Отчего у меня теперь, так много духов

Галина Храбрая

Когда воспоминания перестают быть просто памятью,
они становятся откровением для нас. (Автор)

«ОТЧЕГО У МЕНЯ ТЕПЕРЬ, ТАК МНОГО ДУХОВ»

По времени, пожалуй, это больше было, наверно, нежели чем два десятилетия назад.
Тогда я окормлялась на отцовщине в родном, милом сердцу Покровском приходе,
который стоит прямо у обочины на Можайском шоссе в Подмосковном селе Перхушково
(станция «Здравница») Московской области Одинцовского района, что расположено
в 30 км от Белорусского Вокзала. Храм этот ещё в 1763 году построили мои родные
прапрадеды – прямые сородичи по линии отца Ганина Николая Алесандровича.

То есть, самые, что ни есть близкие сродники по русскому моему деду – церковному
старосте того времени – Ганину Александру Ивановичу, который всю свою жизнь
провёл там, почти что не покидая стен, где в разные годы служил старостой,
регентом хора, потом и завхозом пришлось, да и простым певчим по старости лет,
потому что, как же не петь БОГУ, когда ради этого весь свой век прожил.

Дед этот, как я сказала чуть ранее, был со стороны моего родного отца
Коли-Николаши, именно, так с задоринкой в те годы пела нам Ольга Воронец:

Коло, коло, колокольчик,
Колокольчик, Иван-чай…
Коля, Коля, Николаша,
Я приду, а ты встречай!
Дилинь, дилинь,
Дили-ли-ли-ли-ли-линь!
Ах, Коля, Николаша,
Я приду, а ты встречай!
 
Папа мой, бывало, песенку эту любил напевать с нежностью, за что и прозвали его
сельчане с обожанием ласково. Вот, под это весёлое «дилинь» я частенько в детстве
просыпалась, как под «Отче наш»!

Про всё своё святое наследие я узнала от троюродных тёток, которые приходились
двоюродными родственницами моему юморному отцу, прямо там же в том же приходе
в канун большого церковного Православного Праздника, когда поминать усопших
сродников стекается вся православная родня.

Как правило, происходит это в первую Вселенскую Родительскую субботу,
что бывает всегда перед Масленицей, которая завершается Прощёным Воскресением,
после чего тут же следует сорокадневный по продолжительности Великий пост,
приводящий нас к Пасхе Христовой.

Отовсюду со всех концов района или даже области, где бы не находились мои
сродники в тот день, они приезжают на электричке, автобусе или на автомобиле,
затем торжественно и чинно приходят в наш Покровский Храм, к которому имеют
прямое родовое отношение.

Не только ради того, чтобы потешить себя тем, что этот храм родовой, отнюдь,
но дабы произвести традиционное почитание святых, «исполнить всякую правду»,
помянув тех, кто трудился в поте лица своего, окормляя Церковный Приход ранее.

Там их можно застать лишь за одним занятием, где они – здравые и живые, поминая,
молитвенно, ставят об упокоение умерших свечи на канун. И ещё у одного не менее
святого места – поминального стола, сплошь усыпанного всяческой домашней снедью,
ранее так любимой и почитаемой ещё при жизни земной их умершими предками… реву.

А дело со стороны обычно выглядит так!

Как только вспомнят они ещё кого-нибудь из дальних усопших сродников, коих было
превеликое множество в нашем роду, а также знакомых, соседей или их сородичей,
переехавших когда-то в город на заработок или по причине замужества,
так сразу же споют тому «Вечную память» и вновь затеплят свечечку на канун!

Оттого и не отходят они далеко от кануна. Не положено. У нас вообще не принято
блуждать по храму во время Божественной Литургии или Всенощного Бдения,
тем более, когда служат Панихиду по Усопшим.

Перемещаются только те, кто залетел в приход по случаю, или с какой-либо оказией,
например, передать заказную записку со свечой в алтарь. Можно по просьбе хворого
милостыню подать на храм, прося «о здравие болящего», ещё ежели, кто по службе
в командировку едет или экзамен важный сдаёт.

Может, отчёт, какой важный, или должность свою надо по эстафете передать,
возможно, предстоит кому-то сложная операция, тогда да, можно войти в церковь
и передать прошение, потом уехать обратно. Как правило, нуждающимся, загнанным
в угол бедой, приехать в храм, бывает, невозможно, и те просят об этом
одолжение посторонних людей. Отказывать в таком случае нельзя.

