначе я не мог.
Мы шли тогда дорогами фривольными.
Дружили мы с сердцами своевольными
И прочими секретами поэтов
Размерами метрических куплетов,
Да и зажатых в строки, как в тиски,
Моих сонетов собранных в венки,
Заполнивших страницы старых книг
Лишь тем, что я в глубины их проник.
А может, мне тетрадь перелистать?
И не пора ли нам подняться, встать?
665
И не пора ли нам подняться, встать?
Мечтать, оно как комиксы читать.
И многозвучным вечности журчанием
Заполнен мир, как трепетным звучанием.
Останутся за сферой невзначаянья
И чаянья мои, да и отчаянья.
Неплохо бы, уж подоив быка,
Напиться нам парного молока.
Управиться бы тут с дерьмом корвиным.
И хорошо бы подружиться с Овеном.
По жизни оставаясь реалистом,
Не плохо б слух свой переполнить Листом.
Я не хочу бессмысленно мечтать.
Так не пора ли нам подняться, встать?
664
Так не пора ли нам подняться, встать?
И там мы, где мечты мелькает стать.
Идём мы вдаль. А небо голубое.
Река уж буйно пенится в прибое.
С веслом удачи в дрогнувшей руке
Плывём мы по желания реке,
Одолевая трудную дорогу.
И всё спешим сквозь вечности тревогу.
Решив объехать весь подлунный мир,
В поход мы взяли масло, хлеб и сыр.
И лодка от движенья прохудилась.
Недолго экспедиция рядилась.
Свою лелея бороду и стать,
Мы не согласны жизнь перелистать.
663
Мы не согласны жизнь перелистать,
Свою лелея бороду и стать.
И воплотятся чаянья в стремления.
Да и исчезнут тут и сожаления.
Всесильем чувств всетрепетных основ
Мы и живём в извечном сонме снов.
Достигнув внеземной организации,
Мы обрели плоды цивилизации.
Стараясь не погрязнуть в суете,
В согласии поступков, в красоте,
Мечту в реальность тем интерпретируя,
Движеньем рук работу имитируя,
Лежу я тут, на дне дырявой лодки,
Взволнованный, неопытный и кроткий.
662
Взволнованный, неопытный и кроткий
Я и лежу на дне дырявой лодки.
Лжеистины лукавством красноречия
Я разрешить могу противоречия.
Что я обрел, ударившись в мечту?
Узнать хочу я, вникнув в пустоту.
И моего грядущего читателя,
И вещества особые мечтателя
Про свойства пустоты биологические,
Вычитывая знаки сверх логические,
На гуще ли гадая в мизантропществе,
В сообществе ли, в первобытном обществе,
Уж если вы задумались вдвоём,
Так пусть мечтает каждый о своём.
661
Так пусть мечтает каждый о своём,
Уж если вы задумались вдвоём.
Пока мечту в упор не разглядим,
Мы ничего порою не едим.
Туда, где ожиданье нам не врёт,
Туда вот наша сущность нагло прёт.
Вот такова у мира красота.
И такова в тебе твоя мечта.
И чувство это в нас живёт подспудно.
Мечта, она глупа и безрассудна.
И в правоту пригрезившихся снов
Мы верим как в сказанья колдунов.
И мы сидим, перебираем чётки.
А взгляд её пленительный и кроткий.
660
А взгляд её пленительный и кроткий.
Ещё рывок, ещё. И стопка водки.
К мечте своей среди грядущих дней
И конь спешит. И ты стремишься к ней.
И кровь стучит взволнованно в виски.
И колесо последнее в куски.
И нашу душу радует и греет
То, что во мраке ночи пламенеет.
И нету силы большей у людей,
Чем гнать вперёд по жизни лошадей.
И до седин мы так и доживём.
И радостью мы этою живём.
Когда судьбою ты со мной ведом,
Мечта тебе и стол, и кров, и дом.
659
Мечта тебе и стол, и кров, и дом,
Когда судьбою ты своей ведом.
Тогда вот нам и нужен идеал,
Когда у нас успех ничтожно мал.
В стремленье и доступном, и не малом
Желаний наших мало идеалам.
И зарядили мы уже стволы.
И идолы порою нам милы.
И нам тесны познанья наших дум.
И мы вникаем в пожеланий шум.
Недостижима дума неземная.
Иное дело выдумка иная.
Иной умеет только помечтать.
Но в жизни каждый волен кем-то стать.
657
Но в жизни каждый волен кем-то стать.
Бывает, что и не о чем мечтать.
Тут нет пустот межзвёздного эфира.
Природа - суть Творца Созданья Мира
И гения недрогнувший резец.
И храм она, и дивный образец.
Да и дарами мира угощусь я.
К ней обращусь я. С нею и прощусь я.
Восторженно служить стремится мне
Природа распростёртая в окне.
Мы провожаем осень и весну,
Молясь усердно и идя ко сну.
И разведи ты створки сильных дланей,
Да и отдайся радости желаний.
656
Да и отдайся радости желаний.
И разведи ты створки сильных дланей.
Одну из тех дорог в тревожном теле
Ты обретал в своей пустой постели.
Куда ведут тебя твои дороги,
Лишь вот туда твои стремятся ноги.
Ты не погонишь к морю корабли.
И с облаками белыми вдали
Ты не закружишь пухом тополей.
И сколько ты душою не болей,
А розно то, что будто бы едино.
Такая нас преследует година.
Природа чуду вымысла под стать.
А всем цветам одним кустом не стать.
655
А всем цветам одним кустом не стать.
Мечте унынье враг. А жизнь под стать.
А ты служи возвышенным красотам.
Пусть взгляд твой зорко тянется к высотам.
О, ты скорее праведником стань!
Земле мы отдаём и долг, и дань.
Хоть не протянем мы и четверть года
Средь тех, кто смотрит радостно вперёд.
И будет роковая непогода
Меж нами, кто всегда и всюду врёт.
И тем, кто обожает бутерброды,
И тем, кто любит к вечеру устать,
Природа, разделившая народы,
Спешит хоть что-то нужное достать.
654
Спешит хоть что-то нужное достать
Совсем, совсем, совсем чужая стать
Средь лгущих нам завидующих глаз
И окружавших тесным кругом нас.
Друзья мои! Скромны вы и ранимы.
Ну, а регалии? Они, бесспорно, мнимы.
С лучом на гордо вскинутой груди
Мы знать хотим, что ждёт нас впереди.
А что же нас встречает там, в конце,
Своею грустной миной на лице?
Мы на себя несчастье навлечём.
А в том ли дело? Сон тут ни при чём.
Ценю я опыт (но желанья святы)
Друзей моих, мной вынесенный, взятый.
652
Друзей моих, мной вынесенный, взятый
Ценю я опыт тех, чьи цели святы.
С тобою мы не знали б суеты.
И он сказал: «Да и в любовном акте
Как много поднебесной красоты!»
Вот мне б такой, подумал я, характер.
Да и ни в чём не изменяет ей
Тот, кто достоин спутницы своей.
Он образец ночных и певчих тварей.
А был ведь он обычный пролетарий.
Небесных ланей, что в годах не старей,
И всех базарных он лгунов базарей.
На свете он средь особей других
Дороже мне всех самых дорогих.
651
Дороже мне всех самых дорогих
На свете он средь особей других.
Допившийся до вскинутых бровей,
Поёт он как весёлый соловей.
А может, я не ворон, а синица?
Ах, это сон! И мне всё это снится!
Мне образ прежний, как в былые дни,
Дороже жизни. Бог нас сохрани.
Хочу ли жить в зловонной духотище?
Хочу я жирной и подгнившей пищи.
Да и скажите вы без гнева мне,
Что пригвождён я стрелами к стене.
Тот ворон был на трёх крестах распятый.
«Отстань. Уйди. Не мучь меня. Проклятый».
650
«Отстань. Уйди. Не мучь меня. Проклятый».
А ворон каркнул. И ответил пятый.
Река текла, волнуясь и журча.
Столетней липы отблеском луча
Засеребрилось облако в короне.
И мысль моя понравилась вороне.
Взметнулись, как от выстрела, грачи.
А вслед за ними вызрели лучи.
Пролился дождь весёлый и живой,
И смешанный с вечерней синевой.
Уж предо мною с кактусом вазон.
Проснулся я. И растворился сон.
Там можно встретить умных и других,
Да и не глупых, сердцу дорогих.
649
Да и не глупых, сердцу дорогих,
Там можно встретить. Можно и других.
Живётся вам. И, думая о том,
Хочу я знать, как в звездии шестом
Живут? И не забудь мечту мою.
И хватит пищи всякому зверью.
И на войне загубленных вдвойне,
Да и людей утопленных в вине.
Заводов, кораблей и пароходов,
О, сколько встретим мы с тобой у входов!
И нас покинет прежняя беда.
Ну, а когда вернёшься к нам, тогда
Уж там тебе дадут кровавой пищи.
Ты крыльев царь. А я, по сути, нищий.
648
Ты крыльев царь. А я, по сути, нищий.
Тебя там ждут. Тебе дадут там пищи.
Вернувшись к нашим прежним временам,
Потом о том ты и расскажешь нам.
Да и гляди, где что случилось в мире.
От зла лети, раскинув крылья шире.
И будь ты твёрд, отгородись стеной.
И пусть забрызжет радость новизной.
Пусть каркают и воют, и плюются.
И пусть вокруг и злятся, и смеются.
И всех ворон ты там пересчитал.
И кто-то, молча, мимо пролетал.
И я встречаю всюду вороньё.
Не приближайся. Это не твоё.
647
Не приближайся. Это не твоё.
Кыш, кыш, уйди, исчезни, вороньё!
Где не у власти деспот и тиран,
Там и влетать нам в окна чуждых стран.
Слывёт ли всё она не изречимой
В согласии с мечтой неизлечимой,
Не умирая, в грудь твою стучась?
И музыка родится там, лучась.
И так дела идут у тишины.
И все ли там рассудка лишены?
Тому рассвет дух звёздный погасил,
Кто и попался в лапы тёмных сил.
Земную эту нашу красотищу
Ищи в полях. И отыщи там пищу.
646
Ищи в полях. И отыщи там пищу.
Я слышу шёпот чей-то. Что-то ищут.
Внимай теплу, и будет жить не лень.
Вернётся вновь едва угасший день.
И воспринять я всё могу на слух.
Да и во мне не угасает дух.
И дружбы свет в желании любом.
И дух небес в просторе голубом.
Взамен рассвета вижу я тебя.
И там, во тьме, мы встретимся любя.
Огня роняя яркие улыбки,
Пусть раздаются звуки нежной скрипки.
Вещая суть, кто грач, кто вороньё,
Садись на сук и думай про своё.
645
Садись на сук и думай про своё,
Вещая суть, кто грач, кто вороньё.
Ты нежен, как родившийся телёнок.
Ребёнок ты. Ты вылез из пелёнок.
Ты весть несёшь мне важную о том,
Бывать ли мне в созвездии пустом.
И тут, влетев во времени лучи,
Живой мечте ты нежность поручи.
Всего удобней быстрою кометой
Лететь туда. И даже эстафетой.
О том ты мир скорей оповести,
Что где-то там мы встретимся в пути.
До жути неуклюжая ворона,
Лети туда, где дуба блещет крона.
644
Лети туда, где дуба блещет крона,
До жути неуклюжая ворона.
И радости и смысла бытия
Там требует души моей змея.
Я не пленялся целями безумными.
И не встречался там я с неразумными.
По-прежнему, мечтая о тебе,
Я при своей придуманной судьбе.
Иллюзии торжественно снуют
Там, где убиты время и уют.
Да и давно забытыми работами
Исполнен я. И вечными заботами.
Простора мглы среди ночных огней,
Его мне хватит на полсотни мирных дней.
