А. Каменская, Ч. Милош, Т. Венцлова, Х. Н. Бялик..

Стихотворения, романсы и песни
______________________________

Содержание

_А. Каменская_
Вифлеем моей матери
Ненужное
Поэзия ярмарки
Один день
Тропинка

_К. Иллакович_
Молитва
Бабы
Иов
Бог - всюду
И снова, снова...

_А. Свирщинская_
Бессмертная
Седоволосая Офелия
Когда солдат умирает

К. Тетмайер. <Что значит юность без любви?>
Я. Бжехва. Соловьиная улица
Б. Ясенский. Дождь
Х. Посвятовская. Венера

_С. Гроховяк_
Приглашение к любви
<Прекрасное - о нем ли не тужил я?>
Диалог

_Ч. Милош_
Кампо ди Фьори
Песенка о конце света
Отражения

_Т. Венцлова_
<Ты ждёшь ушедших? Но они ушли>
<Маяка едва маячит контур>
<Холод сумерек встретил меня>
Песнь одиннадцатая

_Х. Н. Бялик_
Из <Зимних песен>
  <Разбудил меня сегодня>
  <А пока узорный иней>
  <Только стал я на пороге>
Мой сад

_А. Гонтарь_
<Я к чудесам привык уже давно>
<Я не был человеком, нет>

_М. Тейф_
<Не торопитесь: я не мелочь выволок>
Любите поэтов
--------


Анна Каменская (1920 - 1986)
ВИФЛЕЕМ МОЕЙ МАТЕРИ
Перевод с польского: Н. Астафьева

Плыву волною слез
Туда, где в облаках
Горит звезда смешная,
Картонная звезда.
Где в сумраке соломы
Зверь страшно щерит пасть,
Где голого младенца
Ель на ветвях колышет.
Там сено, вол, осел,
Там небо из облатки,
Инея колкий блеск
И серебристый свет,
В котором тайна спит, -
Все-все там так, как надо.
Там Вифлеем чудес,
Где, гневаясь, сердясь,
Ждет меня много лет
Мама.

--------


Анна Каменская
НЕНУЖНОЕ
Перевод: Н. Астафьева

Таскаю с детства весь этот багаж:
Отцовскую скрипку в черном футляре,
Деревянную тарелку со словами:
<К нашему хлебу-соли гостей бы нам поболе>,
Дорогу,
По которой движется тень коня и телеги,
Заплесневелую стену,
Складную кроватку,
Вазу с двумя голубками,
Предметы,
Которые долговечнее жизни,
Чучело глухаря
На трухлявом буфете,
Ах, и еще эту всю пирамиду
Тех дверей и тех лестниц.
Нелегко
Таскать с собою столько хлама.
Но знаю, что до конца
Не избавлюсь ни от чего.
Пока не придет наконец моя мудрая мать
Из ниоткуда в никуда
И скажет:
- Выбрось все это, дочурка.
Все это ни к чему.

--------


Анна Каменская
ПОЭЗИЯ ЯРМАРКИ
Перевод: Н. Астафьева

Простые созданья из теста или из глины.
Ярмарочные сердечки с надписью: <Люблю!>
Крашеные лошадки, дешевые колыбельки
для бедных тряпичных кукол.
Сердце сжимается, когда вас вижу.
Искусный сапожный ножик, создавший божков и пташек.
Фигурки, которые вылепил добрый пекарь.
Свисток леденцовый, на вкус - как воскресное утро,
прозрачная музыка, тающая во рту,
коротенькая нота какой-то сонаты.
Люблю вас, тотемы детства, наивные творенья искусства,
недоступные умникам, о себе возомнившим.
Очевидные, будто плеск родников,
открытые всем, будто очи печальных птиц,
в которых мудрость
и нежность.

--------


Анна Каменская
ОДИН ДЕНЬ
Перевод: Н. Астафьева

Под утро кто-то позвал меня по имени: Аня
я проснулась была тишина это снег выпал ночью
было бело и пусто день воскресный
снег шел и шел как если бы не в марте
а поутру на Рождество
снег шел мой сын в больнице
подошел к окну я переводила стихи поэта
который без конца повторял ты несомый морем
ты носивший море любви можно было это сказать
гораздо проще поэзия далека как море
а снег все шел и шел и пришло время
идти в больницу с компотом в банке
в коридоре все еще умирала старушка
сучила ручками как белая обезьянка
и смотрела уставившись в потолок как будто
хотела что-то себе припомнить
остальных больных убрали мой сын себя
чувствовал лучше
сидел опершись на подушки он ждал жену
мать не заметил снег шел и шел
пришла жена из сумки ее скользнул
красный шарфик сыночка пора идти
сегодня заупокойная месса за душу пани Марии
она была добрая от костела уцелели только
ноги Христа и бедра остальное дорисовали зря
воображенье сделало бы это лучше
мы подали руки друг другу в знак мира
служба была долгой как вздох облегченья
трамваи двигались в этот день еле-еле
конный памятник был в шапке снега
однако он меня не заметил даже когда на прощанье
я поцеловала его в лоб может быть он
еще стыдится поцелуев матери
нужно помыть посуду и заняться стиркой
чай остыл снег идет и опять уже ночь
одиночейшее время одиноких

