Хороминка

  Хороминка
 
   Детское воображение волшебно, если посылом служит добро и красота. Познание мира. Когда оно начинается? Сразу после рождения. Счастье, если тебя встречают ждущие руки, тогда ты родной в этом мире.
  Если Америка под нами, почему бы ее не откопать?
– Ой, я уже вижу крыши домов!
– И я! А люди какие. Они маленькие!
Они умещались между большим и указательным пальцем. Мы абсолютно искренне верили нашей фантазии, нам было хорошо и весело.
   Ты просыпаешься и с удивлением замечаешь, что нет в руке красивого цветка. Надо очень сильно зажать ладонь в следующий раз. Не получается. Ладонь сжата крепко, а цветка нет. Мама объясняет, что это сон, а во сне все понарошку.
– Люда, а когда кошка научится говорить?
– Кошки вообще не разговаривают.
– Никогда?!
Никогда не поговорить с кошкой!!! Это было потрясением.
  Люда, старшая сестра. Она учится в райцентре и живет в интернате. Ты ждешь ее, как ждут праздника. Один раз в неделю ее, закутанную в большую шаль, привозят на лошади на выходные дни.
Она всегда радует чем-то необычным: будь то воздушный шарик, душистый лимон или елочное украшение. И вот ты уже с ней вдвоем на русской печке-лежанке под этой шалью, пахнущей морозом и еще чем-то неведомо приятным. В ее руках маленькая книжечка в тонком переплете, и ты слышишь завораживающую музыку простых слов:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
И просыпается ощущение красоты обыденных вещей и явлений, которое живет в твоей душе неоткрытым тобой до поры, но про которое чудесным образом знает поэт.
  Испытание себя. Это тоже с детства.
Все уже прыгнули со старого, не имеющего крыши дома, а у тебя замирает сердце и слабость в ногах. Можно слезть и не прыгать – ты девчонка, и ты маленькая, и просто здесь со старшим братом. Но они же прыгнули! И вот ты летишь вниз, а сердце рвется вверх, и новое, ни с чем несравнимое ощущение полета. Или залезаешь за черемухой к бабушке-соседке не потому, что любишь черемуху, а чтобы испытать ужас погони и избежать наказания палкой. Это потом будет отец «читать нотацию» – самое страшное наказание для нас, страшное ожиданием и чувством стыда за свой проступок, страшнее жидкого прута, которым иногда потчевали нас по ходу дела за мелкие проказы.
   Голос совести… Соорудить в своем палисаднике маленький памятник погибшим воинам из лучеобразной подставки под горячее и поклясться нерушимой клятвой, что никогда больше не возьмешь чужую вещь, какой бы она красивой ни была, хотя об этом грехе никто не знал, даже мама.
  Вера. Это тоже из детства. Если у тебя какая-то беда, надо быстрее заснуть, и наступит светлое завтра, которое все исправит. Эта вера сродни с верой в могущество врачей и незыблемость маминых слов.
– Мама, я не умру?
Это обязательно перед сном. Каждый раз.
– Никогда-никогда?
– Нет. Спи, доченька.
И все. Ты себя обезопасила. Так и будет по маминым словам, ты счастлива, ты бессмертна, и покой овладевает тобой.
– …стоит хороминка... Повторяй.
Она не стоит, а парит и светит. Воздушная, белая, похожая на колокольню, нарисованную на картинке, но только невесомая и излучающая несказанный свет какого-то умиротворения.
– …на светлом месте построена…
Дух захватывает, и ты сама как бы уже паришь в этом свете.
– …Святым Духом крещена...
Красота и защищенность пронизывают тебя всю, и ты засыпаешь.
   Хороминка не сочеталась с нашим скромным жильем. Перед праздником Пасхи оно, после побелки убранное белыми тюлевыми занавесочками, пахнущими горячим утюгом и ветром, кружевами и вышивкой, наполнялось светом и тихой радостью. Как я ни пыталась достать это великолепие раньше, мне не позволяли. Берегли лучшее убранство к празднику.
Красный угол у потолка был украшен вышитым угольником, только полочка была пуста. Не было икон.
– …Пресвятой Богородицей священна…
Вера, вытравленная страхом и идеями нового общества, осталась искоркой в самых затаенных глубинах человеческой души, и этой искорки было достаточно, чтобы в детской душе затеплилась лампадка, как эстафета, и ее «свет светит, и тьма не объяла его». Зажгла ее женщина, которой нельзя было верить в Бога в обществе строителей коммунизма, где все должны были стать атеистами. Идея была превыше всего, превыше жизни самих строителей, превыше милосердия. Маме дали срок  за горсть зерна, которую она, будучи кладовщицей, украдкой сыпнула в карман многодетной матери. Насколько человек должен быть сильным и чистым, чтобы перенести все тяготы голода, войны, разрухи, претворения идей партии и правительства в жизнь и сохранить живую душу.
– …Ангелки по стенкам, по окошкам…
Благодать вошла в сердце до того, как настала школьная пора.
  Учительница. Первая. Авторитет ее непререкаем. Она тоже была немного неземной, во всяком случае, не из повседневности. Она творила мир детства из чудесных книг, школьного театра, экскурсий на природу, которые открывали новые грани красоты, творила его из запаха хвои новогодней елки, волшебных елочных украшений и предвкушения праздника. Она учила создавать праздник своими руками и делить его с окружающими.
– Кто из вас вчера колядовал, шаг вперед! – отдал команду заведующий школой.
– Октябренок у порога заявил что?
– ...не верю в Бога, – шмыгали носом провинившиеся.
А после уроков, когда собирались домой, одноклассник:
– Ты веришь в Бога?
– Не знаю.
– А я в Боженьку верю, а в Бога – нет.
Вопрос был поставлен.
– …Иисус Христос на порожке, аминь в трубе, Свят Дух по избе...
– Люда, а Бог есть?
– Ты же теперь октябренок, а октябренок у порога заявил: «Не верю в Бога!».
  Я долго еще пыталась понять, разобраться в этом вопросе. Получала отлично по марксистско-ленинской философии, по научным основам атеизма. Ответа не было, пока Бог не явил свет Сам в трудную для меня минуту, когда я переживала смерть любимого брата, и не было уже сил выносить это горе, когда опустились руки и шепотом, который во сто крат громче крика, всей болью: «Господи, я больше не могу».
Благодать вошла в мою душу. Боль утихла. Она осталась, но утихла. Я поняла, Бога тщетно искать разумом, Его понять нельзя разумом. Здесь наш всемогущий разум бессилен. Господь являет Свою милость Сам, и ты начинаешь понимать значение слова Вера.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Октябрь 2010.