643
Его мне хватит на полсотни мирных дней,
Простора мглы среди ночных огней,
В котором мной исхожены все тропы.
Да славен будь твой путь на пол-Европы.
Преодолев препоны всех преград,
Я, как всегда, не ожидал наград.
Кто, как и я, решил туда идти,
Вот с тем уж я и встретился в пути.
Да и совсем воспрянула весна,
Мечтою мглы небес озарена.
Ворвавшись в мир нагрянувшей весной,
Сквозь утра свет вздыхает жгучий зной.
«Ушедшим дням не принести б урона».
Подумала летящая ворона.
642
Подумала летящая ворона:
«Ушедшим дням не принести б урона».
Скажу природе: «Жить тебе во мне!»
Подумав, что вот так приятно мне,
Уж я стою, немного рассердившись,
И от ночных тревог освободившись.
О, этот мир! О, тихий блеск реки!
Вдали засуетились рыбаки.
Заря, румянясь, к берегу ушла.
Ночь улеглась, забрав поток тепла.
Явилась жизнь к восторженным парнишкам.
В заре тревожный сумрак не по книжкам,
Не отразив, исчез в угоду ей,
Судьбе, коснувшись сущности моей.
641
Судьбе, коснувшись сущности моей,
Не отразив, исчез в угоду ей.
Засуетились в море корабли.
И пала грусть серебряной дали.
И, дню идущему мешать не смея,
С поблекшим небом спорить не умея,
Туда, где гладь широкою была,
Река, как прежде, медленно текла.
В реке вздохнул, уже проснувшись, рак.
На запад гнал себя последний мрак.
А время улетало за вороной.
День поднимался звонкою короной.
И думал я: «Неужто мало ей
Моих желаний и с мечтой моей?»
640
«Моих желаний и с мечтой моей, -
Подумал я, - неужто мало ей?»
«Прощай! Адьё! Спешу я. Улетаю.
Ты извини. Но возвращусь я в стаю.
В заботах я, да и в мечтах по горло».
Ворона каркнула во всё воронье горло.
И боль мечты пусть остаётся ей.
И не гаси ты памяти моей.
Я буду жить. А там уж будь что будь.
Пока мечта мне наполняет грудь.
Лети туда, расчётливая птица.
И пусть заря зарёю возвратится.
И не терзай задумкою своей
Уж ты мечты несдержанной моей.
639
Уж ты мечты несдержанной моей
Тут не терзай задумкою своей.
И улетела. Ждут её дела.
И головой на север повела.
Но в чём-то ты, конечно, и умелая.
Ах, бедная ворона, ты несмелая!
Назло вороне смотрит на грибок
Пенёк, сгибая свой корявый бок.
И гриба подгрызает ловко ножку.
А ёж опять выходит на дорожку.
Грач-птица там садится на мешок
И, раны заговорами врачующая,
Крикливая и по небу кочующая,
Терзает клювом тонкий ремешок.
637
Терзает клювом тонкий ремешок
Грач-птица там, что села на мешок.
Сомлела ты, мне бёдрами зажав
Всю плоть мою, к себе плотней прижав.
Уж обо всём я тут же забываю.
Соседку здесь я срочно раздеваю.
По случаю припомнилась Италия.
Ах, талия! О, право! Что за талия!
Она стремится, нежа и милуя,
Ко мне с томленьем жарким поцелуя.
Соседки губы пухом одуванчика
Ко мне прильнули на краю диванчика.
У глаз её затеплился смешок.
А птица клювом дёргает мешок.
636
А птица клювом дёргает мешок.
И ветра еле слышится смешок.
И в небе звёзды весело горят.
И я стогов привычный вижу ряд.
Условностей, ханжей и дураков
Летит орава через тьму веков.
А я стою в молчании достойном.
А там медведь в величии спокойном
Уж вглубь пролеска медленно заходит.
Потом он рядом с берегом проходит.
В раздумье тайном, в грусти и тоске
Вот у реки он замер на песке.
И ёж идёт ежиною походкой.
И грач летит, и кружит он над лодкой.
635
И грач летит, и кружит он над лодкой.
Смешливою ежиною походкой
Ёж пробежал со строгостью упрямой.
И плачут дети, попрощавшись с мамой.
Уменьшившись по старости на треть,
Детей родив, он должен умереть.
И на потомство жар любви излить.
И хочет этим он свой род продлить.
К зиме готовка, в том его забота.
Ах, тяжела ежиная работа!
И путь его непрост. Он даже сложен.
Кормилец он. Заботой он встревожен.
Он плодом поздней осени шуршит.
И по тропинке весело спешит.
634
И по тропинке весело спешит.
И плодом поздней осени шуршит.
Играю я, когда сижу в квартире,
Какую роль вот в этом сложном мире?
Морскую тайну главную одну
Я уношу во глубь реки ко дну.
Вся живность расползается в пески.
И думал я: «С течением реки
Гул нарастает к ночи с шумом вод».
А там последует, как правило, развод.
И, празднуя свой предпоследний брак,
В реке свистит, едва проснувшись, рак.
Несёт он плод осенний, гриб душистый.
А вот и ёжик, ножек друг ершистый.
633
А вот и ёжик, ножек друг ершистый.
Ковёр травы передо мной душистый.
И шляпка гриба заревом горит.
И это всё о чём-то говорит.
Он лёг в траву, и с нами он простился.
Сквозь тучу лучик тонкий опустился.
Луна и ночь. Забрезжил утра свет.
И нет собак. Да и соседки нет.
И стены пали. Сдвинулся сортир.
Смотрю, и распахнулся верхний мир.
И ангелы над нами пролетают.
Но одеяла с нас порой слетают.
Соседка пледом всех укрыть спешит
От всякой твари, что вокруг кишит.
632
От всякой твари, что вокруг кишит,
Соседка пледом нас укрыть спешит.
Да мне и выпить, и поесть охота.
Ах, надо б у соседки побывать!
И я упасть хочу в её кровать.
И для меня найдётся там работа.
И ни о чём она не сожалеет.
И, распалившись, охает и млеет.
А пудель руку у хозяйки нежит.
И кот хвостом прохладный воздух режет.
А пёс уж лижет плоть её руки.
И там соседка стонет от тоски.
Да, пудель он весёлый и пушистый.
Я с ним дружу. В нём аромат душистый.
631
Я с ним дружу. В нём аромат душистый.
Ещё там пудель у неё пушистый.
Ах, муж!.. А муж? А муж. Так он не в счёт.
И обстановка там благоуханная.
И вас она прельщает и влечёт,
Соседка, распрекрасная, желанная.
И море там, в той келье разливанное.
И комната там светлая, диванная.
И спальня, кухня, лоджия, сортир,
И чистый воздух там в тиши квартир.
И дом. И в нём уже моя квартира.
А за рекой, на дальнем берегу,
Я у костра нашёл головку сыра.
Его от мух я наглых сберегу.
630
Его от мух я наглых сберегу.
Тебя там жду я. Я лежу в стогу.
Неколебимость, истинная знойность,
Её покорность, и её спокойность.
Мечта к себе привычкою влечёт.
А остальное плёво и не в счёт.
И жизнь другая нас там не узнает.
Она небесный рай напоминает.
И вот уже, глядишь, проглянет лето.
И не заметить невозможно это.
Желание, раскрыв себя до дна,
Стремленьем звёзд вечерний мрак плюсует
Пространством затухающего сна.
И чувство красоте мечту рисует.
629
И чувство красоте мечту рисует.
И перед ним судьба моя пасует
В потоках наплывающей тоски.
Затравленный разливами реки
Идёт медведь. И я, по сути, зверь.
Всё жив ли я? И кто уж я теперь?
В поток реки мне нужно б посмотреться.
Разжёг костёр. Неплохо бы согреться.
Продрог. Ах, ты такая недотрога!
И вот твои колени я потрогал.
В том чудном сне я был судьбой отмечен.
Я помню всё, что рисовал мне вечер.
И тайну я желанья сберегу.
Так думал я. И лёг на берегу.
628
Так думал я. И лёг на берегу.
И новый день уже вздохнул в стогу.
Молчат под неба блёклыми звездами
У берегов семейки ив рядами.
Дрожат, в росе темнея, тополя.
Протянуты сквозь грустные поля
Черты брандспойта, изогнувшись стволом,
Зелёно-желтым утра ореолом.
Мир движется сквозь облако степенно.
Угас Восток, темнея постепенно.
И в этот миг уж и проснулся я.
Вокруг меня соперники-друзья.
Всё то, что дух мне мой теперь рисует,
Зачем любовь со мной не согласует?
627
Зачем любовь со мной не согласует
Всё то, что дух мне мой теперь рисует?
Или я клоп раздавленный в столе?
Так кто же я? Мурашка на стекле?
И непомерность истины и веры.
И хочется постигнуть принцип меры.
Кого ещё увижу там, в пути?
Куда же нам с тобой теперь идти
Сквозь ожиданий плотную ограду?
Сомнений тайных мы несём отраду.
И предо мною снова зимний лес.
Таков вопрос у перечня небес.
Свои пути, зачем мечта рисует?
Ну, а любовь с собою согласует.
626
Ну, а любовь с собою согласует.
И я спросил того, кто мир рисует.
Одним страданьем будет в жизни тише,
Звенящим на ветру и в звонкой крыше.
Да и опять возникнет ветра шум
Земных забот и чаяний, и дум.
И возвратится к мёртвому искус,
Печальных мыслей вновь ветвится куст.
Тот пусть ему из бездны встать поможет,
Кто мертвеца узреть в прохожем сможет.
Смогу ль и я, как прежде? Не смогу.
Сойдёмся мы с тобой на берегу.
И вечность всё со мною согласует.
И нам мечта нездешний мир рисует.
625
И нам мечта нездешний мир рисует.
И то в нас суть, что пленум согласует.
А я лежу. Верней, лежит скелет.
Так и прошло два миллиарда лет.
И лошадь в землю прячет мёртвый круп.
И я тут вижу свой холодный труп.
Лежу теперь в кромешной ночи мгле.
И всё, что там исчезло на земле,
Понятно мне. И где же ты, Даная!
Да и любая функция земная,
Как пенье див, как пир стоит горой.
Красиво было той ночной порой.
А прежде утопали рощи в снеге.
Ах, уж спасёмся ль мы с тобой в ковчеге!
624
Ах, уж спасёмся ль мы с тобой в ковчеге!
И мертвецы на раскалённом снеге.
Небесный купол. Алчность и плэйбой.
Но гибнет жизнь. И к бездне голубой
Взметнулась мысль. И это так прекрасно!
И только знамя пурпурово-красно.
Зачем на свете бездуховном жить!
На что надеяться! Чему служить?
И крест свой дальше с гордостью нести.
Да и былую мудрость обрести.
У очага, где можно бы согреться,
Там нет плеча, чтоб твёрдо опереться.
Если б ещё и не было Его,
На свете б не осталось ничего.
623
На свете б не осталось ничего,
Если б ещё и не было Его.
Прельщают нас, вращаясь вертелами
И голых дев продажными телами,
Повсюду знаки пошлой красоты.
Всё приземлилось, нету высоты.
Да и ни в чём уж я не вижу проку.
Склонилась жизнь к разврату и пороку.
И не слышны пернатых голоса.
И древеса исчезли, и леса.
И прежнее уже душе не мило.
И всё тут возмутительно и гнило.
Нас посещают все его коллеги.
Мы лишены любви, мечты и неги.
622
Мы лишены любви, мечты и неги.
Нас посещают все его коллеги.
К тому ж и посещает землю бес,
Лишив сей мир спасительных небес.
Ушло в расход, да и взбесилось с жиру
Всевышней дланью дареное миру.
Повсюду пошлость. Нет любви святой.
Ничто не дышит мира красотой.
