Памятная встреча

ЗА ОГРАДОЙ ЛЕС.

Почему - то детство
Вспомнилось сейчас:
С лесом по соседству
В доме девять нас.

Мать с отцом, как ходит,
Главные в семье,
Счастье быть последним
Было дано мне.

Дом стоит с рябиной,
За оградой лес.
Сколько трели птичьей
Я услышал здесь...

Речка под горою
Тонет в ивняке,
С буйною травою
Луг невдалеке.

По деревне слышно
Крики петухов.
Деревенский воздух,
Плети пастухов.

Вечером, как солнце
Сядет за рекой,
Мы свою корову
Приведём домой.

Из сукна скатёркой
Стол накроет мать,
Будет всё семейство
Батю с поля ждать.

Молоко парное
На столе стоит,
Над прибрежной гладью
Лишь луна блестит.

В чугунке похлёбка,
Чтоб хватило всем.
Батя в избу входит,
На скамейку сел.

Все повеселели,
Начался обед.
Всю смехом поели
И остатков нет.

Детям по гостинцу
Достаёт отец,
На семейство ситцу,
Всю, пока конец.

По деревне снова
Шишкалдабежит.
Гвалт стоит и гомон,
По пути - пылит.

--------------------------

Воздух прозрачный и чистый
Голову бродит, мутит.
Яркий закат золотистый
В прорези ив и ракит.

Речка травой затянулась,
Кувшинковый цвет на плаву.
Небо в реку окунулось,
Вода отражает траву.

Птицы в выси напевают,
В зелени белых берез.
Глаза умиленьем страдают,
Сердце радеет до слез.

Еле слышно вдали, на дороге
Надоедно поет мужичок.
Лошаденка, влачащая дроги,
Получает вожжами в бок.

Да из леса ударов гуденье
Топора о дремучую ель
Расползается серою тенью,
Да в подлеске трещит коростель.

Вдоль дороги поля и жнивье,
Льна и хлеба высокая нива…
Вот такое житье-бытие…
И с дубком примостиласьива.

В синем небе стоят облака,
Как белесые ватные кучи,
Задевают друг другу бока,
Собираются медленно в тучи.

Но природную тишь не пробьет
Проходящей телеги движенье…
Пропустил я сквозь много решет
В моей памяти детства мгновенья.

Мать над детишками билась,
Горе терпела без слез.
Буйная зелень сменилась
Проседью желтых берез.

Осень стоит на пороге,
С поля глядит урожай.
Нового года дорога
Больше достатка рождай!

Чтобы не стыть на морозе,
Чтобы водилось сукно,
Чтобы в стене за рогожей
В раме стояло стекло.


--------------------------

Старшие из ребятишек
В школу в соседнем селе
Ходят вдоль старых избушек,
Вечер ютятся в тепле.

Трудная все же сказалась
Жизнь на здоровье отца.
Жить ему, мало осталось
До своего до конца.

В больницу доставлена тоже
В плохом состоянии мать.
Врачи осмотрели.… О! Боже!
Детишкам ее не видать.

Так от простудной работы
На лоне полей и берез
Они получили на легких
Неизлечимый туберкулез.

Мал- мала меньше ребятки
У одного у отца
В доме просторном в прятки
Играют, или в сенцах.

Они еще не представляют,
Что скоро их разъединят,
И большинство не увидит
Деревни, своихВершинят.

Старшие дочери в поле
Колхозное ходят жать,
Такая им выпала доля
Пока замещают мать.

Два года, как старший самый
На Севере строит мосты,
Отцу посылает рубахи,
Деньги, или порты.

Трое уж ходят в школу,
В первый, третий и пятый класс,
На мельнице сушат, веют
Зерно перевозят на баз.

Со старшими ходят в ночное,
Или пасут коров.
Зорями росными в стоге
Будит их крик петухов.

Трое еще остались.
Эти - совсем мальцы.
За вас-то и мать боялась,
Босоногие сорванцы!

И вот, оно, это время
Настроило мерный лад.
Государство восприняло бремя
Увозят детей в интернат…

Прошло еще год ли, два ли,
Картина стала ясна:
Трое в одном интернате,
Двое в другом, и … я…

Затем все отчетливо помню…
Детприемник, а возле- сад.
Директор, сказали - садовник,
Устраивает парад.

А мы, это трое, значит,
Примерно одних годов.
Девчонки сидят и плачут,
От них не добиться слов.

И сам я ничто не смыслю,
Толковость моя не причем.
Куда-то нас водят, приемлю,
Кормят, одев в новье.

Только бы.… Вот незадача,
Верю я всем, и отцу,
И ни за что не заплачу:
Мужчине оно не к лицу.

Так все ли уладилось, нет ли?..
Помню еще балкон,
Окна с решетчатой сеткой,
Игрушки, «битки», да звон…

Возле стоит у порога
Осени старь и новь,
Яблоня возле колоды
С яркою кистью плодов.

Много таких, как я же,
Есть и постарше, и так…
Сколько не помню, прожил
В этом приюте - сад…

Были мы разные дети -
У кого-то кого-то нет…
Написаны строки эти
Через пятнадцать лет.

"КАЗАНСКАЯ СИРОТА".

Пришел я к дому. Истощен.
Годами распри изнуренный.
Родительский увидел дом,
Распятый временем, холодный.

