Теркин жив. Глава 4

На ромашковом пригорке,
Лежа в пригоршне цветов,
Отдыхал Василий Теркин
От бомбежек и боев.

Много месяцев крушил он,
Резал немца и валил,
В партизанское горнило
Повергая вражий тыл.

Жег фашистскую отраву.
Вел неравный тяжкий бой,
Смертный бой, не ради славы…

А березы величаво
Шелестят над головой.

Небеса лазури чище
Наклонились над Днепром,
Только ветер песни свищет
Еле слышным шепотком.

Вдалеке бормочет речка,
Сторонясь чужих ушей
И качает мирно свечки
Остроухих камышей.

Облака играют тенью –
Хорошо! Ни дать, ни взять.
На таком-то загляденьи
Даже стыдно воевать!

Тихо,  птицы лишь щебечут.
Тем дороже каждый миг,
Что заря ушла далече,
И клониться будет вечер,
Снова в бой – врага калечить,
Отдыхать подолгу – шик…

Без излишних проволочек
Он собрался, слышит шум.
Что-то там в лесу грохочет,
Вроде топот…  топот, точно.
Кто-то мчится, что есть мочи,
Как от пламени табун.

«Вот и выдались вечорки.
Кто еще там? Свой?  Чужой?»
Не рискуя, Вася Теркин
Притаился за травой.

«Странно,  шумно,  быстро скачет,
Без утайки напролом.
Новобранец не иначе
Заплутал и горько плачет,
Отыскать не может дом».

Видит – белая фигура
Появилась вдалеке.
Вася глаз скорей прищурил –
Кто не видно, промелькнула
И направилась к реке.

Не шуметь вовсю стараясь,
Он направился за ней.
«Кто такой ты я узнаю
И на чьей ты стороне».

Проследить бесшумно,  ловко,
В этом Теркин – просто ас.
С финской прежняя сноровка
Пригодилась тут как раз.

В тех боях один,  в болоте
С октября и по февраль
Языков, как на охоте,
Взял без малого пять сотен,
Был за то в большом почете
И имел за то медаль.

Через лес по бурелому
Белой тенью по кустам
Мчится странный незнакомец.
Теркин – следом по пятам.

Вот и берег,  дальше гонка
Не должна была пойти.
Пригляделся он легонько –
Что за диво? Там девчонка
Лет пожалуй двадцати!

Платье подрано,  босая,
Еле дышит, вся в слезах,
Чуть не падает, качаясь
На истерзанных ногах.

Дело дрянь, помочь бы надо.
Бита, ранена небось.
«Эй, – окликнул Теркин сзади. –
Ты откуда? Что стряслось?»

«Кто здесь?!», – громко закричала,
Плечи стиснула в комок.
Отступила поначалу,
Вдруг обмякла, застонала
И упала на песок.

«Ничего себе делишки…
Да, вот это поворот».
Подбежал. «Вот так худышка.
В чем душа еще живет.

Эй, гражданка!  Ты живая?
Чуешь?»  Хлопнул по щеке.
«Нет, никак. Ну, я не знаю.
Как же быть, ведь не оставишь
Так валяться на реке.

Да в крови, да без сознанья –
Нет, так дело не пойдет.
Вот ведь бабы, наказанье,
Что за немощный народ.

Отнести б ее в землянку,
Подлечить бы, по уму.
А в себя придет беглянка,
Там посмотрим, что к чему".

* * *

«Нас согнали на рассвете,
Было холодно, шел дождь.
Старики, больные, дети,
Все, кто слаб и неприметен,
В ком угрозы не найдешь.

Нам сказали – мы виновны,
Мы скрывали партизан
И должны своею кровью
Расплатиться по счетам.

Помню, выстрелы, удары,
Криков браней целый шквал…
Этот главный ихний, старый
Все чего-то бормотал.

А другой, в очках дурацких
За него нам говорил,
Что, мол долг его солдатский
Нас спасать от смерти адской,
Не щадя последних сил.

Мол, ужасного немало
Натворили мы всего
И в какую-то Вальгаллу
Нас не пустят никого.

И теперь он нас спасает
Очищающим огнем».
«Вот поди же! Дрянь какая!
Ничего. Мы всех достанем!
Как же вышло все потом?»

«А потом…»
        «Ну-ну, не надо.
Ты не плачь, все позади»
«Я стою…  и слезы градом,
И сдавило все в груди.

Немцы бегали, кричали,
Всех выравнивали в ряд,
То за шиворот тягая,
То хватаясь за приклад.

Как чужое сердце билось!
Все плыло, в глазах круги…
И пока они носились
Мама тихо наклонилась
И шепнула мне: «Беги!»

