Всегда

               

                “Только пепел знает, что значит сгореть дотла...»
                И. Бродский

               

                «И с тех пор я стал видеть, что мы все как в цепях
                И души мёртвых солдат на еловых ветвях
                Молча смотрят, как все мы кружим вальс при свечах
                Каждый с пеплом в руке и с мертвецом на плечах...»
                Б. Гребенщиков
 


1


Дверь открывается. Выходит пиджак в пальто.
Пауза в сутолоке жизни. Вид недоразумения.
Солнце вконец закругляется, дописывает сальтО.
И сумерки прячут город от хирургии зрения.

Имеют место: погода, прохожие, светофор.
Вопрос о втором пришествии в воздухе, как топор.
Или, сказать точнее, как некий дамоклов меч.
Время не то чтоб деньги, но словно в трюме течь.

Час сумеречных хождений. Идут: снег, человек, часы.
Дела идут характерно, повсеместно и по-любому.
Вообще, движение идёт фантому.
Настроение бессменно идёт в трусы.

Ничего сногсшибательного, кроме транспорта и незнания
правил движения. Деревья, машины, здания.
Рекламы и объявления подробного содержания.
Ничего не случится.

Ни вдруг, ни потом, ни с вами.
Горизонт зачитывается “Алыми парусами”.
Можно долго куда-то смотреть глазами
либо перекреститься.


2


Всё в порядке.
Беззаветно и как никогда.
Материя вся изошла на складки.
Жизнь бьёт ключом или монтировкой чаще, чем иногда.

То есть всё как обычно. Проще сказать, никак.
Человек не знает, что он дурак.
Требует доказательств. Ищет всему причину.
Не хочет ходить. Хочет водить машину.

Устраивает состязания, личную жизнь, побег.
Редко смотрит под ноги.
Часто подводит итоги
и своих коллег.

Гладко толкует о моде, вечности, о правах.
Принципиальничает. Упрям.  Вояжирует в облаках.
Участвует в обещаниях. Оскорбляется. Различается в именах.
Знойным летом

его можно видеть поднимающим пыль, стакан; вытирающим пот.
Зимой его можно прогнать, забыть, не принять в расчёт.
Можно ещё попытаться его понять и найти подход
и... пожалеть об этом.
 

3


Здравствуй, моё отсутствие. Держи скелет.
Привет тебе от привычки считать ворон.
Как они там ни каркали, я пришёл в “меня нет”
раньше, чем вышел вон.

Здесь светло и просторно, хоть и не очень гордо.
33-тья буква пьёт кофе с 34-ой.
Никто никому не нужен.
Никуда не зовут, и выход не обнаружен.

Интерьер прост и изящен.
Как распорядок дня
либо ночи, и ход “коня” –
естественная уступка партии с настоящим.

Атмосфера располагает, развивает прогноз погоды.
Обстоятельства складываются, как в «одиночке» годы.
Проза ветров навевает что-то насчёт свободы.
Часто стоит мгновенье.

Никто не ударит, не бросит, не скажет ложь.
Учтиво молчишь или дышишь, вообще, живёшь…
не ощущаясь, не представляя сплошь
и рядом существенного значения.


4


Тем не менее, слова опекают рот.
Диалог? Монолог? Эхо со дна колодца?
Это глубокий вопрос. Как билет на огромный подозрительный пароход,
что едва ли вернётся.

Шире... спросить: как дела? как жена? как работа, дом?
И как полезно откладывать все эти редкости на потом…
на усмотрение, на благо и, может быть, навсегда…
и на карте, конечно, не чувства, а города.

География широких жестов в нарядах архитектуры,
в двух шагах от больших и красивых слов,
где ты и не прав, и не шкаф, но старше материков
и длиннее литературы.

То есть рот уже лучше закрыть и шагать вполне риторическою походкой
не в Тибет, не к чёрту и не за водкой,
но чтоб не считать смерть длинной, а жизнь короткой...
Чтобы больше не отличать цели её от средства

когда непогода в костях и к губам отношение синее,
и живёшь в гостях, и все предпочтения в инее,
и намётанный глаз плывёт, как корабль без ватерлинии,
на волне лицедейства.
 

5


Интересно – это когда есть семья, друзья, но всё достаточно мило.
Например, слушаешь чью-то речь, а на самом деле десятый час.
И, как участник комедии, что с пафосом провалилась,
ты выпадаешь из быта, пристрастий и представлений масс.

Одиночество – не несчастье, но то, что всегда с собой.
Человек, когда он в компании, в лучшем случае – любой.
Ему даже необязательно перебивать других.
Потому что это уже не он, а один из них.

Поэтому надо-не надо, а скучно по всем предметам.
Можно одеться, раздеться, но поздно заматериться.
Люди в такой постановке – посторонние лица,
и легко представляются комитетом.

Чтобы в отдельных случаях уладить войной дебош.
Или пристроить на север коллективную молодёжь.
Интересней всего в этом смысле, если ты не гордишься и не идёшь
в дружной колонне по поиску новых следов тщеты.