Успел тебя благодарить,
Мой сонм учителей нестрогих,
От вас мальчишкой я питал
Истоки помыслов высоких.

И благодарен другу я,
Что дал проснуться от заботы.
Ее исполнил за меня,
Оставив мне души работу.

(О, как Вам благодарен я!
Мои друзья, учителя!)

Я на коленях ползать рад,
К ладоням вашим припадать.
И, видя ваше изумленье,
Целую руки в восхищенья.

Я много лет не видел вас,
Мои радетельные боги!
Но был во мне иконостас
Учитель в лике божьем, строгом.

Меня все годы озарял,
Был мне судья и был подмога,
И помнил я седой Торъял.
И помнил школьные чертоги.

О! Сколько разум добрый спал?
Пока не разбудил Торъял
Не проникали к свету строки.
Им лишь теперь черёд настал
Излить копившиеся соки!
Что здесь когда-то я впитал!

Пою я славу двум рекам
В тебе решившихсясоиться.
К твоим высоким берегам
И я пришел опять напиться…

Воспоминаньям тридцать лет,
И разуму пора явиться,
Увидеть поднебесный свет,
И заново опять родиться.

Обетованная земля
Зияет каменным карьером,
А окружающие леса
Глядят на взорванность с укором…

Здесь,опоясанных дорогой,
Селитбищ много…

Садоучастками земля -
В квадраты резаное поле…
Когда-то гречка здесь росла
И жаворонок вился в воле!

И здесь, на правом берегу
В травы бурьяны
Стояла радость поселян -
Большая баня!

Черножелезная труба
Истлела с дымом…
А было время, и она
Ох, как дымила!
Из интерната малышня
Ее любила
За то, что мылом ест глаза,
За то, что плещет,
Ее горячая вода
В кранах щебечет!

И за возможность повизжать
В парах тех банных,
И ангельство свое встречать,
Как богоданных!

Нас одевает старший класс -
Своих подшефных,
И самый маленький из нас, -
Исток потешных,
Безвинных шалостей детей,
Еще не выросших в людей!

И мы:- У дороги чибис…
Горланим. Кто громко, кто - вяло
(Такой звуковой «экслибрис»)
- Оглашаем среду Торьяла!

Заслышав детский гомонок,
Идущих шеренгами в парах,
Шептался окрестный народ:
Что смена растет им
- на нарах!

Шел воспитатель впереди,
Чтоб было гоже…
Мы посредине, дети, шли,
И сзади тоже…

Стучит дощатый тротуар
О детские ботинки,
В движенье детские «Будуар»
То чьи слезинки?
Не тетки ль Зинки?

Резвился, было, здесь и я …
Резвится ль ныне малышня?
В свои счастливейшие годы,
Как достижение природы?

А перед помывкой банной
Был ритуал  (Вам странный)…
Старшие младших обязаны мыть:
Шефство такое - банщиком быть!

Здесь мамина радость -
Купать малыша,
Была, как бы свыше
им ниспослана…
Забота о младшем:
- Бери малыша!
И в очередь встала
Детей малышня!
Меня хоть бы выбрали!
Ну же!  Меня!

И тянутся ручонки:
Слева мальчики.
Справа девчонки…

Каждому шкафчик…
Айда раздевать!
А, ну! Не смеяться!
И не баловать!

У взрослых и банщиц
Болит голова
От встречи с оравой…
А нам: - Трын-трава!

Ура! Ура!
Пожаром чувств
Здесь заволнуется свобода,
Но скоро зал у бани пуст…
Вот так и было год от года…

Здесь так галдела шишкалда,
Гремя тазами в медь,
Что содрогались в небесах
Шайтан и кереметь!
Труба остыла,
Что нас отмыла…

И нынче так же по весне,
Кидая шапки - куполочки,
За оживают ото сна
У верб пушистые цветочки…

Река шумела под мостом
И в дождь и в слякоть…
И бабы из окрестных сел
На нас сюда ходили плакать!

Не дай Вам бог увидеть взгляд,
Что прячут женщины в передник!
Какой детей сиротит гад?
Коммунистический наследник…

(Сейчас сижу и, тоже, плачу -
Ничто-то в жизни я не значу!)

Глядела церковь свысока
На красномордых ангелочков
И умилялася, смежа
Глаза-звонницы в точки…

Церковный купол недосбитым крестом
Крестил сей детский приют - содом.

Сушились пожарные шланги,
Вися на ветру кишками,
На церковь их вешал пожарник…
Но к этому мы не вникали…

В божьей выси веселей ветерок…
К солнышку ближе, чегой-то…
На грудь ожерелье пожарных кишок,
Вместе с головкой брандспойта

Нанизывал их огнеборец на церкву.
Та принимала.
Как бремени жертву…

И я, хоть совершенно мал,
Но, видно сердцем понимал:
Брандспойт…
И церковь…
- И кишка!
Ну, что тут скажешь?
Господа?
Ну, что дополнишь?
Мудаки? -
Глумились так большевики!

Излом в извилинах мозгов,
Маразмы марксовых основ!
Что изначально беспорочно,
То праведно и очень точно…

И чует детская душа,
Что сердцу мило,
А что постыло!

Теперь я строг,
А было - мил!
Чем мне брандспойт не угодил?