--------


Анна Каменская
ТРОПИНКА
Перевод: Н. Астафьева

- Дай руку, - умоляла умирающая.
Ах, что за люди, что за люди!
Никто руки не даст.
Мостик такой узкий.
А я с ребенком на руках.
Возьмите хоть бы сундучок с подводы!
Близкие стояли вокруг
И отводили глаза,
Стыдясь смерти.
В одну минуту она должна была пережить
Столько, сколько вмещает долгая жизнь.
Уезжать, встречать, вновь прощаться.
Терпеть голод, измены, любовь.
Пока наконец из тупиков, закоулков
Выбралась на тропинку,
Тропинку в кустах смородины,
Тропинку детства.
Побежала по ней что есть сил.
Теперь они вздыхают с облегченьем.
Умерла.
Закрывают ей глаза.
Освобождают пальцы от колец.
Они не знают,
Что там она еще бежит,
Еще стучит топоток
Ее детских ног,
И ягоды еще дрожат
На потревоженных кустах.

--------


Казимира Иллакович (1889 - 1983)
МОЛИТВА
Перевод с польского: Н. Астафьева

Боже, дай тихую ночь перед зорькой,
нас освежи сенокосов дыханьем,
дай отдохнуть нам, дай ясности зоркой,
когда мы встанем.
Добрую ночь ниспошли, Матерь Божья:
пусть заночует под крышей прохожий,
пусть отдыхает тюремная стража,
пусть ночь благая преступников даже
не судит смертью,
пусть даст предателю путь к милосердью.
Пусть факел мести погаснет кровавый,
пусть даже царский шпион недостойный,
тот, что дрожит в ожиданье расправы,
уснет спокойно.
Пусть нас утишит рука Твоя свыше,
землю усталую сном уколышет.
Матерь Пречистая и Пресвятая,
дай отдохнуть нам, пока не светает.

--------


Казимира Иллакович
БАБЫ
Перевод: Н. Астафьева

Бабы за лекарствами приходили в пятницу.
С ногами-колодами, с корявыми пальцами,
садились в коридоре или на крылечке...
Зимой жилось им тяжко и летом не легче.
Терпеливые, дикие, ласковые,
говорили словами цветастыми,
худых младенцев из тряпок разматывали долго...
Помню свертки, бутылки и сжимающееся от жалости горло.

--------


Казимира Иллакович
ИОВ
Перевод: Н. Астафьева

Этот Иов - неведомо кто: кочевник, может быть, даже бедуин?! -
после тяжкого испытанья встал из праха, как властелин:
снова имел он многие тысячи овец,
жен и сыновей не сосчитал бы самый быстрый в счете человек.

Из друзей и слуг он мог бы выставить полк.
Опять гостей были толпы толп.
Опять, как в годы его былого богатства,
каждый завистник льстил ему и улыбался.

Он, однако же, на вопрос, кто ему всех милее,
качал головой, усмехался, про себя разумея.
А рукой, что давно от работы отвыкла,
гладил кудлатого пса, с кем горькие беды мыкал,
пса, что теперь обгрызает мослы отборных баранов,
а тогда одинокому зализывал гнойные раны.

--------


Казимира Иллакович
БОГ - ВСЮДУ
Перевод: Н. Астафьева

Не уйти от этого: Бог во всем и всюду,
он и в том, что к добру, но и в том, что к худу.
Он и там, где молитв ладан пахнет сладко,
но и там, где виселица, где палач и плаха.
Это меня пугает, что Бог - везде:
значит, и в лжесвидетеле, и в неправом судье.
Ведь если во всем, то, стало быть, и в неправосудье,
если в святом Петре, то также - в Иуде,
если в безвинно замученном немцами старом еврее,
то также - и в немцах?.. Никак не уразумею,
мечусь от правды к неправде, от кары к злодейству.
Бог - всюду, и от этого некуда деться.
Я б над каждым человеком руки простирала,
и виновным, и невинным, и большим, и малым,
кричала бы, умоляла, остерегала строго,
чтоб, судя человека, не мучили Бога.

--------


Казимира Иллакович
И СНОВА, СНОВА...
Перевод: Н. Астафьева

И снова, снова любовь, бессмысленнейшая на свете,
к размокшим плоским полям, к березовым листьям этим,
к несчастным ветхим плетням, к распятиям придорожным
и к этим серым глазам, бесслезным и безнадежным.
Человек был вольным, как дух, был, как облако, одинок,
вынес все, что должен был вынести, и худшего ждать не мог;
давно отжалел свою жалость и отболел свою боль,
и ступал упруго и твердо, и видел лишь суть и соль.
Но снова все неизбежное меня обступило прошлым:
пепел костей сожженных льнет и липнет к подошвам,
каждый камень тяжел от обиды и каждый стебель - от грусти...
Оплела меня польская нежность и уже никогда не отпустит!

