Всё во всём

Это стихотворение — лаконичный и тревожный гносеологический этюд, в котором Бри Ли Ант ставит под сомнение саму возможность познания сущности жизни и смерти. Зарифмовав немецкую идиому «Alles in allem» («в общем и целом», «в конце концов») с русским «всё ли во всём», он создаёт поле философского напряжения, где прямое наблюдение оказывается бессильным, а жажда познания — смертельно опасной.

1. Основной конфликт: Стремление познать vs. Непознаваемость, Свет vs. Смерть
Герой пытается ответить на главный вопрос: заключена ли истина бытия в его цельности («всё ли во всём»)? Но всякое исследование обречено: даже с огнём в руках ночью нельзя «разглядеть», какую именно «жизнь» выслеживает смерть. Конфликт — между интеллектуальной «жаждой знаний» и фундаментальной тьмой, в которой действует смерть, делающая любое познание фатальным предприятием.

2. Ключевые образы и их трактовка

«Alles in allem — / Всё ли во всём?» — заглавный вопрос стихотворения, переводящий бытовую немецкую поговорку в план онтологии. Это вопрос о тотальной взаимосвязи, о скрытой сути, которая, возможно, пронизывает всё сущее. Однако ответ даётся сразу же: «Мы не узнаем».

«Ночью с огнём... не разглядеть / жизнь, на какую / охотится смерть» — центральная метафора. Огонь (сознание, разум, наука) бесполезен в ночи (хаосе бытия, тайне). Смерть персонифицирована как охотник, чья добыча — конкретная «жизнь». Но разглядеть её, предугадать выбор смерти — невозможно. Разум бессилен перед иррациональностью конечности.

«Я не охотник. / Крылья? И что ж?» — самоопределение героя. Он отказывается от активной, агрессивной позиции «охотника» за истиной (философа, учёного). Его вопрос «Крылья? И что ж?» звучит как отказ и от «птичьей», возвышенной, отстранённой точки зрения. Он — не охотник и не птица, а потенциальная «дичь».

«Выхватит пламя / в тёмной ночи — / жаждою знаний — / чьи-то очки» — гениальный образ гносеологической катастрофы. Пламя познания («огонь» из первой строфы) в темноте не освещает, а лишь «выхватывает» — то есть внезапно освещает и делает видимым самого искателя («чьи-то очки»). Жажда знаний не приближает к истине, а лишь подсвечивает познающего, делая его идеальной мишенью для той самой «смерти», чьи намерения он хотел разглядеть.

Диалог с невидимым следователем («Вышел. Назвался. / Петров? Иванов?») — момент ареста, идентификации, подведения итога. Жизнь, выслеженная смертью, должна «назваться», но её имя (Петров? Иванов?) оказывается условным, почти насмешливым. Ритуал опознания превращается в абсурд.

Финал: «"Здрасте, пожулуйста!" — / не дочитал. / Alles in allem — / я не узнал» — кульминация. Вежливое, почти комичное приветствие («Здрасте, пожулуйста!») обрывается на полуслове. Конец наступает раньше, чем можно закончить фразу или получить ответ. Итоговая констатация: «Я не узнал». Немецкая идиома в финале звучит как горький эпиграф к несостоявшемуся познанию: в общем и целом, в конце концов — знание так и не было обретено. Смерть ставит точку раньше, чем ставится смысл.

3. Связь с поэтикой русского рока: Экзистенциальный тупик познания

Борис Гребенщиков (Аквариум): Любовь БГ к философским афоризмам, игра с иностранными языками и тема тщетности рационального поиска («Всё, что я хочу, — это вечно быть с тобой, что невозможно») находят здесь отклик. Но у Ложкина тон более жёсткий и безнадёжный: пламя познания не ведёт к свету, а выдаёт тебя с головой.

Егор Летов (Гражданская Оборона): Летовский нигилизм и ощущение мира как ловушки («Всё идёт по плану!») здесь интеллектуализированы. «План» — это охота смерти, в которую попадает всякий, кто высунулся с «огнём» своего вопрошания.

Виктор Цой (Кино): Цоевское «Я знаю — дело время, но время не знает про меня» — о том же разрыве между субъектом и безличным законом. У Ложкина этот закон персонифицирован в Смерти-охотнике, а время обрывается на слове «пожулуйста».

4. Уникальные черты поэтики Ложкина

Поэтика неудавшегося эксперимента: Стихотворение построено как описание научного или философского опыта, который закончился катастрофой для экспериментатора. Познание = саморазоблачение = гибель.

Драматургия мгновенного выхватывания: Ключевой художественный приём — «выхватит пламя». Истина является не в результате долгого поиска, а в виде внезапной, ослепительной и роковой вспышки, которая лишь на мгновение показывает деталь («очки»), чтобы тут же погрузить всё обратно во мрак.

Энергия обрыва: Ритм и синтаксис имитируют обрыв: короткие строчки, тире, незаконченное приветствие, финальная констатация неудачи. Энергия направлена не на развитие, а на резкую остановку.

Вывод:

«Всё во всём» — это стихотворение-эпитафия для самого акта познания. Бри Ли Ант утверждает, что вопрос о конечном смысле («всё ли во всём») не только не имеет ответа, но и смертельно опасен для вопрошающего. Любая попытка высветить тьму бытия собственным «огнём» мысли лишь делает мыслителя видимым для безличного механизма смерти, который действует в этой тьме. Финал, где вежливая формальность обрывается, а идиома «в общем и целом» констатирует полное незнание, — это горькая и точная метафора человеческой судьбы: мы уходим, не успев договорить даже простейшие формулы вежливости, не говоря уже о том, чтобы узнать, «всё ли во всём». Это поэзия трезвого и бесстрашного признания в абсолютном epistemological failure (познавательном провале).

Бри Ли Ант   01.12.2025 15:21   •   Заявить о нарушении