Учителя! Наставники! Учители!
И захватили все уж вы обители.
И перемены эти постоянные.
Всё уничтожили пришельцы окаянные.
И нет уже и прочего всего.
Что скажешь тут! Не будь ещё Его.
621
Что скажешь тут! Не будь ещё Его.
Уж с голым задом ходит естество.
Вошли во вкус оголенные жопы.
Дворцы культуры выкрашены в шопы.
Везде дела и знаки Сатаны.
Не видно рощ нетленной тишины.
И не услышишь здравых разговоров.
Смог и удушье, вечный гул моторов.
Из крана каплет ржавая вода.
Везде асфальт, повсюду города.
Медведь, олень и два персидских краба,
И конь, и слон, верблюд, карась и жаба.
А там и жук и маслик-высуньрожки
Стремятся пробежаться вдоль дорожки.
620
Стремятся пробежаться вдоль дорожки
Там майский жук и маслик-высуньрожки.
Чист звон небес. И всюду правит бес.
Не победит дух истины прогресс.
Что отливались с ночи до светла,
Звучат под сенью дня колокола.
А он пока пусть учит «азы», «веди».
А я спущу в бадью остаток меди.
Иначе мы решим его судьбу.
Пусть посидит. Я шлаки отгребу.
Не будем портить результатов плавки.
Я все уже определил добавки.
Сказал другой: «В расплаве будет медь
От этой плоти иначе звенеть».
619
«От этой плоти иначе звенеть, -
Сказал другой, - в расплаве будет медь.
Бездушное оно. Лишь гарь да вонь.
Его мы можем бросить и в огонь».
«Ты душу спас. Осталось, правда, тело.
Да. Ты свершил божественное дело».
И вижу я там профиль Сатаны.
Сам признаю я груз своей вины.
Душою я измучен и не светел.
«И грешен я», - я так ему ответил.
«Зачем же ты, скажи, туда пошёл?
Да и, войдя, ты сквозь огонь прошёл.
Сожгли бы там и крылышки, и ножки
Пчела и жук, и маслик-высуньрожки».
618
«Пчела и жук, и маслик-высуньрожки
Вошли б туда, и там сожгли бы ножки».
Послушай, друг, товарищ дорогой!» -
Так говорит мне ангел, но другой.
Я выхожу в калёную среду.
Вступаю в жар. И сквозь него иду.
И услыхал я сучьев треск и вонь.
И тут уж я и двинулся в огонь.
«И выбирай из них себе любой.
Огонь ты видишь? Тот, не голубой».
И третий ангел тут позвал меня.
«И не мечтай ты избежать огня.
Как попадёшь туда, так там приветь
Рассвет, весну, да и тюльпанов цветь».
617
«Расцвет, весну, да и тюльпанов цветь,
Как попадёшь туда, так там приветь.
Там ждут тебя решения суда.
А как туда поднимешься, тогда
Ищи друзей. И гибнуть не спеши.
И сам судьбу свою же и реши.
Чего ж ты тут от нас, любезный, ждёшь?
Врагов ты там, мой милый, и найдёшь».
И услыхал я: «Ты сажал в тюрьму?»
А я спросил: «А нравлюсь ли Ему?»
«Или себя ты больше всех любил?
А не баклуши ль ты там только бил?»
Хоть с ним никто и ни о чём не спорит,
Он младшему, не замедляясь, вторит.
616
Он младшему, не замедляясь, вторит.
Хоть с ним никто и ни о чём не спорит.
«Чего достиг? Прочёл и сколько книг?
Писал ли много?» И другой возник:
«Трудился ты? Да и о чём мечтал?
Не зря ли ты срок жизни коротал?
Определить что розно, что суммарно,
И посчитать что ценно, что бездарно,
Ты сам решил?.. И это видит Бог.
И близок уж твоей судьбы итог.
И ты не спорь. Ты положись на нас.
И для тебя последний грянет час.
А как поешь, то будет смерть милей.
А я уж тут продолжу лить елей.
615
А я уж тут продолжу лить елей.
Поевши пищи, будет смерть милей.
Ну, а потом и на всевышний суд.
Сперва поешь за счёт небесных ссуд».
А я спросил: «А где она? Еда.
Куда меня, - переспросил. - Куда?»
И из себя не строю я повесу.
Смотрю туда сквозь облака завесу.
А там уже, вдали, течёт река.
Да и берут там грешных под бока.
А что боюсь я - ясно и ежу.
И будто я туда уже вхожу.
Маститый ангел молодому вторит:
«Конечно, нужен. Кто об этом спорит».
614
«Конечно, нужен. Кто об этом спорит».
Маститый ангел молодому вторит.
«Таков указ». И молвил тут второй:
«А в чём указ? Да и какой порой?
Да и о чём ты, и кому ты пел?
Успел и что? И что, если успел?
Каков твой путь? Не слишком ли спешил?
Что совершил? И много ли грешил?
Откуда ты? Воспитан кем? Где рос?»
И предстаёт передо мной вопрос.
И жизнь мне стала заново мила.
И, зазвенев, поют колокола.
Вдруг растворился в трепете полей
Тот вечный образ, что других милей.
613
Тот вечный образ, что других милей,
Вдруг растворился в трепете полей.
Будь сдержан. Будь и ласков, и правдив
Среди земных неповторимых див.
И мир вздыхает с нами в унисон.
И пенье птиц нам навевает сон.
Затрепетав у молчаливых вод,
Далёких звёзд ютится небосвод.
Желаньем тёплой девичьей руки
Высокий колос дремлет у реки.
Когда созреет радость средь полей,
И мы не будем в душу лить елей.
И будет вашей сути веселей
Тот вечный образ, что других милей.
612
Тот вечный образ, что других милей,
Уж будет вашей сути веселей.
И таково природы естество.
И ничего нет ближе нам его.
Её натуре эти штучки милы,
Что обретают дар небесной силы.
Приятна ей умеренная грубость.
Она не любит строгую беззубость.
Скажи, что всех она тебе милей.
Красавицу ты к ночи пожалей.
И на душе нам стало веселей.
И мы пролили вдумчивый елей.
Мир кажется и чище, и светлей,
Рисуемый мечтой среди полей.
611
Рисуемый мечтой среди полей,
Мир кажется нам чище и светлей.
Как говорится, рак на рыбке ловится.
А если он на том не остановится?
Гроб цинковый тут был всему предел.
И хорошо, чтоб между прочих дел
Ты ублажить желанье поспешил.
Да и за нас ты всё уже решил.
И всё у нас успешно завершается.
Он не гнушается и тем, чем утешается.
Он и зовёт нас на последний бой,
Пожертвовав собою и тобой.
Тот смертный, в ком желание живёт,
Тот нас обычно к действию зовёт.
609
Тот нас обычно к действию зовёт,
Тот смертный, в ком желание живёт.
Летая словно спутник по орбите,
Живите и, конечно же, любите.
И это вам о чём-то говорит.
Каприз вселенской нежности горит.
Осуществляясь, плоть собой питая,
Цветёт любовь, над вечностью летая.
Да и исчезнет в сердце пустота.
И не жалейте пище живота.
Ах, без любви и лошадь не везёт!
Печаль пусть ваше сердце не грызёт.
Пусть каждый тем желанием живёт,
Что и кладёт на вздувшийся живот.
608
Что и кладёт на вздувшийся живот,
Пусть каждый тем желанием живёт.
Пусть заострит внимание на том
И твой потомок, выросший потом.
А с нею ты согласие нашёл?
А ты уж в дом красавицы вошёл?
Он мнит себя звездой перед восходом,
Когда ты с ним сдружился мимоходом.
Пока ты горд, а он ещё и твёрд,
Он норовист. И делает апорт.
И духом ты и смел и телом свеж.
Люби девицу. Гладь её и нежь.
Мы хрен свой вам тут кажем не потешный,
Раскрыв его и дерзкий, и неспешный.
607
Раскрыв его и дерзкий, и неспешный,
Мы хрен свой вам тут кажем не потешный.
Эзоп подумал: «Зелен виноград».
Мечтать не просто средь земных преград.
Себе быть верным смей не перестать.
Гарантом жизни постарайся стать.
И не страшись свой ваучер заложить.
Живи мечтой. И сможешь долго жить.
Не только пищей кормится народ.
Да и не лезь в соседа огород.
Но будь ты предан брюху своему.
И доверяйся в главном ты ему.
Ты не забудь в часы земных забот,
Набив живот, и обнажить живот.
606
Набив живот, и обнажить живот
Ты не забудь в часы земных забот.
Ты говоришь: «Я жив. И жить я буду».
И отдаёшься призрачному чуду.
Пройди свой путь, и кем-нибудь побудь.
Не бей себя от возмущенья в грудь.
Ты сам погубишь мир свой и спасёшь.
Ты всё снесёшь, и в вечность унесёшь.
Уж ни к чему тебе альтернативы.
И позитивы тут, и негативы.
Роняя луч, нарисовав рассвет,
Мир возрождён. Ну, а над нами свет.
И взгляд твой нежно плавится и тает.
И кто из нас об этом не мечтает.
605
И кто из нас об этом не мечтает.
В путь выходя, всяк радость обретает.
Да и насытит и, к тому ж, напоит
Тут вас мечта. И выкормит и вспоит.
И в ваше тело, чтоб отдать себя,
Вот здесь она вцепляется любя.
Ты хочешь с нею быть в её квартире?
И ты влюблён в безумном этом мире.
И о любви и радости сонет.
И ничего милее в жизни нет.
И восстаёт любовь из пустоты.
И вы стремитесь в облако мечты.
Там и открыт пред вами небосвод.
Нет огорчений, да и нет забот.
604
Нет огорчений, да и нет забот.
Ах, славный миг! А вот и небосвод.
И мы у ног её уж много дней.
Горящая сиянием огней
Нам соответствует и преданная самая,
Всё та же нежная и, вместе с тем, упрямая,
Для нас святая яркая звезда.
И вот восходит к нам она сюда.
И возникает в юном кровотоке
И в том любви стремительном потоке.
В потоке чувств и в нетерпенье слёз
Мечтали мы и о свершенье грёз.
Когда о чём-то радостно мечтают,
То уж душа и сердце в неге тают.
603
То уж душа и сердце в неге тают,
Когда о чём-то радостно мечтают.
А светлый луч, довольно воспалённый,
Совсем зелёный. Да и я влюблённый.
Зарифмовал я нежный поцелуй
В тени лесов под шёпот водных струй.
И посмотрел я вдаль на километр.
И каждый обозрел я сантиметр.
И уж росой лицо я окропил.
И этим я просторы торопил.
Вещала мне, что скоро сутки я
Не пил, не ел, воздушная струя.
Душа взлетает, и она живёт,
Когда заполнен яствами живот.
602
Когда заполнен яствами живот,
Душа взлетает, и она живёт.
И мы застыли в шуме ветерка.
И два взлетели в небо мотылька.
И отраженьем леса опалённый
Журчит поток рассветом осветлённый.
Озёр дремотных блещет мне стекло.
Коров идущих чувствую тепло.
И наблюдаю лес и берега.
И я уж тут скрываюсь за стога.
И чтоб познать клубок её проблем,
Вот я довольно грамотен и Лемм.
Луна лучами блик у вод рисует,
Перед которой всё вокруг пасует.
601
Перед которой всё вокруг пасует,
Луна лучами блик у вод рисует.
А там, у леса, вижу я лису.
И где-то и медведь в густом лесу.
И я шагаю вдоль лесных дорог.
И не жалею рук я, да и ног.
Так я воспитан. Так обучен папой.
И всё крошу огромной бурой лапой.
И я пришёл из леса густоты.
И дуги гну и пестую мечты.
Я молодой неопытный медведь.
И на народ стараюсь не реветь.