--------


Анна Свирщинская (1909 - 1984)
БЕССМЕРТНАЯ
Перевод с польского: Н. Астафьева

Уже давно
она переселилась в других.
С каждым новым внуком
начинает жизнь сначала,
как река, что каждое мгновенье
начинает от истока.
Глядя все время в небо
глазами младенцев,
она не заметит
смерти своего тела.

--------


Анна Свирщинская
СЕДОВОЛОСАЯ ОФЕЛИЯ
Перевод: Н. Астафьева

Измученная желанием и безумием,
ходит по бульварам старая Офелия.
Распустила седые космы -
кто захочет полюбить старую Офелию?
Ходит и поет,
плетет венки из одуванчиков,
заглядывается на молодых парней,
травой латает дыры на платье.
Парни смеются и проходят -
кто захочет полюбить старую Офелию?
Под утро,
когда из пивных выходят последние посетители,
пьяный идиот полюбил Офелию среди деревьев.
Она смеялась и плакала,
ушла еще более несчастная.

--------


Анна Свирщинская
КОГДА СОЛДАТ УМИРАЕТ
Перевод: Н. Астафьева

Возле его носилок
я стала на колени
куртку его целовала
говорила: ты такой красивый
можешь дать столько счастья
не знаешь сам сколько счастья
ты будешь жить мой красивый
мой храбрый.
Он улыбался и слушал
веки его слипались
он не знал что слова такие
говорят солдату
только когда он умирает.

--------


Казимеж Пшерва Тетмайер (1895 - 1940)
Перевод с польского

Что значит юность без любви?
Звезды погасшей свет холодный,
Оазис мертвый, ключ безводный,
Без благовония букет,
Бесплодный яблоневый цвет,
Дворец без парка - и колода,
Где нет, увы, ни пчел, ни меда.

Что без любимой - человек?
Дуб одинокий на пригорке,
Вьюнок, растущий без подпорки,
Стриж, не имеющий гнезда,
Текущая в провал вода,
Край, где разрушена столица,
И вихрь, который в тучах мчится.

--------


Ян Бжехва (1900 - 1966)
СОЛОВЬИНАЯ УЛИЦА
Перевод с польского: В. Луговской

На длинной Соловьиной под лунным балахоном
Нет никаких строений - висят одни балконы.

Их некогда развесил по падугам лохматым
Безумный архитектор, не живший никогда там.

И ни один прохожий той улицы не сыщет,
Ее не сыщут даже стекольщик и точильщик...

Но рыбьей чешуею луна посеребрила
Провисшие над бездной балконные перила.

А на балконах - розы и соловьи на розах,
И соловьиной ложью насыщен темный воздух.

Всё это происходит во сне и наяву - и
Сползая в сновиденье, и явно существуя, -

И мы не отличаем, виски до боли стиснув,
Ни выдумки от муки, ни вымысла от смысла...

А ты блуждаешь ночью по улице туманной
Подавленных желаний и сладостных обманов,

Ты простираешь к небу прозрачные ладони:
Не явится ли милый на призрачном балконе?

--------


Бруно Ясенский (1901 - 1939)
Дождь
Перевод с польского: Л. Бондаревский

Дождь идёт ночной порой,
На гардинах тени-танцы.
Белый шут, ночной Пьеро,
Лилии читает стансы.
Ночью... тише... не теперь...
Кто там... в брыжжах... промелькнули...
Выносили что-то в дверь...
Их шаги в коврах тонули...
Белый клоун, шут, урод,
Глупый рыцарь Беатриче,
Словно фавн, скрививши рот,
Неразборчивое кличет...
...Тише! Набежит народ!
Свет внесут, и будет поздно!..

...Монотонно дождь идёт...
...Дождь идёт каприччиозно...

--------


Халина Посвятовская (1935 - 1967)
ВЕНЕРА
Перевод с польского: Н. Астафьева

она была прекрасна
как белый алебастр
с зелеными прожилками
пульсирующими ленивой кровью

сидевшие на облаке боги
а было их полсотни
били в ладоши
когда она шла
покачиваясь на бедрах

и даже не лицо
нет
и не губы
сочные как плоды юга
груди конечно же груди
груди у нее были такие
что только стоять
и выть от восторга

были они как близнецы-луны
украденные в небе Сатурна
овальные вздымающиеся кверху
а Гефест который в кузнице ковал подковы
жаловался на ее измены
дурень

--------


Станислав Гроховяк (1934 - 1976)
Приглашение к любви
Перевод с польского: Б. Слуцкий

Будь полусонной. Теперь стань седой,
С лицом затененным, а после - сияющим,
А после - все тайны свои открывающим.
Как голубенок, стань молодой.
Будь предрассветной. Сбейся с дороги. Дымом стелись,
Мчись босиком, о стерню уколись,
Сбей на дороге голые ноги.

После - устань. После стань старой,
С крупными четками в тощей руке.
Или
Толстухой в парике,
В гневе, в очках, в хоре,
С гитарой.

В ржавой короне, вериги влача,
Я и сквозь сон дойду до тебя.