Газеты, полные удоев,
Привесов, вспашки и героев…
В умах витали пятилетки…
Того не знали малолетки…

Ну, что тут вспомнить в те года?
Политучебу, господа?
Когда все счастье в рыбных шпротах,
То, правда- в кухнях, в анекдотах!

Кому живется весело,
Вольготно в сэсэсэр?
Боясь попасться в месиво,
Спросить никто не смел!

Кто смел и ругался до матерной брани
- Тот ехал сажать тополя в Магадане!
И анекдотами страна
Тогда беременна была.

Заря коммунизма никак не вставала,
А гнула народ, до земли пригибала.
Высоцкий пел с бобинных пленок
Ну, хохот, ржачка до печенок.

По тундрам шастали бичи,
Средь них встречались москвичи.
А голос Америки ночью кричал,
Что Сахаров в Горьком совсем одичал.

А анекдотам той поры
Я посвящаю часть главы,
Но чуть попозже, так и быть,
Это - не «мыло нынче мыть».

Но, я отвлекся, милый друг!
Чтоб завершить и этот круг.
Сейчас, немного отдохну,
Я вас с собою позову.

Держи в руках свою синицу.
Откроем новую страницу,
Отметим новую канву.
Но, прежде завершим главу.
Что все еще не довершили,
О том, как дети в доме жили.

ТОРЪЯЛ

Пора уж вспомнить мой Торъял
(Тут я маленько оплошал),
Прости меня, читатель строгий,
За ум мой, все-таки убогий.

И я посмел не описать
Красот егошних (иль тогдашних),
Мне это не простила б мать:
Ведь ей за мною наблюдать
Из темноты своей могилы,
Чтоб дети были сыты, милы.
Торъял…
Он так же тверд и устоял,
Хотя ушли деревья садаи тополя.
У тротуара стояли  мощною стеной,
Но угрожать их ветви стали
Прохожим людям в грозный час
И пали их стволы.
С пилой поспорит кто ли?
Боже мой!

Забор изгнил и обвалился
И, значит, тоже угрожал,
И кто-то все это убрал.

Убрался сад, стоявший тут
(До нас те яблоньки сажали),
Недолго, видимо, живут,
Сообщества из яблонь пали,

Прожив чуть больше сорока,
А мне-то больше - жив пока.

Андрей Кириллович не видит.
Когда уход его пробил,
- Он сад с собою прихватил.
Отжили оба старика.
Обоих помнит вас река,
Цветущий сад…
Учитель строгий
Детишек поколений многих!

Вот я сейчас гляжу на фото
И вижу: помня место это
В своем альбоме с тех времен,
Воспоминаньем поглощен.
Я фотокарточку храню,
Где мы работаем в саду.

Ей, верно, скоро сорок лет…
В ней мы в саду под вашим взором
Сажаем яблони «Ранет»
(Которых нынче, верно, нет)

А Вы? -
Вы в шляпе, как Мичурин,
И Ваш слегка приплюснут нос,
И быстрый взгляд, и так похож.
На снимке Колька Ерусланов
На самого тогда себя…
Жаль, в снимок не вместился я…

Работал где-то я поодаль,
А объектив не так широк,
Чтоб охватить всех разом мог.

На кличку откликался он
«Пузырь»…
Здоровьем был упитан,
Умом ленился иногда,
И хулиганил, как всегда!

И здесь работал под контролем
На приусадьбе - не на воле,
А здесь в саду, на школьном поле.

Потом стопы его вели
Куда-то к сопкам Магадана.
Но раз однажды приезжал
Проповедать свой Торъял.
И вот теперь сведи судьба
Увидеть хоть глазком тебя…

Мы вместе драпали однажды,
А ты был рыцарем отважным.
Быстрее всех из босых ног
Ты удирать под «шухер» мог.

На стреме вместе не стояли,
Уж то другие исполняли.
Здесь иерархия была,
Мир помнит славные дела.

Коль крикнет сторож: «Вашу мать!» -
Мы знали, с чем куда бежать.
Трещало всё: склады, подвалы,
И магазины - все бывало…

Искать милиции воров?
Так это - просто наслажденье -
То интернатовских умов,
Конечно, светлое творенье.

И заводилися дела -
Терпи, бумага, ты бела.
За лето папки набухались
На многих нас, на интернатских.

Так Петрик, Басик и Пузырь
Водили нас под монастырь.

Милиция, детская комната
Знавала нас на перечет.
В ста метрах она находилась
От интернатских ворот.

Корот, да Мося, да Паля -
Воришки, чего говорить.
Заман, да Тупа, да Радик  -
Нечему этих учить.

Проворны, отчаянны, что там!
Завидуй! - Республика ШКиД!
У Нового, значит, Торъяла -
Республика, только,  ШК. - ИНТ…

Но нас все равно любили,
Как любит собака дрянь.
И защищать ходили
От пострадавших селян.

История помнит много
И папки хранят сейчас,
Походку дитя хромого -
Изъяны - в делах на нас.

Видать, хлопотливое дело -
Раститьсиротелых детей
В разумных вполне людей -
Возьмется не каждый смело.

Что школа-интернат давала
Седого Нового Торъяла? -
Путевку в жизнь! То знали Вы
Торъял, тогда ты был седым.