Так вот, бывало, переглянутся тётки только меж собою, едва коснувшись улыбкой
пламенных уст, прежде омытых слезами, и утвердительно кивнут слегка головами,
покрытыми красивыми платками, мол, вспомнили и мы тоже вашу «бабу Маню, ох,
и озорница была», и снова погружаются в молитвенное поминание, ища в душе
память об остальных… неупомянутых ранее: и двух Нюр вспомнили, Рязанку и Налепку!

Поминать сродников – довольно-таки непростая работа.
Это вам ни пионерскую речёвку наспех протараторить.
Тут благоговение особого трепета надобно включать.

Во время такого помина живые чувствуют по учащённости своего сердцебиения,
как «тем» прибывается «там», на небе, и ежели, чего не так,
или трудновато «им» – то могут и подсобить!

А как, спросите вы? Да, очень просто! Я отвечу, ибо ещё застала их за этим
трепетным Богоугодным делом, теперь-то вряд ли, кто поминать так станет…

Покойных сродников, дальних и близких, поминают завсегда ратным трудом
или скорыми добрыми делами, сотворенными в честь них с оглаской имени усопшего
перед общественностью, а ещё довершением незавершённых дел тех же самых усопших.

Поэтому поначалу идут к их сродникам, узнают, «что, где, как и почём», а затем
непременно дорабатывают за них то, чего «те» не успели. Доращивают их детей,
внуков, собирают и доплачивают им за учёбу, достраивают дома, досаживают сады,
огороды, чтобы усопшие не скорбели, глядя с укоризной на страждущих родных.
А выкопать картошку или полить огород – за труд не считается и воспринимается,
как прямая обязанность простого смертного человека.

Могут запросто в один из выходных дней собраться всем гуртом и напилить дров
на всю зиму, уложив их в сарай вдоль стен рядками, кому-то крышу на доме придут,
и покрасят, кому-то колодец почистят, надстроечку к нему новую произведут, куда
можно будет ведёрки поставить, ибо прежняя вся давно иструхлявилась, а кому-то
и забор подлатают, мостик к калитке выведут на основную дорогу к Можайскому
шоссе.

Через год опять вместе собираются в родном сельском приходе Покрова ПР-БЦЫ,
и снова углубляют сознание своего ума в молитвенный помин, и там определяют
по перестукиванию сердец, что помощь де принята. Вот, она, радость-то!

Тогда после церкви снова гуртом идут домой к одной из пожилых тёток, дабы
«отпраздновать». Ежели та тётка материально к тому моменту поиздержалась,
и пенсию растратила преждевременно, то посещают двоюродных, троюродных сестёр
и разговляются там сладкими пирогами, блинами и плюшками, грибной солянкой,
варёной картошечкой, солёными огурчиками, квашеной капусточкой с мочёными
яблоками «Антоновкой», положенными в кадушку при засолке.

Бывало и так, что чья-то проворная рука, наспех обтерев полотенцем запотевшую
тёмно-зелёную бутылку с красным вином, понятно, что хранившуюся для такого
особого случая, вроде бы ненароком сунет её стыдливо на угловой край большого
квадратного стола, покрытого пёстрой клеёнкой, подальше от образов, что всегда
висят в красном углу повыше восточного окошка.

Остальные тётушки, умышленно не замечая этого креплёного подклада, шумно садятся
за стол, каждая у своей тарелки. Там подле приборов – вилок да ложек,
с противоположной стороны непременно стоят гранёные лафетники.

Их никто якобы не замечает до времени, покуда самая бойкая из сродниц,
добровольно взявшая на себя роль старосты или тамады в одном графине,
не придвинет один из них к себе поближе, с явным лязгом, стукнув им о тарелку,
что послужит своеобразным гонгом, затем также с грохотом, пододвинет табурет,
или венский стул, мол, пора приступать, девчата, и помянуть всех, как полагается!

Лафетник, как называли его у нас в селе, ежели и появлялся на праздничном столе,
то сие служило не иначе, как сигналом «приступать к боевым действиям» и кушать.
Означало также, что пить нынче будут за геройское мужицкое народонаселение,
сложившее голову в ратном кипучем бою за Родное Отечество, принявшее лютую смерть
от врага во время ВОВ, а также за мирно почивших в глубокой почётной старости
или преждевременно от вражеских ран, дорогих седовласых, длинноусых и просто
бородатых православных дедов, у которых крестик был на первом месте — двустволка
на втором. 

