Чужой

                Даниилу Хармсу

На Маяковского (Надеждинской)
сидит в квартире странный дядя,
с тоскою черной день-деньской
на улицу из дома глядя.
Но вопреки названию улицы
в душе у дяди нет надежды,
в буфете нет вареной курицы,
а в гардеробе нет одежды.
Одежда есть, но тоже странная:
пиджак короткий, бриджи, гетры.
У дяди внешность – иностранная,
таких теперь на километры
не встретится от Ленинграда.
Война вступила в третий месяц,
реальной кажется блокада,
она близка, хоть плачь, хоть смейся.
Но дядя попросту боится,
разоблачения ждет, как шулер.
Его страшат чужие лица,
ведь он закончил Петришуле,
язык там выучил немецкий
и говорит на нем свободно.
Не так, как гражданин советский.
Он - не советский, кто угодно.
Чужой внутри, чужой снаружи.
Глаза запали, как у мумии.
Не хочет в руки брать оружие,
и симулирует безумие.
Свои высказывая страхи,
и сея панику в народе,
сам приближается он к плахе
еще пока что на свободе.
Неосторожные беседы
средь непроверенных знакомых
порой несут с собою беды:
изгнание, каторгу, оковы.
Нет шансов у ОБЭРИУта,
по нем звенит дверной звоночек.
Обыщут дом, все отберут и
утащат до последних строчек.
Непонятый и гениальный
писатель северной столицы,
умрет в тюрьме на Арсенальной
в психиатрической больнице.
А после реабилитации
(сам Хармс писал на темы эти)
его стихами наслаждаться
мы будем, как и наши дети.

Стих - финалист международного литературного конкурса "Серебряный голубь России-2017"

Опубликован в журнале "На русских просторах" №1(32)/2018