(То от завода известь - дым
Тебя седила).
А девкам не хватало мыла
Промыть бы косы. Ты, Немда, -
Произвесткована вода.
Уже самой своей природой.
И трудно гнаться им за модой.

Нагонит ветер этот дым
По всем дорогам столбовым,
И до дождя стоит седым
Торъял, как в облаке -
(бельдым)!

Мы здесь, как ошибки природы
Иль общества, стали жить.
Нас изменяли под общество,
Раз общество не изменить.

Такой вот процесс воспитанья
Устраивал всех вполне:
Без недостатка вниманья
Не оставляли нигде!

Учитель, да тоже, воспитатель,
А попросту - старший друг,
Давали нам лучшее
- стали родней матерей и подруг!

И плакали, тоже бывало,
Отвернувши глаза в окно,
И этого нам хватало,
Чтоб заронилось зерно

Всепониманья и чести,
Проникновенности душ,
И закаляло бестий…
Попробуй, скажи: не дюж!

Представить, конечно, можно,
Как в классе под сорок душ
Под силою воспитанья
Обучиться знаньям малыш!

Спальная - двадцать коек
Заправлены. Два ряда…
Проветрено,
вымыто,
чисто…
Идеальнейшая чистота!

Дежурный по спальной.
Дежурный по классу, и по столовой,
По лагерю летом -
Дежурили всяко и где-то…

Линейки, сборы пионеров,
Концерты, смотры… Что тогда
Вмещала школьная среда:
Беседы милиционеров
Для профилактики… беда!
Сколь мы питали шуткой
Собой, как мягкой губкой!

Походы, сбор бумаги, лома,
Соревнования во всем -
Все видел ты, мой детский дом!

Здесь «барчуками» звала завхоз
Нас, отменно всегда кормленых,
Сама же тащила воз
Женщины «оскорбленной».

Часто на нас ворчала
За то, что мы крысой звали,
«В обратку» нас огорчала…

Женское платье, убогий вид…
Была по природе - гермафродит.
Редкостно… жутко, и строго.
С виду, так, вроде, - мужик!

Папироска «Севера» во рту,
Кирзовые сапоги…
Серое платье поверх штанов…
Неизгладимое впечатление для пацанов!

Фуфайка.… Ну, так она
Была для обоих полов рождена…
Мы что-то кумекали в этом,
Но… забывали до лета.

Простите вы парня - баловня!
Что звали вас Крысой Павловной
А имени мы не знали…
Официально не представляли.

Все описать хватило б сил
Вы попытайтесь сами!
Все одно, что «Войну и мир!
Пересказать стихами…

В СТАРШИХ КЛАССАХ

Начитавшись «Москвы кабацкой»,
Надышавшись от запахов вин,
Интернатско - мальчишечье братство
Пацанов превращалось в мужчин…

В МЛАДШИХ КЛАССАХ.

Слез не хватит - писать расставанья
Малолеток под первый класс.
Ребятенок исплакался, зол,
Прячет тело под мамкин подол.

А в директорской слышится бас
Об учебе и образованье:
Будут всяко выспрашивать нас,
- На каком этаже мы сознанья?

Здесь научат, что ложка - «собла»!
А «кайменьге» - совсем не туда!
А в большой, преогромный дом,
Где стоят тополя кругом.

Здесь услышала русская дочь -
«Кочь - кочь, да малашбочь!»!
Наднациональна России семья!
Вырос такой в интернате и я…

Татарин, русский ли, мордвин
Среди марийской братии -
Себе здесь каждый господин…
Беги стезёй накатанной!

Нестроги формы!
Вот беда!
Господа!
Не всякий рад такое слушать.
И упиваться чем же тут?
Рассказ - рассказом…
Хочешь? - Слушай!
Не хочешь? - В Магадан сошлют!

Но, это шутка, господа!
Передохнул… Вперед, айда!

И крепче жался ребенок к маме,
Боясь потеряться в людском бедламе.
Хотя, конечно, тепло другое
Но, я не знаю, ну, виноват.
Почти казарма, как для солдат.

Семья другая - большая семья,
Где быстро гибнет личное «я»,
Здесь общественный каждый стал.
Одной гребенкой нас мир чесал.

Сейчас читаешь, читатель, ты
Исповедь детства «Казанской сироты».

ОБИТАТЕЛИ – «КАЗАНСКИЕ СИРОТЫ»

Дразнили Ваську - «Коман-мелной»
От производной, раз ты, - Блинов.
Кликух в России - не перечесть
Здесь и  «Пеле», конечно, есть.

Скажу о парне я пару слов:
Стал он начальником местных дорог,
Выучил дочку и сына взрастил
И рекордсменом района был.

На стометровке - будто стрела -
Быстрее ветра «Коман-мелна».
А через годы, в свой черед,
Секундомер в его руке
Засек, что пал его рекорд,
Что символично, и вполне,
По жизни сказать - отлично!

Теперь другие рекорды бил,
Строил дороги  (и я там был).
Нас бог тогда объединял
На свадьбе я его гулял.
В Большом Вильяле, -
Спал в сеновале.

Случилась свадьба при свечах.
Дружки чуть не накостыляли,
Меня девчонки отстояли
В Большом Вильяле.
Так свадьбу Ваське мы сыграли!