Раздул я ноздри. Прошибает пот.
А кроме сыра пиво и компот.
600
А кроме сыра пиво и компот.
Раздул я ноздри. Прошибает пот.
Среди лесных развесистых гардин
Из древних рощ я главный господин.
Угрюм на вид, и лапы как тиски.
И я иду вдоль берега реки.
И подомною сучьев слышу треск.
Весёлый всплеск волны, и тихий блеск.
Весло сжимаю сильною рукой.
И философский я храню покой.
Ушедшим дням предвосхищён рассвет.
Утрата лет. Альтернативы нет.
А время с нетерпеньем согласует
Всё то, что мир являет и рисует.
599
Всё то, что мир являет и рисует,
Тут тишина с рассветом согласует.
И хочется хоть в чём-то укрепиться.
А нам всё с вами в вечности не спится.
Неповторимой радостью своей
Прошедшее грядущего милей.
И этот день мечтой одновременно
Уж для кого-то станет непременно.
С идущим слился в нежный унисон
Минувших дней неповторимый сон.
И мыслей прежних и в помине нет.
Но вот забрезжил вдумчивый рассвет.
А кто себя с природой согласует,
Тот и пейзаж себе её рисует.
598
Тот и пейзаж себе её рисует,
Кто сам себя с природой согласует.
Тревожит ноздри через тьмы глазок
Уж густо-пенный утра помазок.
И общий сон с лица спадает вещий,
Восторженно разбрасывая вещи.
Эпохой возникает у двери
В Тулузе в Задунайске и в Твери,
В Милане, в Риме, в Амстердаме, в Ницце
Восход, свои перелистав страницы,
Среди абзацев выдуманных книг
Заговорив желанием на миг.
Дремота пробуждение рисует.
Да и мечта пред миром не пасует.
597
Да и мечта пред миром не пасует.
И мир себя задумчиво рисует.
И тишина могильная везде.
И парень вышел в сени по нужде.
Он цепь любви тяжёлую кусает.
А ночь собачьим лаем потрясает.
Вышагивают с крутизны горы
В дремоте деревенские дворы.
Ныряет луч в распаханное поле.
И на зелёно-красном ореоле
Лицом утёса лысина бела
У золотисто-дымного чела.
Сквозь блеск реки в тисках прибрежной глины
Кусты я вижу высохшей малины.
596
Кусты я вижу высохшей малины
Сквозь блеск реки в тисках намокшей глины.
Мечтаний взлёт и трепет над рекой
Объединяют бурю и покой.
И млечный путь уже ушёл под мост
Многозначительным подмигиваньем звёзд.
В потоке межпланетных колебаний
Трепещет купол вечных огибаний.
В бегущие в безвременье ключи
Вонзились шумно-пенные лучи.
Взаимностью у задремавшей чащи
Стоит поток над озером кричащий.
А надомною меркнущий эфир.
И будто я люблю бескрайний мир.
595
И будто я люблю бескрайний мир.
А надомною меркнущий эфир.
И ей уже никто не мог помочь.
И засыпает от бессилья ночь.
Дрожат полоски липовых аллей
У брезжащих на рейде кораблей.
И уж заря переполняет трапы,
Спуская в воду дремлющие лапы.
Непостижимо мирный небосвод,
Как дикий зверь, ложится на живот.
Бросает осень влажные лучи
На зелень отдыхающей парчи.
Багровым цветом высохшей малины
Ютятся у лесных полян былины.
594
Ютятся у лесных полян былины
Багровым цветом высохшей малины.
Крабчиха тоже радостной была,
Но крабу дважды сразу не дала.
Из-под неё сочится тонкий сок.
Краб положил крабчиху на песок.
И уж никто не требует свечи.
И в воду нежно падают лучи.
Вздыхает ёж, иглами трепеща.
В волне притихшей около леща
С лещихой лещ томится до сих пор.
И у речных глухих прибрежных нор
Спуская хвост, восходит мглы кумир.
Таков уж он. Подводный этот мир.
593
Таков уж он. Подводный этот мир.
Все разошлись по тысячам квартир.
И сом зажал сомчиху в грязи ком.
Да и трепещет щука плавником.
Кит профиль вглубь спускает постепенно
Под блеск волны густой и многопенной.
И зверь бежит с надеждой на ловца
Отмеченного трепетом лица.
Не любят непредвиденные трели
Подводных нор лучистые форели.
Они не переносят и на дух
Кинологов, что им бросают мух.
И так дремота изучает рыбок.
Но и у рыб рассудок гибок.
592
Но и у рыб рассудок гибок.
Вот так дремота изучает рыбок.
Воспламеняя трепетную кровь,
Покой дрожит. И жгучая любовь,
Себя покинув, приникая к ней,
К мечте, сочит предвиденный елей.
Коснулся вас надежды тонкий луч,
Когда, прорвавшись из-за серых туч,
Желанием дыханье стеснено.
Два кавуна. И терпкое вино.
Одновременно трепет и покой
Не удержать взволнованной рукой.
И засияют обе две звезды.
Уж я богат. Не будет мне беды.
591
Уж я богат. Не будет мне беды.
И засияют обе две звезды.
Ах, быть не может, что она не сможет!
И всё при ней. Она тебе поможет.
И жар в груди, порыв натуры страстный.
И блеск очей, и стан её прекрасный.
Почти американская мечта.
Мы произносим: «Что за красота!»
Туда, мой друг. Да, мы коллеги оба.
Идти нам вместе, дружно и до гроба.
Где пребывают мир и красота,
Вот там нас ждёт заветная мечта.
А он у вас пока собою гибок.
И вот домашних мы разводим рыбок.
590
И вот домашних мы разводим рыбок.
А он ещё пока собою гибок.
Да и во всём, что знаем как уклад,
Мы верим в медицины постулат.
И верим мы в величие примет.
На более задумчивый предмет
Мы не спешим надеть презерватив,
Забыв про пуританский коллектив.
Мы день и ночь удерживаем связь,
Безумствуя, ликуя и резвясь.
Баклуши мы с тобой, приятель, бьём
И у реки, и в офисе своём.
Ну, а вокруг цветущие сады.
И радость. Да и нет уже беды.
589
И радость. Да и нет уже беды
Под ярким светом утренней звезды.
Бросаясь в нежность встречи с головой,
Мы совершаем вечный выбор свой.
А в основном в горячке дней рождений
Неординарных этих поведений
Наш выбор уж решительно не в счёт.
Течёт он, и к себе порой влечёт.
Вкусив его, довольны луг и речка.
И, вылупив белёсое сердечко,
Мы разгрызаем времени орех,
Где и сидим себе самим на грех.
И под собою сук мы сами рубим.
Ну что ж, прости, мы все покушать любим.
588
Ну что ж, прости, мы все покушать любим.
И, воспалившись, мы друг друга губим.
И залп. И умирает Мата Хаара.
Пески я помню. Знойная Сахара.
Сходились, словно в море корабли,
Те случаи, что к встрече нас вели.
В Танзании. Нет, видимо, в Гвинее.
И эта близость! Встретились мы с нею.
А может, где-то даже и втроём?
И были мы в том офисе твоём.
Лишь утром отдохнуть нам удалось.
И всё, что мнилось, думалось - сбылось.
И лес шумел. И он стоял стеною.
И небеса склонялись надомною.
587
И небеса склонялись надомною.
А лес шумел. И он стоял стеною.
Всё повторится. Всё начнём сначала.
Всё, чем судьба с тобою нас венчала.
У них и радость вместе и беда.
И всё едино будет там тогда.
Вот так жених ручается невесте,
Что счастье им нести по жизни вместе.
Кому судьбы своей не избежать,
Тому и дней любви не убежать.
Их мне хотелось встретить как сейчас.
Вернуть счастливый нам хотелось час,
Что и явился памятной весною.
И небеса склонялись надомною.
586
И небеса склонялись надомною.
И вот, когда и хлеб стоял стеною,
Тот миг вернуть не в силах я теперь.
Пылал июль. И ты мне тут поверь.
Я чувствовал в себе любви огонь.
Да, я сжимал в своей твою ладонь.
Мне полежать под солнцем на песке
Тогда хотелось. Отблески в реке.
Лишь загорают под лучами лица.
И кажется, что курица не птица.
В полдневный зной скрывались комары
У берега по травам от жары.
Хотелось мне, чтоб он стоял стеной,
Волшебный сад, нам с юных лет родной.
585
Волшебный сад, нам с юных лет родной,
Хотелось мне, чтоб он стоял стеной.
И мы гуляли там ночами знойными.
В нас мысли были ясными и стройными.
И мы с тобой очаровались снами,
Сроднившими нас с теми временами.
Плодами и цветами окружавшими,
В такой любви так буйно угрожавшими.
Да, мы сливались в трепете одном,
Плоть ублажая негой и вином.
И про гуся, что с яблоками в теле,
Про голубцы, что все б поесть хотели,
Пропели мы. И ели мы тефтели.
И чтобы вы так чувствовать хотели.
584
И чтобы вы так чувствовать хотели.
Пропели мы. И ели мы тефтели.
Картина, я скажу вам, превеликая.
Лишь иногда хихикая и икая,
Штудируя в дремоте Ильича,
Его супруга вызвала врача.
И предо мной лукавый Горбачёв.
И будто я мятежный Пугачёв.
И куртка на искусственном меху.
Сосиски, что сготовлены в духу.
И всё питанье и багаж со мной.
На небе звёзды. Лодка подо мной.
И я проснулся. Слышу голоса.
Да и не верю я и в чудеса.
583
Да и не верю я и в чудеса.
И, посмотрев на горы и леса,
Уж понял я, что мы попали в рай.
Мы заселяем этот мирный край.
Кто друг, кто враг. Да все мне тут друзья.
И не боюсь я, что не знаю я,
О чём пою. А вот уж я пляшу.
И никуда я больше не спешу.
Такие здесь теперь мои занятия.
И так живу я тут вот без понятия.
Не понимаю я, где нахожусь.
И я сажусь. Нет, я ещё кружусь.
Я огляделся. Все в ковчеги сели.
И надомною птицы пролетели.
582
И надомною птицы пролетели.
Смотрю, и все уже в ковчеги сели.
Прощаю я тебя. Иду туда,
Где и горела яркая звезда.
По молодости абсолютно всех
Прощаю я за совершённый грех.
Погряз тут я в уколах, и в вине.
И вся пропала ненависть во мне.
И ни о чём я больше не мечтаю.
Витаю я, парю я и летаю.
И нету здесь врачующей среды,
Хоть нету и в питании нужды.
И я ума лишился, да и воли.
Уж вряд ли излечусь я тут от боли.
580
Уж вряд ли излечусь я тут от боли.
Всему конец. И я лишаюсь воли.
Земля, ты храм! Но ты, к тому ж, и свалка.
Да и больных мне тоже было жалко.
И жалко мне потраченных веков.
И жалко мне своих и дураков.
Парит под нами от бурлящей лавы
Курган могильный. И орёл двуглавый.
Земля в воронках и в разрывах бус.
В руке держу я времени арбуз.
А тут стоять, так нету горше боли.
Зайти туда мне не хватает воли.
И я проснулся у огромных врат.
И был тому я бесконечно рад.
579
И был тому я бесконечно рад.
И я проснулся у огромных врат.
Мне б только съесть перловой с маслом каши.
Звезда желаний греет души наши.
А тут ещё надежд летит звезда.
Идём путём мы избранным туда,
Которым нам и хочется идти.
И выбираем сами мы пути.
Лукавству лжи мы верим и не верим.
Мы лицемерим. И поступки мерим
Тем, что исчезли пицца и вода.
Да и нужда когда придёт, тогда
Ты не почувствуешь ни радости, ни боли
Для откровенного явленья воли.
578
Для откровенного явленья воли
Ты не почувствуешь ни радости, ни боли.
