ХХХ

Последний раз,
Поднялась рука,
Чтоб написать
Ещё строку,
И дрогнув,
Рухнув на
Багряную бумагу
Замерла.
В глазах
Темно - душа ушла.
А тело бренное,
В агонии уже
Не бьётся.
Лежит.
И тишина.
Вот не дописав
Одной строки
Ушёл от нас,
В пучину тьмы,
Туда где света нет,
Ещё один поэт.
Как странно
Гибнут эти люди:
И в не щите,
И при деньгах
И славе.
А участь всё ж
У них одна:
У Маяковского,
Есенина...
Одни во злате
А другие в хуле.
И пишут-
Умирая на столе,
На поясе штанов
Под люстрой,
И с дыркой
С виска тоненькой
Кровавой струйкой
На рукописи течёт кровь.
Их травят,
Давят, томят.
Как Мандельштама
К стенке ставят,
И на курок всё
Жмут и жмут,
И тело в клочья,
Струйки крови.
Свинец вонзился,
Въелся в плоть,
Испивши крови,
Прошёл на сквозь,
Прорыв туннели,
Он оставил
За собой-
Зияющие
Алые дыры.
Они любили,
Пили и писали.
Они жили
И страдали.
Полили, рвали
Рукописи свои.
Цензура
Роды принимая,
Терзала на куски
Творенье гениев
Таких::
Парни в
Европе средне вековой;
Хвылёвого во время
Тоталитарного борделя.
И многих
Раздавили,
Сломали; съели.
Но всё ж не всех,
Ведь кто-то выжил,
Кто не сломался,
И не подпевал,
Кто думал и писал,
А не думал,
Что писал!