А где-то, Паля, и не один
Ходил блаженный Торъяла сын,
Великовозрастный пацан,
Как лидер партии в Це Ка,

- Иль, уж мужик!
Оригинально…
От пива пробки на лацкан пиджака
Он, безобидный, лепил  «ордена»!

Весь в погремушках,
Вся грудь в орденах!
Народ аналогию видел в верхах!

У нас он часто сердце грел,
Любил детей он, как умел.
Тогда он оставался цел,
И, мир ему, он песни пел.

Он, иногда,  ходил с гармошкой
Своей, особенной, дорожкой.
Не говорил он никогда,
Но весел был у нас всегда.

Бывало, поманит крошкой,
Собаки - Тузик с Тотошкой
Его встречали.
Всех в интернате привечали.

Чей он, юродивый Паля,
То мы не знали.
В России каждое селенье
Имело их, как наважденье.

На паперти ему б стоять,
Да церковь поприкрыла власть.
Но как-то случилось, осталась цела -
Богу противны то были дела.

ПОРТРЕТЫ ДЕТСКИМИ ГЛАЗАМИ

Вот Фоминых Руслан Васильич.
Он Ломоносову сродни.
Ему учителя тесны
Обязанности в рамках темы.
Талантом свыше наделен
Он, кроме физики писал стихи
По разным всяким датам,
Его альбом уже вмещал
Десятки од.… И про Торъял.

Пером владеет ум его,
Рука художника тверда
Крутит лирично вензеля.
Его бы воля, - он умел,
Гармонию он жизнью пел.

Он зарабатывал и жил
Едва ли лучшим из талантов,
Чем бог его вознаградил.
То, правда, дочку он растил.

Я чую, «Правду» не любил
С её сующейся везде
Руководительной десницей
(Довольно скаредной девицей).

В постель заглядывать она
Была тогда прирождена.
Держа контролем пыл страстей,
В любви не смысля.
(Тошно ей)
Любить так просто всех людей.

Политкоммунии война, -
Кто от тебя не пострадал?
Сейчас грешит «мемориал»
Обратным боем той войны
(Опять немилосердны мы).
И, снова, человек нам мал.

Неужто каждый должен жить,
Как Лев Толстой, лет девяносто,
Чтобы понять, что в мире ложно?
Противостой и схватка крови
Уничтожение любови!

Теперь скажи на склоне лет:
- Счастливей есть ли человек?
Учителя при нашей школе?
Он не искал судьбины боле,
Достойно выиграл свой век!

И первые песни Торъяла
Твоя выводила рука…
В истоках все так же стояли
Шукшанили та же Немда!
Ожерелия - реки Торъял обнимают
Смиренны мостами-плотинами,
Водопадами брызжутся, тают…

Отозвав меня, беря за «китель»,
Мне говорил седой учитель:
- Серьезно: красивей ученика,
Не помню я в свои века.
И если будешь так писать
То лучше - нечего мечтать!
Иду, спокоен, умирать
И помни свой иконостас,
То - лико Бога, лико нас!

Всему мерило - жизнь от Бога!
О, возвышай тебя дорога!
Ты - Победитель! Александр.
Тебе дано, ты - божий дар!

Благословен, открою дале,
Чем мы в Торъяле обладали…

От судьбы, говорят,
На коне не ускачешь!
Если с детства - щенок,
Так всю жизнь прособачишь…
Если деткой - осел,
То всю жизнь проишачишь!

Как кучер Ленька Пантелеев,
Сын - кучер первой гильдии,
Потомок некупцов,
Так Санька Канатеев
Не из больших родов,
Чтобы блистать породой,
Генетикой умов.

Развился, было воли
Клопузовской вполне
Через свои мозоли,
Чтоб мирно жить в Москве.

Кому он в пень не угодил?
Что аж в Германии служил!
И вот теперь живет в Москве
На радость многочисленной семье!

Кого куда Союз кидал
Своих детей под пьедестал!


Авторитетный Павел Павлыч…
(«Пал-Палкин» - кличка деток малых)
Однофамильцы, иль родня,
В Торъяле много Соколовых,
В Торъяле Новом то - не ново,

- Интеллигентная семья.
Их прорастила та среда
Передовых с времен царевых,
Укладом жизни было их
Растить Невтонов молодых
Из нас - осколков внешних схваток,
Избыток мы, или - остаток?
Громадных планов громадья
В стране расстрельного вранья.

А их отец - он фронтовик,
Чинил трофейный грузовик,
Ему внучата «помогали»,
Мы это сквозь забор видали…

За сорок лет прошло с времен тех…
Они, закончив «Политех»,
Руководят в Торъяле строго.
Я - тоже было - просвещен
В его чертогах…

Великая мама -
Виногорова Софья Ивановна!
Детишек своих поднимала одна…
В тридцатых, как все.
В комсомоле была.

«Училкой» безграмотных сел, деревень…
Сподвижно учила, и так каждый день.

Приехал, приехал ее навестить.
Хоть старость не в радость,
Ей нечего льстить.

Она нам роднее иных матерей.
Росли мы под оком,
Под боком у ней…

Сама справедливость, сама красота,
Все в женщине русской -причуднопроста…
Отменно, до тонкостей, до закавык
Знала марийский и русский язык.