А сама рванулась «Фрицы!
В вас святого ничего!
Проклинаю вас, убийцы!»
И вцепилась в одного!

И… и дальше я не знаю…
Я летела без огляд…
Все смешалось, как в тумане.
Помню только, что стреляли…
Да без продыха… подряд»

«Да… ты страха натерпелась.
Что за скотская война!
Смерть в бою – другое дело,
Но чтоб казни и расстрелы…
Ничего! Мы им сполна

Воздадим, что взяли наше!
Издалече ты пришла?
Звать-то как?»
     «Серова Саша.
Я из Глотовки, села»

«В самом деле? Даль какая!
Ты дней пять, небось, в бегах»
«Да… быть может… Я не знаю,
Дни и ночи на ногах

Все кусты, деревья, корни,
Непролазная гряда.
Я сама уже не помню
Кто я? Где я? И куда

Мне бежать? Одно и то же –
Ни просвета, ни пути.
Только страх морозит кожу –
Все, никто мне не поможет,
Мне отсюда не уйти…

А ночами ветер воет,
Ветки донизу клоня!
Словно все вокруг живое,
Все преследует меня!

Крики,  тени, рев медвежий.
Ни тропинки, ни людей.
Ветки бьют, цепляют, режут!
Вдруг – река, я сразу к ней.

А потом – тебе известно.
Ты нашел и спас меня…
Только сердце не на месте.
Как же там моя родня?!

Жив ли кто? Бежал ли? Спасся?
Или всех… Боюсь сказать!
Всей душою извелась я.
Страшно!.. Но мне надо знать»

«Все узнаем, не печалься.
Ты усталость не копи.
Доедай, располагайся
Да как следует, поспи.

Я пока в разведку боем,
Разберусь там, что и как»
«Ты? Один? Господь с тобою!
Ведь убьют тебя, чудак!

Их же там – не сосчитаешь,
Может сотня, может три.
Проберешься – вмиг поймают!»
«Ну, ты зря не говори.

Не таких еще бивали,
Не таких еще побьем.
Небывалое едва ли
Встречу я в селе твоем.

Всех, как водится, уважу.
Будет знать германский сын!
Да и я, по правде скажем,
Тоже буду не один.

У меня друзей хватает.
Вон их сколько – погляди.
Прямо армия лесная
И в напасти не оставит,
И врага не пощадит.

Вот они, родные братья!
Славный Симонов Сергей,
Федя Токарев – спасатель.
Хоть Берлин втроем захватим!
Нет надежней и точней.

Здесь – особая команда:
Товарницкий - весельчак
Да фенюшей вот гирлянда
Притаилась в полумрак.

Тут и Шпагин своенравный,
Дегтярева младший брат.
Оба насмерть бьются, славно.
Под рукой всегда лежат.

Вот Судаев, верный Мосин,
А куда сейчас без них.
И Максим – орденоносец.
Старичок, а добро косит.
Ну..  и рота-две других.

А вот здесь – души обитель,
Канонады властелин,
Беспощадный разрушитель,
Верный ангел мой хранитель –
Шестиствольный Серафим!»

«Жуть! А вид – так прямо адский!»
«Что тут скажешь – генерал».
«Он немецкий?»
         «Ленинградский.
Слостин Ваня подогнал.

Так что я не лыком шитый,
Много выносил за жизнь.
И не мне там быть убитым,
А из них кому б спастись.

Будь их сотня, будь их триста,
Будь хоть целый миллион –
Здесь на каждого фашиста
Свой отыщется патрон.

Чтоб навеки заплатили».
«…И не знаю, что сказать…
Как зовут тебя?»
          «Василий»
«Теркин?!»
  «Надо полагать.

Что, слыхала?»
        «Да, еще бы!
Каждый знает про тебя.
Кто ж еще так немца гробит,
Что клочки одни летят!

Я и песню даже знаю,
Про тебя сложил народ,
Как фашистов лютых стаю
Давит Теркин, не смолкая,
И Россию бережет».

«Ладно, будет. Познакомишь
С этим как-нибудь потом.
Чувствуй здесь себя, как дома
И не думай ни о чем.

Тут никто тебе не страшен,
Потому как у дверей
Остается верным стражем
Старый пес мой Дорофей.

Добрый друг мой и соратник,
И помощник хоть куда.
Воевали с ним мы знатно
В недалекие года

На финляндских черных топях
И на речке Халхин-Гол.
Был и в танке, и в окопе
И ни разу не подвел».

«Как? И в танке?»
            «Было тоже.
Ну, пора. Срастется пусть».

«Погоди, будь осторожен».
«Ты не думай, я вернусь».