Обезьяны

Обезьяны крадут по ночам из деревни младенцев,
и от них ни один защитить не способен свой дом.
Каждый раз раздирают одно материнское сердце
их когтистые руки, и путь их богами ведом.

Обезьяны приходят, как только утешатся джунгли
духотой темноты, отдыхая от яркости дня.
След их ног на земле будто мраком горячим обуглен,
а глаза их кровавы и блеском лицо багрянят.

Лишь становится сумрак для нас ослепительно пегим,
пасть болота из ужаса держит в себе глубоко.
Я давно наблюдаю за каждым полночным набегом,
очарованный видом заточенных белых клыков.

Мои руки познали отчаянье раненых тигров
и голодных шакалов и даже бесчестность ножа,
я гордился их твёрдостью, словно предела достигнув,
но идут обезьяны — они в восхищеньи дрожат.

Словно ангелы мести, летят средь кустистых деревьев
и заходят в дома, не боясь ни ножа, ни огня.
Обезьяны намного умнее людей из деревни
и возможно, что даже отчасти умнее меня.

Хоть встают на защиту, трусливо слипаясь комками,
все мужчины деревни — при виде нахлынувших груд
убегают, вопят, попадают в свои же капканы...
Обезьяны — хохочут — и рвут — и крушат — и идут.

И клыками своими всё зло преисподней ощеря,
за детьми тянут руки — исход каждой ночи таков.
...Я не знаю, что будет, когда я найду их пещеру,
что увижу там — кости, иль может, забитых рабов?..

Я давно не охочусь, но что-то мне хочется крови.
Видно, боги послали из ада ко мне обезьян.
Только радости нет уж держать свой кинжал наготове,
словно он в моей силе — назойливый глупый изъян.

Я отброшу кинжал и доверюсь охотничьей жажде
и нырну в брюхо джунглей, едва разожгутся огни.
И покажется, будто с рождения знал, что однажды.
я уйду к обезьянам и стану таким, как они.