Пусть кампания провалится – соискателям повезло.
Люди как страусы: головою во множественное число.
Человек для них - не искусство, а ремесло
для развития торговли и нищеты.


6


Иногда так хочется встать и выйти, что встаёшь и выходишь.
Однако пешком не собраться в такую даль.
Пусть даже в сенях Москва и за окном Воронеж,
только в кассе момента – растерянность и печаль.

Всегда под рукою. Как носовой платок.
Подарок либо предлог...
Не то чтобы дамы сердца, но средних лет,
чтобы оставшись с носом, напрасно махать им вслед.

Для расширения кругозора на тему: прострация и свобода.
И когда возвращаешься в общих чертах домой,
двигайся в ванну, в голову, в обморок, в перегной.
Постарайся не заблудиться, не толпись и не снижай полёта.

Тише – сухой воды. Ниже зимой – травы.
Не надейся. Не брейся. Выбрось из головы.
Все слова одинаковы. Все голоса правы.
Слева только издержки, но они тут везде.

Есть два разных способа одинаково веселиться.
Вечером – не повеситься. Утром – не застрелиться.
Можно прийти к обеду и к осени поселиться
на отдельной звезде.
 

7


Если бы было количество в чистом виде,
я всё равно бы сказал только слово: один.
Нет понимательных красок в объяснительном колорите.
Нет никакого порядка, гарантий или причин.

Только море претензий на берегу расчёта.
С дрейфом пространства в лирику анекдота.
То есть чтобы за право и носить меха из любого меха.
И смысл жизни печален: не умереть от смеха.

Хотя нельзя запретить грустить: это было бы не смешно.
Так намного удобней уповать на сочувствие и везение.
Так, несмотря на хорошее настроение,
существуют принципы и говно.

Плюс на солнце нет разрешений и легко допускают пятна.
Мысль о будущем тоже близка и по-своему непонятна.
Думать не хочется, но забывать приятно.
В идеале всё очень вечно и сюжет не горит

даже в аду. И в достижениях всех отраслей рутины
нет павильона для паники и урины.
Для блезиру есть ты  и все твои жизненные руины.
Или какая фикция без обид?


8


Вопросы - один из жанров человеческого курьёза.
Для оформления любопытства, разногласий и тайн века!
Ответ хорошо отвечает требованиям вопроса
и опасен для человека.

Последний грустит сквозь сон...и всегда под вопросом. То есть:
живёт, слегка опоздав на поезд,
который, в этой связи, далеко никуда не едет
и, если кто-то очень рулит, то – бредит.

Иногда происходит что-то, но как будто бы за спиной
сентиментов и граций на часах неземных минут...
Но, как человек в очках, я верю в мартышкин труд.
Мне задают вопрос. Я задаю другой.

Что вообще музыкально и новее иных ворот.
Если кому-то прохладно, сразу бросает в пот.
Тема вполне современна и ровно наоборот.
И напутственно ощущается Вавилон.

Поскольку язык гармонии не признаёт костей.
Порукою жизнь напролёт резонируют потребители новостей,
покуда всем занимается утро вопросительных должностей
с материальной ответственностью ворон.
 

9


В неприхотливых сумерках лишь деревья не расходятся по домам.
Оставляя на память сетчатке свои ненаглядные, праздные силуэты.
Как соучастники детской привычки казаться там,
где бессильны все деньги и все короли раздеты.

Тем же почерком прорисованы реки, молнии, аннотации на ладонях.
Я пол-жизни прошлялся и ничего не понял.
Как-то вышел без паспорта из терпения и прописался как понятОй
там, куда никогда не смотрели: милиция, школа и Галилей с трубой.

В общем – экскурсия «здравого смысла» в беспробудную блажь идей;
в опыт мыльных покоев для сквозняков и спален.
Человек в этом климате элегичен и резкосентиментален
и за его глазами – институт проливных дождей.

Чтобы нутром осязать довольно сухие факты:
о том, что небо везде и, например, дурак ты;
что грамотно с бухты ума не соскользнуть в барахты.
Проще поправить местность, время и всё такое...

Деревья, сумерки, взгляды на жизнь и правила умножения
с центром вселенной где-нибудь в области заблуждения,
в парке культуры имени отдыха и высокого ограждения
для изделий из мрамора и покоя.


10


Жили-были старик со старухой, но не у синего моря, а так... Скандалили...
Не из высоких чаяний или пикантных проблем «про это...»,
а как близнецы по камере
в доме жёлтого цвета.

Оттого тема родины всегда легка породниться
с темой борьбы. А лад – пока не женат и давно никому не снится.
Снится крейсер «АВРОРА»,  контора и «чё попало».
Тургенев с его отступленьями – сбежавший из-под одеяла

19-ый век. Сны 20-го ночевали где-то в ящике у Пандоры.
21-й, конечно, не против в него сыграть.
Но в книгу рекордов Гиннеса лучше внести кровать
и прокрустовы тренажёры.