Мой класс вела до выпускного бала…
Болезнями уже страдала.
А как не быть?  Ей шестьдесят!
А все нас пестует, ребят.

Девчонки ей родной Галины родней,
При ней мы жили, как в малине -
Все защитит от бурь собой.
Все сорок душ! О, боже мой!

Какая сила ей дана,
Всех воспитать? И все одна!
Ее воспитанники рады,
К ней приезжали прямо в дом,
Как сыновья любили мать,
Им было нечего скрывать,
С каким ли горем, или так…

Нас прилетало много к ней
Птенцов - детдома сыновей,
И дочек кучи, просто так…
И каждого она могла
Опять напутствовать в дела!
И согревала сердце нам,
Уж дядькам, а не пацанам.

Ей посвятить главы бы мало…
Ее любили все в Торъяле.
В районе многие могли
сказать: - Её ученики!

Не знает только молодежь,
Что пап и мам их ты учила,
Жаль! Мы не встретимся опять…
Взяла недавно Вас могила.
Не безгранична жизни сила.

Вам было восемьдесят пять,
Вас помним мы, мы - молодежь,
Хотя уже седые,
Под пятьдесят - года такие.

Придем на кладбище мы к Вам,
И склоним головы к ногам.
Я буду петь, как Вы учили,
Как дети в интернате жили…

Ей-богу, памятник поставим,
Как маме многих матерей
И сыновей, и дочерей…

На вечер встречи выпускников
Я, по прошествии годов,
А их минуло двадцать пять,
Теперь уж тридцать, прям беда,
Бегут как быстро, как вода,
Приехал, выбрался, как знал!
Я Ваши руки целовал!
Успел тогда, хоть этим рад…
Жаль много жизненных преград…
Живым еще не все дается,
Не знаешь, как все обернется!
Я из Владимира летел, и радый был:
Тогда - успел!

Слезами от счастья лучились глаза.
Вот сколько собралось нас - большая семья!
И не узнавали и плакали врозь.
И радостно счастье из всех полилось!

Здесь папы и мамы - учителя
Глядят на отрадные наши дела!
Умом невозможно такое понять:
Полсотни сестер и братишек подряд!
Подходят, стесняясь, ведут в хоровод,
Пьянеет от счастья веселый народ!

Здесь в куче - любви преогромный букет
Такая вот встреча - как богу банкет!
Не битве какой-то балладу пишу.
Так, вспомнилась встреча, вот и «шуршу»!

И всех призываю: помните люди!
Историю всякую ту, и что будет.
И почитайте великих людей -
Добрых  и строгих учителей!

Не хрупки учения  их семена,
И мы - должники их на все времена!

Я знаю, виноват я тем,
Стихом я не решил проблем.
Не обо всех я здесь пропел.
Жалею, что в стихах пробел.

Вы все достойны
Знают - я,
Детей огромная семья.

Пред вами головы склоняем,
Свое почтение кладем.
Вам благодарен наш народ,
Благословясь - не подведет.

Полит облик светлый наружный.

Лениных два у нас было в школе:
Ленин - Володя и Ленин - на Воле.
Ленин - Володя в кудрях в вестибюле
В косоворотке под бронзу в июле
Ему октябрята давали честь.
Маленький идол деточкам есть.
Бюст в палисаднике нашей сирени
За оградой при школе - дедушка Ленин.
На постаменте на клумбе цветов -
Идол для старших учеников.
Лысый, окрашенный вечно стоял
И за потомками сам наблюдал.
Так ли засеяно дьявола поле,
Так ли его подчиняемся воле…
В бронзовой краске на грамотах всяких
Ленин в эпиграфах наших тетрадей,
В нагрудных значках и везде и во всях
И в орденах и, железно, в умах.

Мао-Цзе-Дун ему вторил в Китае,
И Ким-Ир-Сен в большевистском рае.
На Кубе свободу любили как астру
В правленье Рауля с Фиделем Кастро.

И во Вьетнаме любили
Хо Ши - Мина мы мило,
Видели другом и рисом кормили,
Хоть с Хо Ши - Мином
Не всех победили…

Политиков тех времен.
Здесь перечислить мало толку,
А вот доили нас они,
Как наши - такие же волки.

Египет - Израиль - везде воевали,
Мьянму, позднее, мы вооружали…
Наш АКМ во всем мире узнали.
Где был АКМ: наш «Калаш»-автомат
Был там и русский, советский солдат.

Дети же мы изучать успевали
Военное дело до мелких деталей.
Стрельбу и устройство мин и гранат,
Заинтересован был военкомат.

Видимо, армии мы подходили
Верно готовые, ну, как учили!
У нас не дрожал автомат в руках -
Сотни раз я его собирал впопыхах.

С глазами завязанными могли
Собрать, разобрать циркачи - игруны.
Прошло то все…
И в краске бронзы   Ленин.

Пустились мы в безбрежный мир
- Еще Есенин!

Ребят он больше волновал,
Хоть каждый это и скрывал.
А что ж еще я в жизни видел?
Предназначенье я обидел,

Я думал: «Строить буду я,
Как Карл Иваныч Росси»…
Все оказалось много проще:
Родившись, Муза задремала
В пределах Нового Торъяла…

О, воскресенье, кино и клуб!
Санька оставил здесь в драке зуб.
Зуб не настоящий, молочный,
Но честь защитивший - точно.