--------


Станислав Гроховяк
Перевод: Ю. Левитанский

Прекрасное -
О нем ли не тужил я?
Я, столько взять желающий от ближних,
Что даже в смерть не верую? В мгновенье,
Что прежде ослепит, потом наступит?..

Прекрасное -
Его ль не заслужил я?
Кто знал меня,
Таким меня запомнит,
Как будто он Вдове сказать обязан,
Что тот, ушедший,
Ничего ей не оставил.

--------


Станислав Гроховяк
ДИАЛОГ
Перевод: Ю. Левитанский

Рассказывал мне человек, который пьет водку,
Что ноги у него в порядке, и старость ему не в тягость,
Что он даже в Бога верит, то есть в то, что будет за гробом,
Хотя кое-что
Отложил он
И на черный день, тем не мене.

Ответил я человеку, свою попивая водку,
Что если туча синеет - это значит, настала осень,
Что если дерево криво - тут нет ничего такого,
А птаха, бредя по снегу, застудит, пожалуй, лапки.

Потом мы,
Упав в объятья
Друг другу,
Громко рыдали.

--------


Чеслав Милош (1911 - 2004)
CAMPO DI FIORI
Перевод с польского: В. Британишский

[Площадь Цветов (итал.).]

В Риме на Кампо ди Фьори
Груды маслин и лимонов,
Булыжник вином забрызган
И лепестками цветов.
И розовые дары моря
Сыплют на стол торговцы,
И темная гроздь винограда
Ложится на персика пух.
На этой именно площади
Сжигали Джордано Бруно,
Палач разжигал здесь пламя
В кругу любопытной толпы.
Едва лишь пламя погасло -
Вновь были полны таверны,
Груды маслин и лимонов
Торговцы опять несли.
Я вспомнил Кампо ди Фьори
В Варшаве, у карусели,
В погожий весенний вечер,
При музыке плясовой.
Залпы в варшавском гетто
Глушила музыка танца,
Взлетала за парой пара
В погожее небо ввысь.
Порой из домов горящих
Летели черные хлопья,
И едущие на карусели
Ловили их, как лепестки.
И вихрь от домов горящих
Платья взвивал девичьи
В веселой воскресной Варшаве,
Смеявшейся по-людски.
Мораль здесь выведет кто-то,
Что люд варшавский иль римский
Торгует, смеется, любит,
Не видя ни жертв, ни костров.
А кто-то сделает вывод,
Что все людское не вечно,
Еще и костер не догаснет -
Забвенье уже растет.
Но я о другом подумал:
Об одиночестве гибнущих,
О том, что, когда Джордано
Всходил на свой пьедестал,
В людском языке не нашел он
Ни одного выраженья
Прощания с человечеством,
Которое он оставлял.
Бежали, спешили выпить,
Продать рыбачью добычу,
Груды маслин и лимонов
Несли в дневной суетне.
Он был уж от них далеким,
Как будто прошли столетья,
А ждали они лишь мгновенье
Отлета его в огне.
И здесь: одиноко гибнущие,
Уже забытые миром,
Язык наш стал для них чуждым,
Как речь далеких планет.
И все это будет легендой,
И через многие годы
На новом Кампо ди Фьори
Бунт словом зажжет поэт.

--------


Чеслав Милош
ПЕСЕНКА О КОНЦЕ СВЕТА
Перевод: В. Британишский

В день конца света
Пчела кружится над цветком настурции,
Рыбак починяет сеть,
Скачут весело в море дельфины,
Воробьи гомонят без причины,
Золотая змея блестит, как должна блестеть.
В день конца света
Идут женщины под зонтиками полем,
Засыпает пьяница на сквере,
Зеленью торгует зеленщица,
Лодка под желтым парусом к острову подплывает,
Звук скрипки в воздухе длится,
Звездной ночи отворяя двери.
А те, что ждали громов и молний,
Обманулись.
А те, что ждали знамений на небе,
Никак не верят, что - уже.
Покуда солнце и луна не пали наземь,
Покуда шмель летит на розу,
Пока родятся розовые дети,
Никто не верит, что - уже.
Лишь седой старичок, тот, что был бы пророком,
Но не стал, потому что над грядкой колдует,
Повторяет, подвязывая помидоры:
Другого конца света не будет,
Другого конца света не будет.

--------


Чеслав Милош
ОТРАЖЕНИЯ
Перевод: В. Британишский

Мураш растоптанный, а выше - облака.
Мураш растоптанный, над ним - колонна сини.
А вдалеке течет лазурная река,
Висла иль Днепр в своей гранитной котловине.
Такое отражение в воде:
Город разрушенный, а выше - облака.
Город разрушенный, над ним - колонна сини.
А вдалеке грядут года или века,
Финал истории иль миф, рожденный ныне.
Труп мышки полевой, могильщики-жуки
На тропке, где восторг резвится семилетний.
В саду мелькает мяч, смеются игроки,
А с неба желтый блеск, апрельский, майский, светлый.
Такое отражение в воде:
Народ разгромленный, могильщиков полки -
Дорогой движется восторг тысячелетний,
А на пожарищах синеют васильки,
А день - обыденный, голубовато-бледный.
Такое отражение в воде.

