Трагикомедия от третьего лица

Темно и тихо. Дверь воет скрипкой в неумелых руках. Два щелчка замочной скважины, чтобы забаррикадироваться от мира. Квартира встречает распутьем. Прямо пойдешь — звон хрусталя в серванте найдешь. Налево пойдёшь — чаю с плюшками попьешь. Направо пойдёшь — сон потеряешь. Так как там "ещё пару дней <...> лежать среди неглаженных простыней"... Рухнуть бы прямо здесь, в прихожей. Но самый сложный выбор — очевидный и правильный. Направо. Не разуваясь. Ибо теперь об этом никто не просит.

Давящая тишина ложится на плечи. Глубокая и острая, как боль в пояснице. Мерзкая, как если бы стекловату — голыми руками. Хрупкая, как стакан, неосторожно оставленный на краю тумбы.
Справа по стене — свет. Аккуратно заправленная кровать. Открытая пудреница на столе. Письмо в незаклеенном конверте. Ручка с засохшей каплей чернил на кончике стержня. Видимость брошенного на полпути, на пять минут. На пять минут три дня назад.

Открыть шкаф. Вдохнуть его. Прошловековые пальто, не ношенные годами; цветастые сарафаны ненужного размера; аромат коммунистической столицы в распухшем флаконе. Теперь это всё моё и ничье одновременно. Теперь это всё — антураж. Бессмысленный и беспощадный. Теперь это — просто хлам, не несущий никакой ценности, кроме мемориальной.
Пахнет тоской. Каждая вещь в этом шкафу пахнет тоской; каждая мелочь; каждая пылинка. Завешенные зеркала — дань традициям. Глаза, глядящие с фотографии. Чернильная капля на кончике стержня. Всё, буквально всё пропитано тоской. Безмолвной, безоружной, но беспощадной.

Комичнее всего — поднимать не свою трубку на входящем звонке и слышать ласковый трепет оператора, извещающий о посылке на почте. Не моей посылке. Ничьей посылке. Нестись забирать ее, пока документы для свидетельства ещё не отданы. Смешная бюрократия. Нелепая система.