Бесплатно «крутили» нам «Щит и меч»,
Нас набивалось, что некуда сесть.
В каникулы чаще - про Чингачгука,
Чтоб развлекалась детня от скуки.

Из клуба бежали своим коридором…
В домишках краснели меж рам помидоры.
Тетка протянет в каникулов праздник
Сладкий промкомбинатовский пряник.
Спрячет его счастливый малыш -
Украдкой грызет, как притихшая мышь.

Признаюсь, Пушкиным тогда
Еще не упивался я.
Им напиталась здесь среда,
В которой был изоткан я.
Где мудрствовал Андрей Кириллыч  -
Собрат мичуринских идей -
Весьма Заслуженный учитель
В Союзе штатов ССР.

Его среда учила строго:
Он в годы оны испытал,
Что человек еще не знал:
И гнет - батрацкие работы,
Фашистский плен, и как не пал.
Когда прошел он лагеря
Концентрационные в Европе
И «Маутхаузен» и «Майданек»,
Все изжигающих -
О, человек!
Причудливо свился истории бег.
Богатыри - не мы в Афгане,
Чуть раньше в Северном Вьетнаме…
То не Корейская она
С фашистской сволочью война,

Где вы легли на миллионы,
Закрыв родные бастионы.
И дали жизнь тебе и мне,
России, матушке стране.

В марийской деревне
Под Сернуром где-то
Родился и рос он
И, богом задетый,
Остался он жив,
Постреленок, живой.
Ругался:-«Японский городовой».

До третьего класса с ЙываномКырлей
Он бегал за стадом.
В каникулы летние
Оба босые боролись они
В праздники, по окончанью весны.

Нынче означен «Пеледышпайрем».
(до революции, видимо, звался,
Когда весенний сев кончался)
Весна тридцатых, сева срок.

То мысль бежит быстрее строк.
Счасугармонюсь сам в себе,
И мы продолжим в тишине
Наджизни повестью работать.
Чего б еще не упустить,
Когда дано мне дальше жить.
Должны мы детям передать
Кто наши деды, кто нам - мать?

Или все по ветру пустить,
Как завещал великий Маркс,
Его развеяли над морем прах
Так в завещанье, люди, ах!
Нет никого над его телом
И в «Капитале» - его дело.

Вот как человека портрет написать?
Надо Рембрандтом слова в поэзии стать.
Попасть в игольное ушко
Писать стихи в социализме.
С его методой - реализмом.

Поэт, я точно был никто
Не нужно это ремесло.
Там без «работы», господа,
Меня оставили ль когда?

Здесь без зарплаты год сижу,
Зато уж музе послужу.
И совершенствуюсь, и бога -
О чем же мне его просить?
Когда свобода - есть и пить,
И, разобравшись сам с собой,
Пиши стихи теперь любой,
Когда имеешь что от бога -
Найдешь, ищи свою дорогу
- Предназначение свое,
Где выстрелит твое ружье!

Теперь пришел другой кумир -
Он - постиндустриальный мир.
Мир технологий, наукоемкий.
Быстрокороткий и мозговерткий.
Ракетно-ядерный, опасно животный,
а мне -беззаботный.

А хочешь - деньги? Делай гроши!
Не забывай себя - хороший!
С Законом тонко обойдясь,
Владей предшественников многих
Трудоми чудно управляй
В стране бесстрашных негодяев,
Совков, набитых попугаев.

Не пахнут деньги - лапы моют,
Глядеть сегодня не досуг -
Теперь у каждого свой плуг.
И нам смотреть, чего копаем?
Я, например, стихи кропаю.

Глядит за нами Петр живой
И так качает головой
И крутит ус, и желваки
Аж побелели:
- Что ж ты, Русь!

Но, я к Торъялу возвращусь,

Нагорских был Андрей Кириллыч.
Родился он в разрез веков.
Россия корчилась эпохой
И сменой в вывеске богов,
Народ при этом мухой дох.

Ему читать Мусу Джалиля
Еще при  жизни довелось.
В периодической печати,
Уж перед самою войной
Он закалился боевой
Татаро-башкирской,
Народной борьбой.

В России бушевали страсти,
Страна ждала любой напасти.
Изголодавшийся народ
Искал уже который год
Хотя бы выхода какого
Из этой жизни.
Мирового
Для всех периодов земли -
Тех комсомольцы не спасли,
Кого и бог сам не хранил -
Прибавилось тогда могил.

Чахотка и зубов цинга
Косила племя.
Смежив темя,
Никто ответа не давал.
Ну отчего такой развал?

Детей стихия предрекала,
Ей жертв еще не доставало.
И в политической борьбе
Нужны ресурсы, как везде.

Вот власти в грамотность ведут
Иноплеменников редут…
- Счастливо, это пригодится.
И наш Онрейка стал учиться,
И педучилище в Оршанке
Образовало -
Вышел в дамки.
И начал он преподавать
В мари неведомых наук
Так Химию бы звали друг.
Как приложение - о травах,
И жизни Био вообще.
Так стал естествовед вполне.

Поэт - Кырля «Путевкой в жизнь»
Так громыхнул Мустафьей ролью -
Академическою болью
Подернулся социализм.
Народ смеялся - реализм.
И на Жигане отыгрался
Его квасной   идиотизм.