--------


Томас Венцлова (р. 1937)
Перевод с литовского: В. Гандельсман

Ты ждёшь ушедших? Но они ушли
Так глубоко, что ни души, ни тени.
Их всё забыло: и часы, и стены,
И вечность, и песок, и ночь, и день, и
Дожди, и снег, и сосны всей земли.

Кто прав из них - не разобрать уже.
Когда разлуку множишь на разлуку,
От голосов, перечащих друг другу,
В твоей бесцельно-целостной душе -

Разлад. Что остаётся? - зыбкий знак:
След пальца на стекле полупропащий -
Так много воли, лжи, стихов и так
Судьбы в наличье мало настоящей.

Два голоса оставшихся тепла
И беспокойства города коснутся.
Как и тебе, дарована была
Им память. Больше не в ком ей проснуться.

Как ласточка слепая, так она,
Крылатая, в тебе трепещет голо.
Твой классицизм, торжественная школа,-
Скажи мне, какова ему цена?

Так падает на лестницы от нас
Отторгнутый и обречённый час.
Как плат. На метры, обжитые нами.
На тот пробел, что вклинился, светясь,
Меж прошлым и грядущим временами.

--------


Томас Венцлова
Перевод: В. Гандельсман

Маяка едва маячит контур.
Два громадных валуна у моря.
Островок в заливе безуспешно
вплавь сопротивляется рассвету,
удаляясь, превращаясь в лодку,
в косточку вишнёвую. Небесный
свет сквозь облака да всплеск радара
изредка земную ось заденут.

Здесь конец дороги, не отступишь;
за ущельем - лишь пространство; роща
врассыпную с берега сбегает;
лист трепещет на ветру, в воздушном
кладбище; изменчивые формы;
цвет, своё ценя предназначенье,
достигает алости в просвете
между сентябрём и октябрём. Вот

месяцев водораздел! Бесстрастность
грабовых лесков, велеречивость
сойки! Мотоцикла ранний рокот
километрах в четырёх отсюда.
У скалы, изогнутой, как шея
лося, вянут травы, индевеет
воздух, столь прозрачный, что, пожалуй,
был бы ему в тягость соглядатай.

И сегодня явней, чем сегодня,
чувствуешь ту примесь в мирозданье,
что рождается до нашей жизни
и растёт с младенческого крика,
растворяясь в крепости артерий,
зрея в лимфе, застревая в бронхах.
Чтобы ощутить её - нет чувства,
только ужас в тёмном доме тела.

Сойка песню повторяет, впрочем,
незаметно изменив тональность,
но неповторимо, неизменно
то, что нам даровано однажды
было, чтобы, смерть срастив со страстью,
стать собою, стать частицей века
вечной мерзлоты, камням подобно
за Атлантикой или костям Гулага.

Что ж, возьми с собою тень и с чёрным
зеркалом и пустотою речи,
выбирая что ни миг свободу, -
в путь - нет искупления иного.
Недопита ещё вода в стакане,
не скрипит ещё под бризом флюгер,
и автомобиль ещё не знает,
в город повернуть или на север.

--------


Томас Венцлова
Перевод: В. Гандельсман

Холод сумерек встретил меня.
Выйдя в город сквозь чёрные арки,
я увидел вокзалы огня
и за ними ноябрьские парки.
Эта местность с кирпичной стеной,
луч стоваттный, куда-то ведущий
и сбивающий с толку, в иной
мир, в его лабиринтовы кущи.

Ариадны и Миноса дом,
для жилья, пусть на время, пригодный,
обеззвученный аэродром,
погружённый в туман беспогодный.
Но, как прежде, полны поезда -
столько воздуха, горя и шири!
Так, отбывший свой срок иногда
по конвою скучает в квартире.

Я увидел родные края -
те, что мне задолжало пространство.
"Остров, памятник, улица", - я
повторял, узнавая убранство
этих мест. "Я уеду чуть свет", -
говорил, и душа, на границе
пребывая с живыми, на нет
поспешала сойти и сродниться

с тьмой. Приблизились вновь адреса,
лабиринт, Ариадна и Минос,
исчезающие голоса
я ловил, но не в силах найти нас
был ни в запертом доме с ковром
и картинами, мне не родными,
ни в небесных хоромах, ни в дыме
дня, ни в Дантовом круге втором.

Так смиряют ход стрелок, точней -
с бытиём расстаются не сразу,
только, я бы сказал, всё длинней
расстоянье, не видное глазу,
до вчерашнего, - памяти круг,
ширясь, вытянет радиус, - только,
притворившись, что сделало крюк,
станет прошлое тем, что умолкло.

Что увидишь сквозь тёмный покров,
в этой яви, с собой разлучённой?
Не разрушил поток берегов -
окантовки Коцита мощёной.
Что ни смерть, то отдельная весть.
Ты умрёшь, но не стихнет звучанье
тех, кто жив. Всё, что есть, всё, что есть, -
девять муз. Девять муз и молчанье.

