Он получил название Серый Ангел, тот парк, до кото

Он получил название Серый Ангел, тот парк, до которого надо было идти пасмурным утром по улице, которую они с дочкой почему-то единодушно выбирали, когда им надо было куда-то идти и идти было некуда...
она где-то внутри своего "я" видела очертания этого неопределённого "почему-то", но не хотела останавливаться на них, чтобы не уходило предчувствие чего-то важного и необходимого...
они уже несколько суббот посвятили этой улице, когда-то довольно знакомой и, по-своему, близкой - но, возможно, просто своим обликом совпадавшей с их тогдашним настроением, что счастье бывает...
потом были долгие годы забывания и её, и того настроения, и теперь они шли и не находили ничего прежнего: ни людей, обещающих только одним своим видом, что всё возможно, ни витрин, заинтересовывающих какой-то новой жизнью, ни запахов жарящихса в медных кастрюльках орешков с сахаром в это время года...
она просто скользила взглядом по загрязнённым обочинам тротуара и контейнерам с мусором и не могла понять, как с помощью него можно добиться приемлемого уровня жизни, а именно в этом старались уверить становящиеся всё многочисленнее сторонники всего уже отслужившего... на отбросах человеческой деятельности добиться... и думала, как у таких устроено сознание, что оно учит: не стоит желать ничего цельного, а можно просто закрыть глаза на то, что было до этих отходов, а из них строить жизнь... фактически, уместить её в них...
она не знала, чего хотела, постоянно возвращаясь в эти места, чего искала в безличных витринах, предлагающих или наслаждаться ярким цветом на огромных экранах, или безотказные средства, чтобы придать лицам никогда не виданную ими ранее красоту, а телам вернуть предавшую их силу, - словом приблизиться к вечной прекрасной жизни...
они, наконец, устали, начали искать место, чтобы немного передохнуть... вот парк и деревянные скамейки, некоторые даже уже высохшие после дождя... можно посидеть и подумать, что же было утром, в начале их путешествия, когда увидев указатели улиц, она сначала подумала, что кто-то подшутил и поменял
их местами, а потом поняла, что нет, это они в какой-то момент сбились с пути и шли... но нет, правильно шли, ничего не случилось, приходила в себя она, и уже почти утверждалась, что знает, куда надо идти, казалось, всё налаживалось, и смущение уходило...
но что же оставалось... ах, да, эти разговоры о ней и без неё... эти вмешательства в её жизнь, только её, никому из них не ведомую, тогда зачем им...
это ей пришло послание из далёкого 1957 года... её тогда ещё не было, а ей уже, оказывается, писали... и она об этом узнала сейчас, а не в тот вечер, когда ещё совсем маленькой сидела за задней партой, а перед ней были спины взрослых учеников её мамы... дело в том, что когда не с кем было оставить дома, мама брала её с собой в школу для политзаключённых - она таким знала это слово, а не тем, упрощённым, без первой части, как его произносит молодой историк...
и ей было весело, когда к ней украдкой поворачивался то один, то другой, и она всегда видела их улыбающимися, не злыми, не ненавидящими, как настаивает тот...
и сейчас она узнала, что двое из них замуровали в стену строящейся ими школы послание для неё... во имя вашей жизни желаем вам учится в этой школе, говорилось в нём, мы посвятили её вам, дорогие юноши и дети...
и эти, в чьи руки оно попало, эти, которые когда-то перестали быть цельными, судя по их реакции,  оказавшиеся почему-то обделёнными, самими же собой обделёнными, хотят теперь зачем-то, чтобы те их услышали...
но мало того, они хотят обделить и остальных, да и тех тоже, пытаются - но, к счастью, выходит коряво и маловразумительно - убедить всех, что послание написано кем-то другим, не теми заключёнными, хотя и признают, что школу строили именно они, что других там тогда не могло быть... такими извращениями, бывает, страдает ум...
а просто не могут признать, что в тех жила любовь, - ведь, она так не вписывается в созданные кем-то и лелеемые ими шаблоны того сложного времени - настаивают, что они могли жить только ненавистью, питаться ею; не желают видеть очевидности, что такими бы не написались эти простые, доходчивые до самого сердца слова...
кроме того, как они, эти подоспевшие судьи времени, могли взять себе это право - утверждать то, чему не были свидетелями, - их там просто-напросто не было, а была она и была её мама, которая тех знала, как образованных и умных, не держащих ненависти... а она потом уже поняла, с течением жизни, что ненависть разлагает личность, и что обладающие хотя бы малейшим разумом никогда себе её не позволят... ещё узнала, что иногда раньше разума приходит интуиция...
и ещё, что есть такие, кто не бережёт в себе человека, просто есть и всё, а без него не быть будущему, а только прошлому, которое беспросветно для таких, и настоящему, которое бесцветно с такими... вот такими тенями и существуют, расставшись с человеком в себе...
она училась в этой школе, правда, только в старших классах, но даже если и нет, ей хотелось бы снова встретиться с ними взглядами, хочется, чтобы её узнали, и очень хотелось бы сделать снова хотя бы чуть-чуть легче их жизнь...
в этот день воспоминания закончились тем, что она безжалостно выдрала несколько самых сочных листьев с роскошно цветущего алоя - всегда предпочитала прибегать к натуральным средствам, чтобы сохранять здоровье... дочь, было видно, не одобрила такого обращения с красавцем, но лишь заметила: а ты знаешь, что этот парк называется Серым Ангелом?
нет, что ангелы бывают серыми, она раньше не знала...

Признанием пришли, одной минутой,
двумя друзьями - чем и выживали...
в тот год для взглядов были недоступны -
тогда, хотя бы после, лишь бы ангел....
хоть, он бы не подвёл, сжималось сердце,
и не смутился блёклою стеною -
ведь, если не суметь доверить детству...
ах, если б снизошёл, шептали, снова
и снова гладя тёплую шершавость...
чего бы стоить, умоляли руки,
его-то крыльям... и с листком прощались,
убившим власть настойчивой старухи
в их душах... кто бы мог сыскать упрёки,
когда сам ангел, тот, с немого неба,
смиренно внявший всем земным потокам,
пришёл признаться: я устал быть белым...