И труп мой тут же в бездну упадёт.
Звезда, покинув свод небес, падёт.
И я проснулся. И вокруг вода.
Ты появляешься, когда горит звезда.
Нас не тревожат горе и беда.
Нет в том вреда. Такая вот среда.
И поезда оттуда не приходят.
Да и туда не вовремя уходят.
Все ожидают страшного суда.
И уж летят в откосы поезда.
И каждый был тому не слишком рад.
Там было всё. Там не было преград.
577
Там было всё. Там не было преград.
И там не только прежний блеск наград.
Мы понимаем, наше дело правое.
Походка в нас и твёрдая, и бравая.
Я жизнь на обе части раздвоил.
Да и коня я тут же напоил.
И он сидел в одном со мною танке.
Он не работал с нами на Таганке.
И он чужой. Он был не нашей группы.
Среди других везде лежали трупы.
Я услыхал сквозь лёгкий ветра скрип
Слова того, кто вырвался из дышел.
И я не умер. Просто я погиб.
И у меня он сразу вышел.
576
И у меня он сразу вышел.
Мир разобщён и вырвался из дышел.
Ты будешь думать, как и почему
Всё оживёт. И каждый потому
Тот воспоёт прекрасный миг рассвета,
Где в песнях мудрых нового поэта
Уж миллионы будет нам квартир.
А лжец твердит, что вновь наступит мир.
Но город Грозный в щепки разнесён.
Мир разобщён, он зол и не спасён.
Такие жили люди, человеки.
Да и подумал я: Уж в кои веки
Тому, кого со мною больше нет,
Я написал блистательный сонет.
574
Я написал блистательный сонет
Тому, кого со мною больше нет.
И на бедре дублёный ремешок.
Фасоли под сидением мешок.
Фисташки и ещё ядрёный рис.
Орехи, курага и арахис.
Из мест неблизких средней полосы
Два круга закопчённой колбасы.
Вареники в нейлоновом кульке.
И клёцки со сметаной в котелке.
И в рюкзаке моём была еда.
Вокруг шумела талая вода.
Тому в ответ воззрился я в рассвет.
Томил меня вечерний тихий свет.
573
Томил меня вечерний тихий свет.
И здесь нашёл я на вопрос ответ.
И губит нас величие идей.
И всё не так, как надо б у людей.
Был бесполезен подневольный труд.
И муками в глуби сибирских руд
Уж возродится на окна стекле
Факсимиле, возникшее во мгле.
И я вдыхал следы его чернил.
И я молчал. Я сдержанность хранил.
Так сочинил писатель. Но другой.
Одна заря сменяется другой.
И тут в ответ воззрился я в рассвет.
Томил меня вечерний тихий свет.
572
Томил меня вечерний тихий свет.
Вопрос, конечно. И ему в ответ,
Ведя с пороком этот смертный бой,
Я жертвовал тобою и собой.
Чтоб свет любви на этот мир излить,
Мне и хотелось землю поделить.
Спасаясь знаньем, правдой и борьбой,
Не овладел я собственной судьбой.
Убийство зла свободе помогло.
Убью я зло, и станет нам светло.
Ах, как я раньше не сообразил!
И душу я вот этим поразил.
Родив вопрос, предположив ответ,
Уж тут меня и встретил вдруг рассвет.
570
И тут меня и встретил вдруг рассвет,
Родив вопрос, предположив ответ.
Надеждою струящейся парчи
Я вижу в небе яркие лучи.
Трудились там на фабрике крестьянки.
А женщины, они ведь лесбиянки.
И тут вот уж о том подумал он.
Ещё прочёл он юной Софьи сон.
И женщины тогда не развивались.
А вот мужья над ними издевались.
И Льва Толстого он прочёл всего.
Он царедворцев урезонил грубо.
Великий труд преобразил его.
«Войну и мир» он прочитал до дуба.
569
«Войну и мир» он прочитал до дуба.
И царедворцев обзывал он грубо.
Ну, а людей он вздумал переделать.
И это он любил охотно делать.
Буржуев нужно сразу перебить.
И их не станет, если их убить.
И будущее он без них увидел.
И богачей он люто ненавидел.
И не жалел он свой подвижный зад.
Он шёл вперёд. Потом шагал назад.
Он завершил поступок очень смело.
И взялся он за выгодное дело.
И потому, что быстро он шагал,
Он написал чудесный мадригал.
567
Он написал чудесный мадригал.
И он мгновенья века постигал.
С прищуром строгим мудрого лица
Он новым был явлением Творца.
Основанные на всеобщем знании
Труды свои осмыслил он в изгнании.
И коммунизмом это называл.
И труд он свой в изгнанье развивал.
И к нам пришедший в некий судный час,
Огромный труд, рождён был не у нас.
Об этом лучше тут и не пиши.
И он трудился в дремлющей тиши.
Кому же мы кричим с тобой ура,
В раздумьях провожая вечера?
566
В раздумьях провожая вечера,
Кому же мы с тобой кричим ура?
Тоску я и печаль души изведал.
И вилки я изъял в семье соседа.
Прельщает нас, да и манит богатство.
Нам хочется то равенства, то братства!
Я вижу взгляд правдивого лица.
О правде вспоминаешь ты всё чаще.
Дороже жизни, матери, отца
Идёт борьба за то, что мёда слаще.
И пересохла в озере вода.
Так захотела, видимо, беда.
Бежали кони, выгорев из дышел.
И я тогда из помещенья вышел.
565
И я тогда из помещенья вышел.
Бежали кони, выгорев из дышел.
Уж нету места более мечте.
Судьба клюку готовит красоте.
А хочешь, похоронку получай.
И не съедобны ни компот, ни чай.
И кончились и пища, и вода.
И там, и там погублена среда.
А мы плывём безвременья рекой,
Спланированной подлою рукой.
По всей земле невиданный пожар.
И кто укроет нас и в смог, и в жар?
Когда вокруг пылали камыши,
Беседа шла о таинствах души.
564
Беседа шла о таинствах души.
Ну, а вокруг пылали камыши,
То капитан стоял на корабле.
Ещё там были Шишкин и Рабле.
Осквернены и Рембрандта картина,
И сожжены и мачта, и плотина.
И уж пришла проклятая беда.
И стало жить удобнее тогда.
И мы сожгли свои же сами хаты.
Ах, мы с тобой ни в чём не виноваты.
Не уплывёшь в безвременье рекой.
И год такой, да и уж век такой.
Пришла беда, и дух из тела вышел.
И я тебя тогда, мой друг, не слышал.
563
И я тебя тогда, мой друг, не слышал.
И просочусь я в щель, что там и выше.
И обласкать меня не прочь любой.
Ах, без стыда я! Я смотрю плэйбой.
А вот себя придётся изменить.
Судьбу, конечно, можно извинить.
Беда вернётся, хватит всем беды.
Да и откуда? Нет уж и воды.
Ушла беда неведомо куда.
Уйду и я. Пойду-ка я туда.
И я пошёл. Других немало дел.
И так вершим мы с вами беспредел.
Вошёл я в хату. Взял я автомат.
И там уже и разразился мат.
562
И там уже и разразился мат.
Вошёл в одну я из сожжённых хат.
Да и беды никто не избежит.
Себя своим поступком ублажит.
И будто джина в небо выпуская,
Вот странница воистину какая!
И на седьмой она спешит этаж.
И в Кремль войдёт. Войдёт и в Эрмитаж.
Она гуляет в роще и за бором.
Война за чьим-то прячется забором.
Всему виной проклятая война.
И, странно, но и я не протестую.
А там ни хлеба нету, ни вина.
Я с грустью посмотрел в бадью пустую.
561
Я с грустью посмотрел в бадью пустую,
Отвергнутый везде, да и вчистую.
Во всём война-индейка виновата.
Пуста мошна, душа пуста и хата.
И стал я жалок и, к тому ж, смешон.
Ограбленный в меня не верит он.
Он заболел, ослаб и не обедал.
И нету больше доброго соседа.
И не осталось ничего у нас.
И я доел последний ананас.
И захирели наши с вами хаты.
И мы так и ни в чём не виноваты.
Просторы хат, где грязь, разврат и мат,
Не заполняет ночи аромат.
560
Не заполняет ночи аромат
Просторы хат, где грязь, разврат и мат.
И вся за всё ответственность на Нём.
Повсюду длань Его, и дух в Нём горний.
Мы никому былого не вернём.
Мы никого не поим и не кормим.
И Он снисходит к нам. Скажу тут проще.
О, Божий дар любви! А по сему
И час свиданья с милой в тихой роще,
И вечер чудный, и луга в дыму.
И вспоминаем с вами мы тогда
Всю нашу жизнь былую. Не беда.
Я помню пору жизни непростую,
И рощи тень, и тучку золотую.
559
И рощи тень, и тучку золотую.
О, как постичь нам истину простую!
Как вор крадётся в твой богатый двор,
Так твой сосед пролез через забор.
Мы свой позор уже не замечаем.
Сидим, едим. И запиваем чаем.
И пьём опять же красное вино.
И мы судачим и глядим в окно.
Совсем ослаб и еле-еле дышит,
И ручкой-ножкой мой сосед колышет.
Большой бокал свекольного вина
Я заедаю яйцами вкрутую.
Да и пейзаж я вижу из окна.
И утра луч, и рощу золотую.
558
И утра луч, и рощу золотую.
И мы войдём в историю простую.
И будет нам и зябко, и тепло.
Нам вместе с ним в беде держаться трэба,
И добрым словом подбодрить не в зло,
Чтоб накормить его краюхой хлеба.
И пригласить к обеду для того,
Чтоб не корить. А обнадёжить трэба.
И крыша прохудилась у него.
И спать ложится наш сосед без хлеба.
Да и пройти до глубины, до дна,
Пройти весь путь по жизни не впустую.
И с ней, я думал, цель у нас одна.
И я увидел тучку золотую.
557
И я увидел тучку золотую.
Боюсь, что мало злу я протестую.
Боюсь в себе я гунна, печенега.
Боюсь зимы в кровавых пятнах снега.
И не хочу, чтоб рожь была в дыму.
Боюсь себя, лжеца и сытноеда.
К обеду, если голодно ему,
Да, я боюсь не пригласить соседа.
И, не сочувствуя соседу, сытно жить.
И честью тоже надо б дорожить.
И ничего другого не боюсь.
О, будь же прежней, праведница Русь!
А в песнях ты неслась до небосвода.
И вот пришла нежданная свобода.
556
И вот пришла нежданная свобода.
И в песнях ты неслась до небосвода.
И ты в мечтах и в помыслах свободна.
А ведь была ты духом благородна.
И лгут твоих оракулов уста.
Уж без креста ты нынче, без креста.
А вот сегодня я тебя боюсь.
О, мать-Отчизна! Праведница Русь!
И не была растленной молодёжь.
И воронья не слышен был галдёж.
И настигала там расплата вора.
И запылал костром весенний сад.
И не боялся праведник позора.
И каждый был воспоминанью рад.
555
И каждый был воспоминанью рад.
Обида сгинула и грянул град.
Уж не простивший брату и отцу,
С печальным видом приданым лицу,
Поверивший судьбе, себе и небу,
Мздоимцам алчным брошенный в потребу,
Забывший про покой и тишину,
Чеченец кем-то ввергнутый в войну.
Проворный и весёлый армянин
Уже теперь, увы, не семьянин.
А так же и кореец многоликий,
И мудрый финн, и дак, и ныне дикий.
Все требуют гарантий для народа.
И не готова к времени природа.
554
И не готова к времени природа.
«Свобода! - всюду слышится. - Свобода!»
Всем предстоит нелёгкая дорога.
Колокола звенят. И славят Бога.
Да и Кощей и рядом Сатана.