Там, где город кружится и снег
все бредет в переулок фонарный,
где укутан в туман человек, -
есть запас, слава Богу, словарный.
Там, где друг не успеет помочь,
в этой самой печальной невстрече, -
пустотой окрыляется ночь
и вседышащим ангелом речи.

Не прощенья, не смерти прошу,
не забвенья, не правды предметной, -
первозданный оставь только шум
над землёй ледяной, беспросветной.

--------


Томас Венцлова
Песнь одиннадцатая
Перевод: И. Бродский

[Скоро же, друг Эльпенор,
очутился ты в царстве Аида...]

Все было, видимо, не так. Сквозь ветви
открылся нам большой заглохший порт.
Бетон причальной стенки безмятежно
белел в зацветшей илистой воде.
Прибой лизал рассохшиеся сваи,
торчавшие из пены. Налетавший
с равнины ветер гнал слепой песок
меж обезглавленных каркасов барок.
Исколотый огрызками бессчетных
мачт и стреноженный канатом воздух
лежал без сил плашмя на водной глади
спиною к дюнам. Выгоревший флаг
жары подрагивал над горизонтом. Хлопец,
плот смастеривший из подгнивших досок,
чтоб переправиться через протоку,
искал попутчиков. Опричь него,
людей там не было. Уже не помню, кто
пробормотал, что эта местность тоже
отчасти с Итакой имеет сходство.

Был полдень, сердцевина дня.
Минувшая война и годы странствий
отягощали мозг наш, как вода,
пловцу неловкому пробравшаяся в бронхи.
Под каблуком похрустывали галька,
ракушечник. Потом мы все лежали
в траве, забывши о природе - о
той, кто сама о нас давно забыла.

Небесный свод перемещался. Соль,
луной незримой движимая, шумно
свершала свой круговорот. На гребне
буйки подскакивали, и слепили глаз
облепленные мидиями бревна.
Как сумрачна, как терпелива глубь
прибоя! Как велеречива пена -
как память о пространстве - как пространство
меж молом и хребтом землечерпалки.

Поблизости раздался легкий шорох:
прохожий, несший на плече весло,
прошествовал в глубь суши, где никто
весла не видел отродясь. Полевка
обнюхивала торопливо ржавый
трезубец у подножья дюны.

Волны не существует. Существует
лишь масса, а не сумма капель.
Вода стремится от самой себя.
Ни острова, что тесен для объятья,
ни смерти на экваторе, ни мятой
травы полей, ни возвращенья в лоно
миф и история не обещают.

За поворотом началось другое
пространство. Чуть сместилась перспектива.
Песчинки под ногой блестели, точно
вы их рассматривали через лупу
(иль в перевернутый бинокль - камни).
Предметов очертанья расплывались,
как звуки музыки в неподходящем зале.
Мы сразу поняли: всему виной жара -
и мало удивились, встретив рядом
с оградой друга - одного из тех,
с кем свидеться дано лишь после смерти.

Он был лишь первым.

--------


Хаим Нахман Бялик (1873 - 1934)
Из <Зимних песен>
Перевод с иврита: В. Жаботинский

I
Разбудил меня сегодня
Гам ворон и утра холод.
Я проснулся почему-то
Словно в праздник бодр и молод;
Словно в сердце, кто - не знаю,
Брызнул струйкой родниковой;
Словно вдруг моя каморка
Стала лучше, стала новой...
А, мороз убрал окошко!
Хорошо убрал, на славу:
Точно посох Аарона
За ночь вырастил дубраву.
Кипарисы в хлопьях снега,
Дуб, алоэ, пальма, роза...
Добрый день, побеги стужи!
Шлю привет, цветы мороза!
И холодный, свежий, белый
Залил блеск мою каморку,
Словно был в ней добрый ангел,
Прилетавший на уборку.
И сияньем беззаботным
Залилась душа, ликуя,
Словно был в ней добрый ангел
И омыл ее, целуя.


II
А пока узорный иней
Сыплет радуги на солнце,
Кто там искрой огневою
Бьется, бьется мне в оконце?
Шаловливый луч-малютка
В этой заросли горящей
Заблудился, зацепился
И повис в алмазной чаще...
Бьется, плещется, трепещет
Искрометною пылинкой.
Рвется вон из белой сети -
Вдруг затих - и стал росинкой...
Вон другая... Вон и третья...
И смотри - окно раздето,
И в каморку бурно хлынул
Ливень солнечного света.
То меня искало солнце
И настигло-затопило,
И в душе запела радость,
Бодрость дерзкая и сила...
Божий мир хорош и светел -
Я на плечи плащ накину
И, влюбленный, опьяненный,
Ринусь в белую пучину...