И в окружении Ежовых
(Он тоже правил в Маристане)
ЙыванКырля расстрелян был.
Жиган - Ежов, ты - бестия!
Тридцатых лет репрессия!

За что, про что, потом дознает
Народ, марийская земля,
Когда с угару осознает.
Да вот вернуть уже нельзя!
И всероссийского героя
В себя вмещает мать-земля.

Ужель я первый вскрыл скрижали
Глухой истории Руси
В уделье малом, где мари
Хоть как-то мир свой обрели.
И улице имя ЙыванаКырли
Дали посмертно, живу - не могли!

Ну, что? Современники! Кто Мустафой
Хочет прожить как народный герой?

А вот как Андрей! -
В пехоте морской после двух лагерей
И медсанбата, худущий в шкилет.
Поправил себя, автомат - пистолет
То ПэПэШа, бескозыркою в лентах
Зверем он  дрался с фашистскою чернью.

Русский он воин, марийский солдат
Ненависть льет на врагов автомат.
Как гибла Европа и всякий народ
Видел Андрей! Сапогами вперед!
Пленных не брал бы, когда не приказ!
Кто же расскажет той бойни рассказ!

Я расскажу, а вот он  - промолчал -
Время еще не пришло, он учил, обучал
Нас, несмышленых, крепко любить
И о войне той быстрее забыть.

Праздновать - празднуй девятое мая.
Его это в жизни огромнее ранит,
Кто без руки или ноги.
Застали нас, малых, фронтовики.

Оркестром однажды руководил
Хмельный всегда фронтовик-командир.
Брал он собой Кенигсберг бомбардир -
Артиллерист бастион разбомбил.

Брал и сотни сел и деревень -
Громил в Европе фашистов тень.
Алеша - в Болгарии - помнят ли люди,
На танке Бедроса Киркорова спас.
А если не спас?
Соловьев для России,
Сколько фашисты их перебили.

Ну, а не он ли в Берлине с дитём
Стоит в Трептов Парке,
Скорбящий, о чем?
И Волгоградская Родина - Мать
Многим сейчас не дает умирать.


Мудрость всего вытекает сама
Меняйся живее, покуда уста
Не искривились, орущие в боли,
Хватит в России для жизни поля.

Текущее страшное все же уйдет,
Новым пожаром не всех заметет…
Держись, дорогой интернатовский люд!
Учился ты знать, что есть правда и блуд!
О, сохранись, как элита людей!
Несущая прелесть  отличных идей.
Потомки отцов, наших учителей.

ТОРЪЯЛ - ПЕТРИЧАТА

Зовут меня твои пределы,
Зовут нещадно в эту даль,
Раз Петричата  нашицелы…
Или на месте их глухарь
Теперь гнездится темным бором?
Туда б спешил без разговоров,
Когда бы весточку я знал,
Но, тихо мне… Молчит ТОРЪЯЛ!

ТЕХНИЧЕСКИЙ ПЕРСОНАЛ

Служил сантехник дядя Толя…
(Трагично кончил жизнь свою)
В колодце газом отравился,
Оставив сына и родню…
Его подросток «однорукий»,
Вторая - просто только плеть,

За что  его всегда жалели,
Он к нам играть и песни петь
Всегда стремился… Интересно!
Как в интернате мы живем?
И поглядеть огромный дом,
И в баскетбол одной рукой
Играл не хуже нас, двуруких,
И, так казалось нам порой,
Что свой он в доску,- меньше скуки!
И стал он полусиротой.
А мы жалеть его жалели,
И находить язык умели…

А нынче встретились! И, что?
Его знакомое лицо
Светилось доброю улыбкой,
Как будто близкая родня.
Здесь собралась при свете дня,
И выпивали «встречу» шипко,
И радовались, как дитя
Своей любимейшей игрушке,
Или из садика подружке.

Глядит в меня и плакать хочет,
да не могу, - себе лопочет.
Сказать не шутка: двадцать пять
Годов не виделись, опять
Денек - другой, оно гулянье…
Все разлетятся. Расставанье
До будущих, получше дней,
На свой тридцатый юбилей.

УЧЕНИК – ПОЭТ

Таратин Саша удивил
Стихами сочинения.
Такое миру он явил!
Я в полном изумлении!

Тогда представить и во сне
Не мог каком кошмарном,
Чтоб сочинение по теме
Стихом сложить шикарным.
Кому дозволено, тот гений,
От Пушкина до  наших дней.
По разночтенье разных  мнений,
Писал ли дальше, лиходей?
Явленье это мне милей.
Я не попробовал рискнуть,
В стихи чернила окунуть.
Мне в голову не приходило,
Что так возможно, право мило!
Когда какой-то ученик
Из сочинительной контрольной
Стихи напишет! Этот миг
Явленьем станет в жизни школьной!
Его, Таратина, похоже,
Остановила критика.
О, дарование, моложе
Тебя подкосит в нытика.
Необъективно превратит.
Поэт погибнет,
Жизнь претит.
Пишу, не знаю, жив ли он?
Как я, такой же фармазон.
Про всех бы вспомнил, да бумага
Уже кончается, я скряга,
Листком-другим обзавестись!
Тогда б продолжил жизнепись…