И Свет-краса присела у окна.
Богатыри. Стучат оземь подковы.
И выйти в путь вот-вот уже готовы
Все те, с кем был и грозный властелин,
Вещавший главы сказочных былин.
Рождая мир ночных великолепий
Небесных див, что разрывали цепи
И, превращаясь в стойбища наяд,
Вбегают люди в яблоневый сад.
553
Вбегают люди в яблоневый сад.
И там томятся пением наяд.
К тому, кто сердцем постоянно с нами,
Несут цветы. И так любовь живёт.
Лежат луга среди журчащих вод.
Идёт пастух за тучными стадами.
Чьи откровенья в сердце не умрут,
В них вдохновенья чистый изумруд.
Там проплывал средь волн великий гений.
Редчайший перл ушедших поколений.
Да и паслись там трое жеребят.
И каждый был укутан в плоть пелёнок.
И в стороне ещё пяток ребят.
А рядом с ними месячный ребёнок.
552
А рядом с ними месячный ребёнок.
Смотрю - лежит всё тот же жеребёнок.
И вздрогнул я. Да и проснулся вдруг.
Мой верный друг! Приди! Я твой супруг!
Приди! О, друг желанный! Друг, приди!
Внимал речам я дремлющей груди.
И я сидел. И, вдохновенья полны,
Уж вспенились разбуженные волны.
У ваших ног безвременья струя.
«О, Александр Сергеич!» - молвил я.
И был курчав он. Профиль в нём был тонок.
В руках он что-то острое держал.
О, гений! Тёмнокожий арапчонок.
Другой растрёпанный у берега лежал.
551
Другой растрёпанный у берега лежал.
И кто-то чёрный дальше побежал.
Министр двора и бакалавр наук.
Так говорил я ласково и нежно.
Я пальцами касался тонких рук.
И мыслю я свободно и небрежно.
Вот я в такое виденье попал.
Ведь я совсем всю эту ночь не спал.
И я решил хоть в чём-то усомниться.
В бреду ли я? Иль мне всё это снится?
И, оглядевшись, дальше я бежал.
Потом я как-то мелко задрожал.
И вижу я, всё тот же арапчонок.
И он несёт увесистый бочонок.
550
И он несёт увесистый бочонок.
А за окном бегущий арапчонок.
И предо мною тусклый свет свечи.
И что я вижу? Сплю я на печи.
И совершил пред виденьем я крест.
Тут встрепенулся я. Смотрю окрест.
В далёкую восторженность пространств я
Не совершал бы вот такого странствия.
И в потолок на мух бы всё глядел,
И всё бы я без умысла сидел.
Невольных дум глубокое нашествие.
Зачем мне это в грёзы путешествие.
И я рукой его не удержал.
Ходили люди. Кто-то пробежал.
549
Ходили люди. Кто-то пробежал.
Вот я ладонь намокшую разжал.
Лежу я здесь в заброшенном стогу,
Как на пологом диком берегу.
С подругой мукой трепета рождённой.
Уж задремал я с нею, с разведённой.
Всё, что случилось, поглотил рассвет.
Но где же я? Где дева? Где сосед?
Куда-то ввысь земли ночное тело
Не очень быстро всё-таки летело.
И мне хотелось верить и мечтать.
Затрепетав, заря являла стать.
Она, позволив дальним звёздам малость
Ещё пожить, собою занималась.
548
Ещё пожить, собою занималась
Заря, позволив дальним звёздам малость.
На друга, не тая мечты от друга,
Вот так взирает верная подруга.
Восторг земной, подвластный временам.
Не тут ли миг, что и приносит нам
И шелест повседневной тишины,
И запахи ликующей весны.
Да и берёз мерцающих листок,
Что дремлет, нежа утренний поток.
И первый луч вонзился в лёгкий куст,
Касаясь юных щёк и тёплых уст.
Ну, а заря на нас бросает свет.
И кроны яблонь ей шумят в ответ.
547
И кроны яблонь ей шумят в ответ.
Да и несут пылающий рассвет
Огромной этой радости. Они
Далёкие и близкие огни
Любви и неги ласковым подарком
Мне кажутся во возжеланье жарком.
И тем над миром возвышают нас.
Да и не он ли дарит нам экстаз?
И шум галактик плещет многозвездный.
И там бушуют ядерные бездны.
О, глупый я! Безумец я какой!
Ну, небо. Ну, почти достать рукой.
И думал я: «Так что же мне осталось?»
Исчезло всё. И солнце распласталось.
546
Исчезло всё. И солнце распласталось.
Нет больше той, что мне в мечтах досталась.
Как хочешь, так вот тут и понимай.
В просторах мирных замер месяц май.
Я услыхал уключины щелчок.
И, вспоминая трепет юных щёк,
Пришёл рассвет. И растворилась тень.
Скользящий луч, рождая новый день,
Вдруг, как в тоске очнулся неоплатной.
Пусть и в прекрасной, страстной и бесплатной.
И всё давать любить себя кокетке?
Так что же мне сидеть вот в этой клетке?
И я искал на свой вопрос ответ.
И воспылал ликующий рассвет.
545
И воспылал ликующий рассвет.
Из глаз его лучился мирный свет.
Слова любви: «О, друг, не уходи!»
Ещё дышали в дремлющей груди.
По тем местам, что обрели покой,
Тут я провёл слабеющей рукой.
И первый луч уста её согрел.
И долго я в лицо её смотрел.
И был я жаждой утренней влеком,
Её укрыв зелёным пиджаком.
Плывущей лодки хладную кровать,
Вставая, утро тщилось согревать.
Луна нырнула, наклонив рассвет,
Роняя в волны из-за тучи свет.
544
Роняя в волны из-за тучи свет,
Луна нырнула, наклонив рассвет.
И убегала тень от ближних гор,
Преобразив светлеющий простор.
И утренний весёлых туч покров
Стал отгонять от девы комаров.
Нащупал он какую-то ветлу
В достойной мере там же на полу.
И сожалел он, что першило в глотке.
И плеск волны играл под днищем лодки.
Предмет восторга дрогнул и упал.
А он ей там уж кудри растрепал.
И улыбнулась тут ему она.
Та, в небесах огромная луна.
543
Та, в небесах огромная луна.
Вполне довольна им была она.
Он опустил ей на голову руку.
Простор дымился, сдерживая муку.
Над ними, как орлица, ночь плыла.
Какая ночь! Какая ночь была!
И тут его вдруг дрогнула рука.
Пейзаж светлел. И мчались облака.
А здесь как хочешь, так и понимай.
Был месяц май. Был громовержец май.
И тихий трепет влаги на устах.
И тишина. И блики на кустах.
Жила душа. И воздух серебрился.
И свежий ветер нежно заискрился.
542
И свежий ветер нежно заискрился.
Душа его, когда совсем он скрылся,
Была действительно воистину прекрасна.
Вонзаясь в них с желанием и страстно,
Уж находил он в ней её уста.
И он читал ей трепет слов с листа.
И растворилась дышащая бездна.
Всё утонуло в брезжащей дали.
Нет больше неба, нету и земли.
И всё застыло, замерло, исчезло.
И серебрился задремавший лес.
И лишь луна скользила вдоль небес.
Да, им такая доля суждена
Совсем иного свойства!.. Тишина.
541
Совсем иного свойства!.. Тишина.
И скажет он: «Ведь радость нам нужна».
И пусть он хоть руками разведёт.
И если кто-то осужденья ждёт,
Страстей желая явных, не бумажных,
И мягкость губ нервических и влажных,
То он поймёт, что ждёт его душа,
Всем напряженьем радости дыша.
И до бесстыдства дерзкий и наивный,
Уж в этот миг томительный и дивный,
Он наслаждался ею до конца.
А небосвод от звёзд засеребрился.
И заблестел овал её лица.
И предо мной другой пейзаж открылся.
540
И предо мной другой пейзаж открылся.
И уж тогда, когда совсем он скрылся,
Она его смочила языком,
Предупредив событие глотком,
Распорядившись им как можно нежно,
Ладошками его прижав небрежно,
Уж замерла в той радости вполне.
И здесь необходимо было мне
Естественно войти в её уста.
Не ханжество уж это. А мечта.
И я подумал, что в потоках зла
Одна любовь правдива и светла.
Волна рождала тихий плеск весла.
Река нас мимо берега несла.
539
Река нас мимо берега несла.
Волна рождала тихий плеск весла.
И благодарно взгляд её искрился.
Пейзаж ночной пред образом раскрылся.
И, вздрогнув, сразу лопнул. Наконец!
И подошёл томлению конец.
Мне захотелось беззаботно петь.
Потом, не в силах далее терпеть,
Он засочился нетерпенья соком.
И я сказал: «В томлении высоком
Взять можно в рот при помощи руки
Всё, кроме вёсел, неба и реки».
И там и отпустить. И кто-то скажет:
«Уж десять вёрст проплыл он, может, даже».
538
«Уж десять вёрст проплыл он, может, даже».
Вот так тот, на полу дремавший, скажет.
Мы поступали с ним многообразно.
Сыграло роль тут время. Сообразно
Сильней его лишь молодость моя.
В вопросе этом всех мудрее я.
И, утомившись, задремал сосед.
И мы тогда с ней были тет-а-тет.
А ветер выл, как муха на стекле.
Пейзаж лежал в кромешной ночи мгле.
Не замечая, что пред нами горы,
Тут мы друг в друге утопляли взоры.
А за лесами опускалась мгла.
Река меня вдоль берега несла.
537
Река меня вдоль берега несла.
Нас отвлекал высокий скрип весла.
То, значит, так и быть оно должно.
И уж кому желание дано,
Тот окружающим ущерба не наносит.
Всё хорошо, что радость вам приносит.
Она же, вижу, в рот его берёт.
Или, по крайней мере, пусть докажет.
А я отвечу: «Нет, рассказчик врёт!»
Уж если мне такое кто-то скажет.
Я теплоту познал её руки.
И льнёт ко мне она в ажиотаже.
А вкруг меня течение реки.
Проснулся я уж на другом пейзаже.
536
Проснулся я уж на другом пейзаже.
Она была ещё приятней даже.
О, нет, не сразу, но на третьем разе
Ночь, я скажу вам, пронеслась в экстазе.
Сосед смеялся и кричал: «Ура!»
Мы оставались вместе до утра.
Любовь моя была, как жизнь, прекрасна.
Друг другу мы вручались сладострастно,
Мы видели, как чувства в нас глубоки.
И взоры в ней чисты и синеоки.
Она меня, скажу я, доставала.
Но вот поспать она мне не давала.
А я б в её объятиях уснул.
И от забот я тут и отдохнул.
535
И от забот я тут и отдохнул.
Уж к ней тогда в объятья я нырнул.
И распахнулась в ней её душа.
Мы приступили к делу не спеша.
Закончим дело, да и выпьем рома.
И я её тогда ещё у дома…
Ещё тогда понравилась ты мне.
И даль веков забрезжила в окне.
И я сидел и, с пудингом творожным
Расправившись, был в думах осторожным.
Пришли мы рано. Отношенье к нам
Сперва сомненья обещало нам.
Позвал сосед. И я не протестую.
И всё же ночь провёл я не впустую.
534
И всё же ночь провёл я не впустую.
И одолели мы игру святую.
И тут тебе не хватит целой ночи,
Уж если там она тебя захочет.
И нам приятно знать, что нас хотят.
И что за всё, за всё тебя простят.
А тот, кого поймал я на словах,
Я знал вполне уверенным в правах.
Все женщины, притворствуя, игривы.
И лучше ты тут сдерживай порывы.
И не вступай с обидчицей в борьбу,
Пусть даже ты обижен на судьбу.
Ну, а ещё сосед мне намекнул,
Что брак ему смешон. И я зевнул.
529
Что брак ему смешён. И я зевнул.