III
Только стал я на пороге -
И лучи, как брату рады,
Окружили, закружили,
Затопили без пощады.
Сколько солнц отвсюду мечет
Бриллиантовые стрелы!..
Словно девушка нагая,
Блещет мир бесстыдно-белый.
Белизна, куда ни взглянешь,
Белизна без дна и граней -
Все лучится, все сверкает,
Все как будто в новом сане...
Снегу, мощному Владыке,
Служат службой удалою
Белый Свет и белый Холод,
Тот стрелой, а тот иглою.
Верно, ночью грозный голос
Прогремел державным кликом:
<Завтра всем в уборе белом
Быть на празднике великом!>
Серебро, хрусталь и мрамор,
Яхонт, радуга, червонцы -
Так и брызжут с каждой крыши,
С каждой веточки на солнце...
Нежен, чист еще, как в небе,
Стелет снег лебяжьи ризы
На заборы, мостовые,
Подоконники, карнизы;
Устилает тротуары
Мягкой белою периной, -
Нити проволок обвиты
Серебристой паутиной, -
А на крышах - одеяла,
Все с хрустальной бахромою...
В целом мире белый праздник,
Мир венчается с зимою!
Белизна зовет и дразнит...
Сверху день рукой незримой
Сыплет пылью золотою
С диадемы негасимой...
А деревья, где для пташек
В белом инее чертоги,
Все звенят в сиянье утра
Гамом радостной тревоги...

--------


Хаим Нахман Бялик
МОЙ САД
Перевод: С. Липкин

Вот мой сад. Вы, может быть,
Посетить его хотите?
Не стесняйтесь, полюбуйтесь,
Приглашаю - приходите!

Сад, не сглазить бы, велик -
Он один такой в местечке!
Каждый листик веселится,
Светятся стволы, как свечки!

Умывает их роса,
День расчесывает гребнем,
Отягчаются плодами
Ветки в воздухе целебном.

Никнут яблоки к земле,
Тяжелы, круглы, румяны,
Груши на ветвях безмолвны
И желанны, так желанны!

Смотрят воровски, хитро
Вишни черными глазами.
Сливы... Ах, какие сливы,
Так и просятся к нам сами!

Персики свежи, нежны
И манят усладой летней,
Словно пухленькие щечки
Девы пятнадцатилетней.

Да, мой сад велик, богат,
В нем, благодаренье Богу,
Ах, не сглазить бы, - деревьев
И плодов различных много.

Я, не сглазить бы, его
Так люблю... Ну, право слово,
Я люблю свой сад красивый,
Будто бы отца родного!

В летний день, после обеда,
Скажем, съевши суп, жаркое,
Забираюсь в глубь густую
И лежу в тени, в покое,

Скажем, под тенистой грушей,
И неведомые птички
Надо мной свистят, трезвонят, -
Дьявол разберет их клички!

Канарейки, может быть!
Гм... Не молкнут, балаболки!
На меня, с их пеньем вместе,
Сыплются лучей осколки.

Дереву поклон отвесим, -
В тень сбегутся, как мышата,
Золотые пятна: сыплют
На меня пригоршни злата.

Путаются в бороде,
Тычутся в глаза, щекочут,
Ссорятся, - а в чем причина?
Уступить никто не хочет!

Ну их к бабушке! Тьфу, тьфу!
Право, экая досада,
Катятся по мне, глумятся,
Не пойму, чего им надо!

Тихо я лежу, смотрю,
Как листы зашелестели.
Кажется мне: я качаюсь
В золотистой колыбели.

Снизу ломтики небес
Вижу, затаив дыханье,
И в глазах моих так мягко
Ткутся нити сонной ткани,

Мягко, сладко... Где же я?
Это морок? Наважденье?
Нет, в саду я, слава Богу,
Вот он, всем на загляденье!

Отгадайте, что в саду
Я задумал сделать? Всюду,
После жаркого таммуза,
Все плоды срывать я буду.

Вишни попрошу сперва
С дерева сойти чуть слышно,
А потом залью я водкой,
Сахаром засыплю вишню.

Крепкой или сладкой - вас
Угощу вишневкой скоро,
А покуда мы займемся
Персиками у забора.

Пусть поспеют, и тогда -
Что за чудное даренье! -
Благоверная моя
Приготовит нам варенье.

Поглядели б на него -
И застыли б изумленно:
Как янтарь оно сверкает,
Словно амбра благовонно!

Благоверная моя,
Не совру, весьма искусна.
Если я хвалю варенье,
Значит вправду очень вкусно!

Вот и слив пришла пора...
Но, друзья, не поспешая,
Сливы превратим в повидло,
Не в повидло - в яство рая!

Пусть в печи - в горшке с ведро -
Двое суток протомятся,
Их протрут, - нужны приправы, -
Но не в этом дело, братцы!

Хлеб намажьте вы повидлом -
И возрадуются души!
К тете Груше воззовите,
К той, что маринует груши.

Удовольствия от них
Ваше сердце возжелало?
Уксус вы прокипятите,
Как жена моя, сначала,

С сахаром, само собой,
Пряности прибавьте тоже
И лавровый лист, а груши
Опустите чуть попозже,

С хвостиками, целиком,
Но без кожуры, конечно:
Не засахарятся, знайте, -
Говорю чистосердечно!

Грушам должное воздав,
Яблокам не дайте спуску,
Чтоб из яблок сделать кугель,
Цимес, книши на закуску!

Но не будем на обжор
Мы похожи! Без отсрочки
Я из самых лучших яблок
Кваса наварю три бочки.