Это посмертно и характеризует.
Мягко звучит и не мешает всуе
нейтральности Будды, страстности аллилуйя...
На просроченных лицах обширная летаргическая весна.

Заполошно цветут мораль, контроль и политика вместо звука;
К чувству вины прикреплённый бог, как к кресту парадигм наука.
Всё на грани фантастики и непременно в руку
хиромантии сна.
 

11


А в остальном, как ни пой маркиза, прекрасны твой титул и вкупе чины и звания
провинциального неба, сколотившего на погонах
безотчётного детства солидное состояние
астрономической грусти, для досужих или смущённых

взглядов на бесконечность с оглядкой на нашу мать.
И то, что когда-то сводило тебя с ума, в основном, помогает спать
даже немногим тем, кто остался в своём уме
и по тону суждений скорее: ни «бэ» ни «мэ»,

чем пасторальное: ку-ка-рЕ-ку.
Но чтобы не запылиться
балагану сподручнее находиться
здесь и сейчас, неотступно сопутствуя человеку.

Остальное – предлог маркиза –  декор и прекрасный вид
на горизонт иллюзий, охраняющий аппетит
неотвязных желаний от реалий диет. Жизнь – не худший его гамбит,
разыгранный не по правилам, но по сути

бытовых комбинаций. Человек, прости, проходная пешка
в партии, где не нужны ни устав, ни твоя усмешка,
и если кому то везёт, то не фортуна, не пристрастие и не спешка,
то, иногда, красота момента спонтанно выходит в люди.


12


С другой стороны луны климат отсутствия пуст и не требует ощущений,
стула или участия, подавно воды и хлеба.
Просто сидишь как сидел с беспредметностью тени.
Будто бы тебя нет. И, по-видимому, и не был.

Пусть тишина пожимает плечами в самом широком смысле –
как монумент отрешённости, что там и сям прогрызли
мыши сомнений, навестившие крым и рым.
Однако в знак солидарности хочется быть немым.

В повествовательном трансе не сыскать перпендикуляра
к плоским сюжетам сцены, что, впрочем, не преминула
принарядиться фарсом, и можно скромно упасть со стула
без какой-либо театральности или солнечного удара.

Из любви к ускорению... И этот круиз едва ли
нуждается в поздравлениях с любой стороны медали,
что затем и вручается, чтобы ваше эго предохраняли
брошки дуальной логики ширпотреба.

Но вы уже на полу и, возможно, сгодитесь как обобщение
насыщенной лишней жизни, взятой цепко на поражение
расписанием побед развратно-поступательного движения.
И не важно, с какой стороны горизонта пустует небо.
 

13


Допустим даже, что муха не слон, и оставим тут всё как есть.
Конструктивно и буднично. И в тонусе с облаками.
Не надо быть очень далёким, чтоб быть посторонним здесь.
Человеку не по пути с собственными ногами.

Хотя, если снится подвиг, потрудись выбирать маршруты.
Дни пусть пустые, но сообщающиеся сосуды.
Сообщаются, как без имени утвердиться в тени сомнений,
особенно при ангине или мировоззрении.

Что порой ненакладно и, отчасти, феноменально:
не то чтобы гладки складки или при смерти трын-трава,
просто дышишь и выбываешь за анимацию и слова
молча и кардинально.

Без позитивных припарок и не держась подола
прогрессивной материи. Некая святость без ореола.
В бесцеремонном раю всякая речь – крамола.
Впрочем, где-то в области сердца есть один безупречный гид –

специалист по участи, что тебя ещё миновала.
В нём ни стыда, ни повести, ни иного мемориала,
только одна опрометчивая звезда наблюдает за ним устало,
и пространство тушуется и темнит.


14


Всегда что-нибудь да в порядке, в порядке вещей, и с интригою детектива.
Чтобы бесплатно бледнеть, аукать или тонуть.
Чтобы, вздыхая, не замечать, как огульно и торопливо
девальвирует суть.

Соответственно нет концов и подставки для нот протеста.
Абсурд отовсюду маячит, как вызов покорителям Эвереста.
Эстетика слов «гражданин», «понедельник» или «работа»,
всегда в долгу у порядков тюремного обихода.

Можно, конечно, добавить, привыкнуть или заглядывать с лупой в урны.
Ум – завсегдатай цирка... Публичный дом и администрация.
Проститутка заочно не дама, а информация.
Сердце и печень молчат, но выводы нецензурны.

По факту всегда выясняется шум, и воздух ругает воздух.
Жить не совсем корректно. На вулкане без галстука – несерьёзно.
Умных порядком трясёт. Добрые честно рифмуют прозу.
Реальность всегда расстояние до очной ставки

с тем, чего нет вообще. Что не сулит ни погоды, ни чаевые
там, где множество веских причин и все зеркала кривые,
там, где – «всегда» –  тоже зеркало, что вечно видит себя впервые
с помощью фраз б/у и пустоты в отставке.