Об этом мне тогда он намекнул.
Я знаю, что сегодня встречу Лушу.
И, доедая яблоко и грушу,
Я тем спасу и тело, да и душу.
И наслажусь. И тут же вспомню Грушу.
И рассекаю на реке я воду.
И обретаю личную свободу.
Тут для меня целебная среда.
И я бросаюсь в воду. И вода
Мне помогает духом расцвести.
А чтоб её в итоге обрести,
Свободу, я бросаюсь снова в воду
И обретаю прежнюю свободу.
528
И обретаю прежнюю свободу,
Когда я с головой ныряю в воду.
И грусть-печаль исчезла на лице.
И снова надпись вижу на кольце.
Пора бы встать да и умыть лицо.
А на руке моей её кольцо.
А вот её разросшийся живот.
Ни до чего мне нету здесь забот.
Уж если кто-нибудь со мною ляжет,
То в воскресенье буду я на пляже.
Я отдыхаю от трудов в субботу.
А в понедельник снова на работу
Я ухожу... И я с постели встал.
И наслажденье неземное испытал.
527
И наслажденье неземное испытал.
И я проснулся. И с постели встал.
И лёгкая печаль её лица.
И вижу я на небе мертвеца.
За грань волны, что разделяет нас,
Взгляну-ка я ещё в последний раз.
И нет начала. Нету и конца.
И надписи уж нет, и нет кольца.
И, в самом деле, нет иных времён.
А если, я подумал, это сон?
Нас в бездну вечной жизни унесло
Всё то, что нас по жизни провело.
И думал я: «Уж обрету свободу».
И опустил я резко руку в воду.
526
И опустил я резко руку в воду.
И я подумал с грустью про свободу.
Той надписью на внешней стороне
Кольца укором мысль звучала мне.
Теперь уж я не верю чудесам.
Мне жалко тех ушедших. Да и сам
Подумал я о нём теперь иначе.
И этой мыслью был я озадачен.
«Жить не хочу. Чертовски я устал!»
Такую я там надпись прочитал.
То был упрёк посмертный, бесконечный,
Прощальный дар и грустный, и сердечный.
Да, он отдал мне с надписью кольцо.
И я его не мог забыть лицо.
525
И я его не мог забыть лицо.
Он подарил мне с надписью кольцо.
И стало грустно сердцу моему.
А дальше? Дальше всё ушло во тьму.
Ему расстаться с миром не хотелось.
И тело в глубине волны вертелось.
И красное напомнило вино.
И заревом окрашено оно.
Влекла волна, собою увлекая,
Его толкая, дёргая, таская.
И, подтащив, его я за борт кинул.
Тем я исполнил волю мертвеца.
И тут я в нём почувствовал мужчину.
И я слезу смахнул рукой с лица.
524
И я слезу смахнул рукой с лица.
Так я исполнил волю мертвеца.
Расстанусь я ли с серым веществом.
Уж нету мыслей в теле неживом.
Ничто меня не радует нигде,
Ни в небесах, ни в звёздах, ни в воде.
Меня ничто в сей жизни не влечёт.
Я свёл с судьбой свой непомерный счёт.
Я ничего уж больше не любил.
Спасибо, друг, что ты меня убил.
Ума в тебе, любезный брат, палата.
То за услуги от меня расплата.
И он сказал: «Возьми моё кольцо».
И глянул я ему тогда в лицо.
523
И глянул я ему тогдав лицо.
И он сказал: «Возьми моё кольцо».
«Преодолел ли ты животный страх,
Свой путь закончив тут вот, на ветрах?
Пиратом быть, - я так его спросил, -
Не просто ведь. И кто тебя просил
Пиратом быть?» Вернуть бы всё назад.
Но предо мной окостеневший взгляд.
Его я не узнал. О, одиночество!
И думал я: «Ни имени, ни отчества
Его не знаю я». Из глаз слеза.
Я вижу в нём достойного мужчину.
Я посмотрел покойнику в глаза,
В воспоминаний бросившись пучину.
522
В воспоминаний бросившись пучину,
Мы ели с ним солёную ветчину.
Убил его я, помню, как сейчас.
Я к пушке подхожу. Прищурил глаз.
И вдруг, я вижу, над волною кит.
В груди обида. В жилах кровь кипит.
Мы съели (проку, правда, мало в ней)
Уж кожу от набедренных ремней.
И извели и кошек, и собак.
Есть нечего. И кончился табак.
Допили мы последний виноград…
…И что-то бормотал со дна пират.
Была такою вот, как эта, ночь.
А я себе ничем не мог помочь.
521
А я себе ничем не мог помочь.
Тревожною плыла пред нами ночь.
И вспомнил я всю мерзость поцелуя.
И я прилёг на палубу, тоскуя...
Уж если уязвлён ты был сатирой,
То ты позор не изведёшь секирой,
Как говорится: выруби пером.
Его убил я ржавым топором.
Тут я споткнулся о пирата тушу.
О, миг любви! Ты так волнуешь душу!
Не мог забыть я средь ночных забот
И жар блудницы, и любовь святую.
И я следил её ночной полёт.
И жизнь свою я проклял холостую.
520
И жизнь свою я проклял холостую.
И понял я, что весь мой труд впустую.
И, хохоча, я на комету влез.
И тут смеялся долго я, как бес.
Во тьме ночной я пользу извлеку.
Кого угодно в сети завлеку.
Бес улетал. Силён он до рассвета.
Был ранний час. Уже пришла комета.
При звёздах и в кромешной этой мгле
Подумал я: «Я там, на корабле.
И на тебя я вовсе не в обиде.
Блудливый пёс, в каком не есть ты виде».
И я кричал: «Чур, чур! Исчезни! Прочь!»
И странный вид мой поглотила ночь.
519
И странный вид мой поглотила ночь.
И я кричал: «Чур, чур! Исчезни! Прочь!»
А он сказал, закончив превращенье:
«То за наивность глупому отмщенье.
Я обманул доверчивость твою,
Поверхность изменив слегка свою.
Да и сойдясь с тобой в тени навеса,
На женское сменив обличье беса».
Он притворился дремлющей собакой.
И мне явился в шкуре вурдалака.
Сей странный бес уже в четвёртый раз,
Наметив цель высокую, святую,
Перехитрил в миру не только нас,
Не объяснив задумку нам простую.
518
Не объяснив задумку намм простую,
Он лапой постучал в бадью пустую.
«Ах, насмешил ты, милый друг, нас всех!»
«И всё равно, то грех, - сказал я, - грех».
«Да! Но в другом тебе служил я теле».
«А ты ведь близок был со мной в постели!»
«Не я, а ты. Ты всех и погубил.
И ты, безумец, стражника убил.
И в этом разве можно усомниться?»
«Какой ты бес, - сказал я, - ты блудница.
Ты появился из ночных небес».
И не забуду я, как нагл был бес.
И вечер весь прошёл у нас впустую.
И так познал я истину простую.
517
И так познал я истину простую.
И только время я терял впустую.
«Подумай ты, безумец, дуралей.
Пират всегда останется пиратом.
Зубцами от обыденных граблей
Не возвратишься к Влтавы шумным вратам.
Металл не рыба. Да и кто закон
Исполнит, если в море пенном он.
Чудак! И кто в воде содержит сабли?»
И продолжал он: «Взял ты эти грабли?
Вот так-то, брат. Не верь ты чудесам.
Уж нет граблей. Все действия впустую.
Погряз в крови ты. Ты не верь глазам!»
И мой предмет нырнул во тьму густую.
516
И мой предмет нырнул во тьму густую.
Я растворился, глядя в даль пустую.
Нет неподкупных женщин и собак.
Но верил я, безумец и чудак,
Во власть неотразимого бамбука.
И слышу речь я: «То тебе наука.
И кто в кого, да и во что, влюблён?»
Не колдовство ли тут? Не заблужденье ль?
А может, просто это летний сон?
И я подумал; «Это наважденье».
И отражённых в блещущей звезде,
И трепетно повторенных в воде,
Увидел я разрывы серых скал.
И я смотрел на звёзд ночных оскал.
515
И я смотрел на звёзд ночных оскал.
И тонкий луч стелился возле скал.
И замерла в неутолимой неге,
Совсем забыв о грезимом побеге,
Минута грусти. Молвил караул:
«Что происходит? Кто кого надул?»
И думал я: «Так что ж это такое?!»
А пленница не чувствует покоя.
Глаза у пса в томлении огня.
Он дышит часто, глядя на меня.
«А где же, - спрашиваю я, - скажи мне, грабли?»
И наклонился я как можно ниже.
Но там ни пуль, и нет там даже сабли.
И отражение своё я вижу ближе.
513
И отражение своё я вижу ближе.
И наклонился я как можно ниже.
Рукою я почувствовал полено.
И задвигаю руку под колено.
Придушена, зарезана, снята
Охрана. Ах, уж и охрана снята.
Я отворяю тихо ворота.
И вижу там огромного пирата.
Убит уж мною самый главный ворог.
И каждый миг в таком вопросе дорог.
Не отступает, дремлет лютый враг.
Красавица со мной, и ни на шаг
Не отходя, солёный воздух лижет.
Я на корме присел как можно ниже.
512
Я на корме присел, как можно ниже.
Ну, а она солёный воздух лижет.
На этом завершён ажиотаж.
И план спасенья завершу я наш.
И спящих флибустьеров я убью,
Укоротив тем времени струю.
Час проходил в томлении агоний.
Дышала ночь восторгом благовоний.
То было в Пасху. Раннею весной.
Луна висела молча надомной.
Волна с волною обнимались нежно.
А ночь была тиха и безмятежна.
Решил я действовать, пока не минет ночь,
Чтобы себе поступком тем помочь.
511
Чтобы себе поступком тем помочь,
Решил я действовать, пока не минет ночь.
Так применю уж я вот эти грабли.
А если не помогут даже сабли,
Я из пиратов злую кровь пущу.
И им свои обиды не прощу.
Отвергнул всё я, что связал я с Варной.
И тут вот с мыслью дерзкой и коварной
Подумал: «Ах, уж хватит мне! Довольно!»
И ущипнул себя. Мне было больно.
Всё это вот увидел я, друзья.
И думал я: «А если мне всё снится?
И это сон? И в чьём тут теле я?»
И вот за борт решил я наклониться.
510
И вот за борт решил я наклониться.
Так что же это? Всё мне только снится?
Я в лодке без ветрил и без руля.
Тут я проснулся. Нету корабля.
Но всех милее им казался я.
В каюте каждой фавна там своя.
«Весь город я разбила по квадратам, -
Так говорит она, - служа пиратам.
И там моя карьера началась.
Я в Варне на панели родилась.
Мы доплывём до светлоглавой Варны,
Осуществляя замысел коварный.
Нам только грабли могут и помочь,
Чтоб крепко спать, когда настанет ночь.
509
Чтоб крепко спать, когда настанет ночь,
Нам только грабли смогут в том помочь.
Знак изваян на сабельных эфесах.
Сюжет пикантный о блудливых бесах.
Ещё резьба там чудная Леже
В последнем трюме, в нижнем этаже.
Да, там, в канистре. В питьевой воде».
«Где там, - спросил я, - грабли?.. Грабли где?»
«Уж грабли там. Да, грабли там, где сабли».
«А где же клад?» - спросил я. - «Там где грабли».
Но я уже к ней более не лез.
А пленница вздохнула. Что ей снится?
И я тут нужный совершил процесс.
Уж перед сном не грех опорожниться.
508
Уж перед сном не грех опорожниться.
И я подумал: «Ах, ведь то не Ницца!»
Я скорость пуль учту из автомата,
Как из него я уложу пирата.
Так будет ли со мной тогда она,
Та дева, что для неги создана?
Из этого пиратского ковчега
Из будущего жаждал я побега.