Вообще-то эту стопку конусообразной формы правильнее будет называть «лафитник»,
но я никогда не слышала, чтобы мои сродники его так называли.

Лафитник отличается от других рюмок наличием толстой и устойчивой ножки,
но никак не обозначает меру объема, он указывает скорее на функциональность
самого прибора, из которого пьют вино. Знаю, что бывают лафитники на 50 мл,
75 мл, 100 мл. Наши лафетнички были самыми мелкими…

Тут на картинке я вам его покажу, он довольно-таки симпатичный, главное,
удобный к применению, удерживанию и зажатию его в двух пальцах левой ладони,
когда держаться самому, бывает, довольно трудновато, ибо вино хмельное бьёт
по шарам, так говаривали, смеясь, мои тётушки, мир их праху!

Но, вот, прошли годы. Постепенно осталась я совсем одна в родном Покровском
приходе. Тётки успели передать мне строгость помина, посему до сего часа я
всё прилежно исполняю, чему, собственно рада неимоверно, ибо нахожу в строгом
занятие огромное утешение для своей души с поддержкой бренному телу.

Теперь о самом главном, вернее, о том, что стоит в заголовке моего рассказа.
Я знаю, что абсолютно каждому из вас полюбились мои рассказы на православные
темы, а посему я вновь приготовила вам мистическую историю и, не побоюсь этого
слова, отчасти женскую, кстати, мужчинам она тоже понравится, я просто уверена
в этом! Что же, раз так, то слушайте её внимательно, будет интересно!

И так…

Во времена моей сумасшедшей юности я была щеголихой. Тогда мерою достатка
успешного содержания молодой женщины было наличие в её гардеробе комплекта,
состоящегося из пары золотых перстней и серёг с крупными красно-синими
камнями, а ещё зимнего пальто на ватине с меховым воротником из чернобурки.

Нет, не из белого песца, вы не путайте, его не покупали из-за бытующего мнения
в народе о том, что он со временем пожелтеет, брали-то с расчётом на долгие
годы. Но главный шик-модерн придавали, именно, флаконы с французскими духами.

У некоторых дамочек было по одному, а то и по целых два флакона,
у меня же были все, какие только тогда производились, выпускались,
и «выходили в эфир».

Как-то приехав в родной приход, я уловила носом запах, исходящий от одной
из бабуль, а может и ни от одной, а ото всех сразу, я, знаете ли, по очереди
их не обнюхивала. По всей видимости, то была некая смесь корвалола, меновазина
и простой человеческой старческой мочи.

Священник, старательно обходя весь приход с кадилом, изрядно кадил у икон,
но, как только фимиам рассеивался, запах появлялся вновь, причём с удвоенной
силой, ибо проходило достаточно продолжительное время, а старушечки страдали
недержанием. Так что, к концу службы надо было отворять пошире не только двери,
но и все окна в приходе…

Известное дело, что старость не программируется, как говорится,
«слить и родить – нельзя погодить»! Не знаю, как бы я сейчас решила
эту проблему, но тогда…

Господи! Сколько там мне было лет? Столько же и ума: представляете, я стала,
поочерёдно подходить к каждой иконе, содержащейся в массивном киоте и положенной
на аналой – столик с наклонной крышкой для удобства прихожан подойти,
приложиться к ней лбом и устами, трижды перекрестившись.

Так вот, под икону всегда заботливо подстилалось красивое кружевное покрывальце
либо бархотка, именно, эти ткани я обдавала прямо из флакона дорогостоящими
по тому уровню французскими духами, помня, про то, как мне рассказывали мои
сельчане, что Наполеон в нашем Перхушковском приходе ставил своих лошадей (гад),
которые творили всякое животное непотребство перед святыми образами!

Господу БОГУ, по всему видать, понравилась вся эта моя незатейливая выходка,
проведённая не без доли женской смекалки, находчивости и доброго уразумения,
надо отметить, естественно, с целью применения средств личной гигиены прихода
и никак иначе, возможно ещё и то, что это было некое возмездие за непристойность
поведения Бонапарте, как знать, как знать, скотина он всё-таки!

