Пейзажное

Она жила от лифта справа,
На хате, прямо подо мной,
В окно ее смотрел, бывало,
Когда с догоном плыл домой,
По синьке трясся от хотенья,
А кореш лил еще одну,
И чтоб улучшить настроенье,
Бубнил, что все равно возьму!..
Марёху эту пёр прыщавый,
Губастый дрыщ, молокосос,
Я слышал, как она кончала –
С открытых окон ветер нес.
Как вспомню – вздрогну. Много дури.
По синьке - мамка. Батя - мент.
И было побоку, в натуре,
Что дранке той – семнадцать лет.
Познал любовь, как кайф прихода,
Когда полжизни не торчал –
Не дотерпел-таки я года,
И посягнул, и сгоряча…
А было так: кенты припёрлись,
Мы стали принимать на грудь,
С любви моей они пропёрлись,
Пообещали подмогнуть,
И в полночь мы ломились в дверь ей,
От зова плоти я ревел,
Себе твердил: «Сдержать коней бы»,
Но стопануться не сумел,
Она кричала, чтоб валили,
Но градус крепко стиль держал,
Один кент дыбился у двери,
Другой кент зырился и ржал…
Наутро все трезвели глухо,
И собирали, кто с чем был,
Лишь я сидел, держась за брюхо,
Пуская в фортку сизый дым,
И репу тараканил смыслом
Всего свершенного в ночи,
Вот шмона будет… Встрял, зарылся,
Теперь поздняк – глотнул мочи.
Нарыл по хате мелочуги,
Запаковался в камуфляж,
И сдрыснул в направленьи юга,
Велев себе: «На дно заляж!»,
На станционном перегоне
Мне подвернулся товарняк,
В углём загруженном вагоне
Я замастился кое-как,
Но до того, как поезд тронул,
Я зёнками взрыхлил пейзаж,
И был в натуре чисто тронут –
Да за такое жизнь продашь!
Огрызок неба дотлевает,
Как сигарета в крае губ,
Тяжелый дым жгутами валит
Из фаллосов фабричных труб,
И где-то там, сквозь сырость, морок,
Сквозь сальность дня, совсем один,
Идет по слякоти ребенок
Мимо заляпанных витрин,
И там же, в серой безрукавке –
Не износить, не изорвать -
Согнувшись, плачет над прилавком,
Его стареющая мать,
И там же, где огни померкли,
Где спят клубками змеи улиц,
На подступах к сгоревшей церкви
Сидит запойный погорелец,
И там же, где, казалось, в шутку,
Всю жизнь прожить дано так многим,
Немолодую проститутку
Знобит у окружной дороги.
И в след всем тем, кто прочь ушел,
Там смотрят кротко, виновато,
Гадая меж собой тишком,
В какой земле они полягут,
Дадут в газету некролог,
Помянут вскользь, какими были,
И как росли… Но вышел срок.
Здесь жили. Хватит. И забыли.
Размер, размах земли дородной,
Но то не город, не страна –
Бродяга, с мордой обожженной,
Нетрезвым шагом – в никуда…
Не так уж важно, кто им правит,
И под кого он гнется вновь,
Шагает пусть, пока шагает,
И любит пусть, пока любовь.