И нас тогда и посетили гости.
И с ней играл я в шахматы и кости.
Она меня всё время доставала.
Та пленница заснуть мне не давала.
И я себя туда и уронил.
И сон меня уже тогда манил.
505
И сон меня уже тогда манил.
И вспомнил я пирата. Вспомнил Нил.
Еда там с жарким трепетом в очах.
И хороша она и в кислых щах.
И из тебя наделают филе.
Ты будешь пищей. Пища ты живая.
Когда придёт минута роковая,
Юриспруденция уж тут и на нуле.
И нету здесь ответов без вопросов.
И нищий, и вельможа, и философ,
Тут все равны. И Диккенс, и Рабле.
Вот так и на пиратском корабле.
И истину я здесь познал простую.
А луч манил меня, врезаясь в тьму густую.
504
А луч манил меня, врезаясь в тьму густую.
И нас, преображённый в цель святую,
Он подкатил под жизни колобок.
К продленью рода он обрёл лобок.
Есть в вечности особое значенье,
Имеющее скромность и смущенье.
Явился к нам из отошедших вод
Небесный свод. А с ним и Вальтер Скотт.
На полотне нетронутой природы
Вот так являлись к нам с тобой народы.
А я об этом песню сочинил.
И в озаренье времени чернил
Я издавал мелодию простую.
И луч манил меня сквозь ночи тьму густую.
503
И луч манил меня сквозь ночи тьму густую.
И все тут рассуждения впустую.
Под блеском звёзд грядущего позора
Устами в намеренье кругозора
Мечта, где мы в единое сомкнуты,
Дороже нам, чем уз любовных пууты.
И трепет в нас совсем не напоказ.
Ликуют блеск и нежность ваших глаз.
И, в поцелуе съединяясь, лица
Не без того, что мне сегодня снится.
И не сравнится с радостью ничто.
В том истину я познавал простую.
И отвечала мне она: «За что
Я всем твоим мечтам не протестую?»
502
Я всем твоим мечтам не протестую.
Восторг могуч. Он плещет не впустую.
И до утра нам с нею тут не спится.
Любовь у нас. И в нас ликуют лица.
Она ко мне свой прижимает таз.
И вмиг я тут и чувствую экстаз.
И обнял я добротную фигуру.
Ну, а она мне отдаёт натуру.
И в этом ни греха нет, ни беды.
Уж такова старинная примета.
Нам не достичь с ней утреннего света.
И тут я и достиг своей звезды.
И пленница со мною до утра.
Ах, дивная предивная пора!
501
Ах, дивная предивная пора!
И с нею я останусь до утра.
И уж ко мне заходит дева в гости.
Я выиграл бутылку рома в кости.
И в жаркий полдень лёжа загораю.
И уж не я ли в кости тут играю?
И разве мысль мне эта не мила?
Вздохнула и поближе подошла.
А здесь и смерть, беззубая старуха.
А дома ведь и сытно. Да и сухо.
А под кормой игривая струя.
О чём жалеть, к тому ж, подумал я.
Так я помыслил с тайным сожаленьем.
Не отдаюсь ли я позорящим глумленьям?
500
Не отдаюсь ли я позорящим глумленьям?
Так я помыслил с тайным сожаленьем.
Подходит боцман. Плен мой оговорен.
Корабль хоть стар, но всё-таки проворен.
Вдали заката тонкая полоска
Совсем в другую переходит плоскость.
И я пленён. И разговор тут наш
О том, как взять корабль на абордаж.
И вдруг, я вижу, вкруг меня пираты.
Что жизнь, что огорченья, что утраты!
В порыве чувства тайном и беспечном
Я мыслю и о сложном, и о вечном.
И я сижу в раздумье у воды,
О пище рассуждая в час звезды.
499
О пище рассуждая в час звезды,
Я и сижу в раздумье у воды.
На продырявленной о сук подгнивший лодке.
И пересохло у страдальца в глотке.
Тоска в душе. И до могилы близко.
И я морально опускаюсь низко
Что ранним утром, и в пучине дня,
Уже бросает в стороны меня.
А то, что и возносит нас высоко,
То не стакан кокосового сока.
Куда стремлюсь? И почему я пью?
Да и зачем на ветре я стою?
Подумал я с присущим мне стремленьем,
О жизни рассуждая с умиленьем.
498
О жизни рассуждая с умиленьем,
Подумал я с присущим мне стремленьем.
Творцом без цели гибнуть и губить,
Ваять, любить, возделывать и быть.
И всё ещё сильна моя рука.
Я создал Рим и древние века.
И лани быстрой трепетный изгиб.
Воспел в стихах я блеск холодных рыб.
Я покорил Монблан и кроны Татр.
Поэзию, художества, театр.
И я способен даже на искусства.
А иногда меня пронзают чувства.
Хотя порой и чувств я не лишён.
И думал я: «Ах, я ли не смешон!»
497
И думал я: «Ах, я ли не смешон!»
Уж тот ты, кто взаимности лишён.
На ветке, в небе, в кратере, в реке,
На непонятном чуждом языке,
Рычащих и кричащих, и ревущих
Ты враг живущих и в морях плывущих.
Ты делал всё, что делать ты хотел.
И жажду я себе подобных дел.
Всего того, в чём жизни назначенье,
Я только зверь, осмысливший значенье
Того, что я, увы, обычный зверь.
И представляется наглядной мне теперь
Вот эта истина. Она в моём желудке.
Меня мои тут рассмешили шутки.
496
Меня мои тут рассмешили шутки.
А сбрось одежды, ты не лучше утки.
Ну что ж. Поможет, может, мне случайно
Морских широт осмысленная тайна.
Да и бельё, что носим мы нательное.
Хотя на вид всё тут как будто цельное.
Мы, в сущности, и цели лишены.
На вымиранье мы обречены,
Уничтожая всё в себе своё,
Губя природу, и любя её,
В усердье, в рвенье и в десятом поте,
На службе ли, в другой какой заботе.
И этот факт на первый взгляд смешон.
Но мужества тут каждый не лишён.
495
Но мужества тут каждый не лишён.
И этот факт на первый взгляд смешон.
Глядишь, и мы уже друг друга съели
На сутки позже, приближаясь к цели.
Сегодня я. А завтра ты меня.
Едим себя мы на исходе дня.
Еда не весть какая, но еда.
Конечно, так бывало не всегда.
Всеобщей истины живой эксперимент.
Печальный факт. Трагический момент.
Но я его поймал и сразу съел.
Проворен он и дерзок, да и смел.
А, может, он в обычной волчьей шкуре?
Мне жалко было краба. Он в аллюре.
494
Мне жалко было краба. Он в аллюре.
А может, он в обычной волчьей шкуре,
Где буйствуют и завтра, и вчера,
Душой идущей к пламени костра?
В чём истина? Уж точно ли в вине?
Подумал я, увидев ночь в окне.
И подтверждённых прежними удачами,
Означенных насущными задачами,
Изведанных, а, может, оговоренных,
Проторенных и вами же повторенных
Там нету к правде-истине дорог.
И униженье всюду, и порок.
Уж коль из звёзд не получилась вязь,
Так для чего нам вся вот эта связь.
493
Так для чего нам вся вот эта связь,
Уж коль из звёзд не получилась вязь.
И тишина земного кругозора,
И пелена открытого простора.
А предо мною утро и рассвет.
Мечта, она ведёт сквозь бездну лет.
И ветер странствий в парус дерзко дует.
И он печально цель мне указует.
И в бездне вод, и в пламени костра
Бог за неё и нынче, и вчера.
Пропеть могу об истине в вине
И я под сенью ночи в тишине.
Нектар её характером не кроткий
Уж вскружит голову она не хуже водки.
492
Уж вскружит голову она не хуже водки.
Нектар её характером не кроткий.
И неразрывна истинности нить.
Вся суть в любви. Со скукой не сравнить.
И на её невидимых плечах
Уж не заблудит молодость в речах.
Не подотчётна истина вину.
И в лодке, наклонившейся ко дну,
Не верно то, что луч любви в вине.
А верно то, что истина во мне.
И тем, что я ничем, увы, не болен,
Я был доволен. Хоть и не был волен.
Уже подумал я тогда о том,
Как я вернусь в свой милый сердцу дом.
490
Как я вернусь в свой милый сердцу дом,
Уже подумал я тогда о том.
Перед соблазном сдержан и стыдлив,
Я сердцем чист и правдой терпелив.
Всё созерцай, воспринимая ухом.
Смирись с собой и с непокорным духом.
Не увлекайся вечною борьбой,
И подружись с нелёгкою судьбой.
Найди печали главную причину.
Не мудрствуй, успокой свою кручину.
И тут я новый сочинил куплет.
И уж вставал над озером рассвет.
И ночь стучалась в бёдра дряхлой лодки.
А я стоял взволнованный и кроткий.
489
А я стоял взволнованный и кроткий.
Ложилась тьма, касаясь граней лодки.
И я избегну горестной судьбы.
Отгорожусь я напрочь от борьбы.
Да и познаю я свою печаль.
Но лет ушедших мне безумно жаль.
Увы, совсем, совсем уже не ту
Средь звёзд я встретил радость и мету.
Они содержат трепет ожиданий.
И примирюсь я с таинством страданий.
Всю съесть её и успокоить спесь,
И, взяв на блюде порцию селёдки,
Уж мне бы выпить не мешало здесь.
Кому-то, думал я, полезна рюмка водки.
488
Кому-то, думал я, полезна рюмка водки.
И я лежал в тени прибрежной лодки,
Надежды чтоб вернулись как мечты,
Достигнув запредельной высоты.
Да и тревог обидные волнения.
И делать что, чтоб умерли сомнения?
И где нам ждать на наш вопрос ответ?
И счастлив ты ли в этом сонме лет?
Нездешняя она и неземная,
Счастливая не наша жизнь, иная.
Готовы мы признаться, но потом,
Что слишком редко думали о том.
Там, где она и радостней, и слаще,
Там тишина таинственная в чаще.
487
Там тишина таинственная в чаще,
Там, где она и радостней, и слаще.
И доверяться новым временам
Уж невозможно как бы с вами нам.
Её вкушать мы не способны клады.
Она хранит свои от нас услады.
И уж не ждёт доверия она,
Не доверяясь вымыслу сполна.
Как мало наблюдаем мы погоду,
Как редко мы выходим на природу.
Таинственных противоречий полный,
Мир разбивался о желаний волны.
И, потемнев в пучине шумных вод,
Уж надомною вспыхнул небосвод.
486
Уж надомною вспыхнул небосвод.
И потемнел в пучине шумных вод.
Без чёрной магии и без оккультных книг
Зачем-то я уже туда проник.
И я лечу на времени ветрах,
Перетерпев мной пережитый страх.
Стою я возле вечности ворот,
Осуществив в себе переворот.
Ах, я уж глубоко и больно ранен!
Как сложен мир, подумал я, и странен!
И эта мысль главенствует во мне
Всё чаще и с собой наедине.
Я думаю о той мечте кричащей,
Не заготовив влаги горячащей.
438
Не заготовив влаги горячащей,
Я думаю о той мечте кричащей.
И тайное слиянье единиц
Мелькает предо мною сонмом лиц.
Да и полдневный пепелящий зной,
И ключ прохладный, и простор ночной,
И волн бегущих тихие струи,
И эти вот сомнения мои,
И тот шумящий перед нами лес,
И то, что жизнь моя имеет вес
Мне не заменят сути утверждения,
Что никакие думы рассуждения
Мне не подарят шелестящих вод.
И в кои веки вышел я в поход!
Я и Наицонев. Том двадцать третий
© Copyright: Марк Орлис, 2017
Свидетельство о публикации №117090107850
Свидетельство о публикации №117090107850
Рецензии