Ведь в субботу, после сна,
Осенью, когда - пусть тихо -
Хочется зевнуть, чихнуть,
Но зевка-то нет и чиха,

Хочется испить - чего?
Сладкой, горькой ли новинки?
Тут-то в самый раз - наш квас,
Но притом - не без кислинки!

Мелочь, скажете? Нет, нет!
Зная изобилье это,
С Божьей помощью в мой дом
Средь зимы вступает лето.

Длинным зимним вечерком
Добрым людям сердце радо:
Нам поговорить друг с другом
И полакомиться надо.

Рассажу их вкруг стола,
Крикну: "Пани!" - мол, к беседе
Приступаем, так на славу
Угости, жена, соседей.

К чаю - коржики, торты,
Сдоба, пряники... Тогда-то
Появляется внезапно
На столе мой сад богатый.

Жизни радуются все,
Наступает миг счастливый:
На столе зимою зреют
Груши, персики и сливы!

Груши - в маринаде, значит,
Вишни - стало быть, вишневка,
Сливы, персики - повидло
И варенье, - вот как ловко!

Лбы в поту: трудна работа,
Люди лакомства хватают,
За щеки они за обе
Всё, что схватят, уплетают!

И становятся нам слаще
Яства, и тепло, и речи,
Лампа что костер пылает
И слепят огнями свечи.

Развязались языки -
Любо поострить народу;
Наконец - прости, Всевышний, -
Раскрываем карт колоду.

Проигрыш? Иль повезло?
Увлечен, как все, игрою,
Слышу всё ж: стучится в ставни
Груша зимнею порою:

"Ой, хозяин, мне темно,
Ой, мне горько жить на свете!
Хлещет голую меня
Прутьями моими ветер!"

Карты надо тасовать,
Но в душе - тоска, надсада.
Еле слышно я вздыхаю:
О, как жаль, как жаль мне сада!

--------


Аврам Гонтарь (1908 - 1981)
Перевод с идиша: В. Тушнова

Я к чудесам привык уже давно,
Лишь к одному привыкнуть не дано:
Другого нет такого чуда,
Оно взялось неведомо откуда,
Ему конца в тысячелетьях нет -
Дитя рождается на свет!

Ещё ребёнок беззаботно спит,
Ещё грехов не знает и обид,
Ещё не знает он земных забот,
Не понимает даже, что живёт,
Но самым главным стал уже в дому.
Я изумлён: весь мир подай ему!

Он жадным криком требует всего,
Нетерпеливы пальчики его,
Он пьёт тепло из материнской грУди...
Какая сила жизни в этом чуде!

Дитя рождается на свет...
Без этого и смысла в жизни нет.

--------


Аврам Гонтарь

Я не был человеком, нет,
Пока один, блуждая, бремя нёс:
Мои порывы были так бесплодны!
Седыми мхами камень тот порос,
С которым схож я, прежний, столь холодный.

Я не был человеком, нет,
Пока своею тонкою рукой
Ты ласково ко мне не прикоснулась,
И, потеряв бесплодный свой покой,
Моя земная сила не проснулась.

Я не был человеком, нет,
Пока твой яркий, твой горячий взор
Не тронул сердце, что ещё дремало.
И терпкий сок я жадно пью с тех пор,
И надо мною небо шире стало.

Пусть я один сейчас блуждаю вновь,
Без твоего тепла, в бездомной дали, -
Я - человек! Со мной твоя любовь
И сила та, что мы друг другу дали.

--------


Моисей Тейф (1904 - 1966)
Перевод с идиша: Ю. Мориц

Не торопитесь: я не мелочь выволок
И не пришёл покаяться в грехах.
Но жил я часто шиворот-навыворот,
А спохватился - вьюга на висках.

Хвалил смешное, величал убогое,
Терял любимых в толчее земной,
И столько раз, не вдумавшись во многое,
Я верил в ложь, придуманную мной.

Но не по той причине, люди, плачете,
Что мудрецом становится глупец.
А плачете и даже слёз не прячете,
Когда глупцом становится мудрец.

--------


Моисей Тейф
ЛЮБИТЕ ПОЭТОВ
Перевод: Ю. Мориц

Любите поэтов!
Любите поэтов!
Без нежности нет
Гениальных куплетов.
То знают их жёны,
О, бедные жёны
Братьев поэтов!

Любите создателей
Драм и элегий!
Нет, я не прошу
Никаких привилегий,
И льгот не прошу,
И в состав редколлегий
Вводить не прошу.

О, соблазнов не надо!
Храните преемников
Дантова Ада
Не только за то,
Что профессия эта
Опасна для жизни.

Любите поэта,
Покуда здоров
И нуждается в ласке,
Как ваше потомство
Нуждается в сказке.

Поэты уходят
В надгробья до срока.
Не только посмертно
Любите пророка!

Любите младого!
Любите седого!
О, клоун-старик -
Это вовсе не ново.

Старик умирает
В нетопленной спальне -
А скоро ли будет
Поэт гениальней
Того старика,
Чудака, нелюдима?

Любите ушедших!
Любите пришедших!
Смешно, но поэзия
Необходима.

--------