Флакон за флаконом, французский парфюм, утекая со скоростью света, нашёл себе
должное применение: он послужил Христу БОГУ и стал некоей епитимией в своём
роде напыщенному коротышке. Я ликовала! Аромат пропитывал подыконные ткани,
издавая изысканно лёгкий, но устойчивый запах, и у каждого аналоя он был свой,
об этом я позаботилась, уж будьте спокойны:

— Тут словно наша Галя побывала, слышь, какой аромат стоит? Ты поди, глянь,
молится она, верно, там за малым притвором, — кричала глуховатая Настасья,
зная, что я по утрам обычно на съёмке.
— Да нет её там, уймись ты, чего орёшь, как оглашенная, — отбивалась от неё
подслеповатая Наталья.

— Тогда откудова в нашем приходе стоит такой аромат?
— Оттудова! Куды за бадейку хватаешься? Забыла, что ли, Галя велела нам
покрывальца из-под икон не стирать, а только потрясти и обратно стелить!

— Как это?
— Так это! Аромат в них имеется заграничный! Заложен туда специально от моли!

— Тоже мне, умница! Закладывают мины, а война давно прошла!
— На вот, понюхай, этот мне особенно приятен! — и она протянула ей пузырёк.

Как-то эти две бабульки, застукав меня за «творческим делом», потребовали
отдавать им полупустые флаконы с остатками ароматов. Они добавляли оставшиеся
капли духов в вёдра с водой при влажной уборке храма… да, лягушатники тут явно
пролетали! Ох, как заикалось им сейчас у себя в Парижике, я представляю!

Меж тем, пролетали годы. Нет давно тех бабуль. Да, и сама я стала бабулей:
внуку моему Серёньке исполнится скоро 13 лет! Аккурат, после Покрова сразу же!
Вам, надеюсь, сей факт, о чём-нибудь, да говорит?  То-то же! Знай наших!
Семечко Покровского прихода растёт!

Так вот, прошли два десятилетия и в 2003-м году у меня стали появляться
в больших количествах хорошие фирменные духи, меня ими попросту завалила
моя добрая приятельница, которая занималась тогда косметикой фирмы «Орифлейм».
Она дарила мне вкусные коробочки, заговорщицки прищурив глаза, словно ела
сладкие сочные крымские персики, а те, истекая соком, орошали её рот.

У меня были все ароматы, какие тогда выпускались, то есть, целая коллекция.
На мой протест Лена парировала тем, что она, дескать, выявила такую чудную
закономерность, что ароматов должно быть много, причём самых разных,
дабы выбрать себе, когда надо, любой по настроению:

– Мало ли, – говорила смышлёная женщина, – что вам нынче этот аромат вовсе
не нужен, или вы сочли его не вполне гармоничным! Что же, пусть, даже и так,
а завтра он снимет излишнее напряжение! Берите всё, что эта фирма стала
выпускать и обтирайте натуральными, не синтетическими ароматами свои ладони,
садясь за рояль, за рукописи и ноты, стуча по клавиатуре вашего компьютера,
набирайте новые стихи, повести и рассказы…

Признаюсь, иной раз, не угодный мне, слишком откровенный аромат, я попросту
втюхивала маме или снохе, те также обтирали духами свои руки: мама после
очередной прополки, обеззараживая ссадины, а сноха, будучи художницей,
оттирала ими олифу или краску с локтей, кистей, ладоней и запястьев.

Помощницу ничуть сие не смущало, на смену прежнему, утраченному, она дарила
новый аромат, и ещё в придачу тот, который я только что отдала родным,
приговаривая: «берите-берите, вы просто погорячились, я знаю, авось пригодится!»
И точно, мне потом даже ночью дико вдруг хотелось обтереть духами височную
часть, я вставала с постели и виновато брела впотьмах к ящику резного комода,
где за расписными гранёными стёклами выстроилась моя многофлаконная кавалерия
ароматного десанта…

P.S.

Получается, что Господь вернул мне в зрелом возрасте то, что я, не пожалев,
потратила на храм в молодости, отдавала, так сказать, самое нужное своё дивчачье.

БОГ показал этим, что помнит все мои юные старания и одобряет, а ещё,
видимо, тут сработала русская поговорка: «Долг платежом красен!».

В этом случае, можно предполагать, думать и гадать всё, что угодно,
тайный смысл всё равно останется «за кадром»!

* Х *
http://www.stihi.ru/2017/10/10/8169
«Выше головки нам, бабам, не прыгнуть!»