Ты что-то сказал, Сулейман

ТАК НАЧИНАЕТСЯ УТРО
Мой возлюбленный друг Сулейман говорит, что намаз – как строительные леса для настоящей жизни, которая наступит потом.
- Строительная конструкция.
Я хотел ему ответить:
- Любая регулярная духовная практика – как строительные леса. Любая – хоть чистка зубов по утрам.
Но мне захотелось угодить Сулейману и, пристально глядя ему в глаза, я соврал.
 Смолчал.
 

ДВА ЯЗЫКА
мой возлюбленный друг Сулейман, ясный и чуткий, говорит, что поэзия – не только слова, но и образы, но и способ мыслить, но и представление о мире. – То есть, если я пишу на русском, это еще не значит, что я русский поэт?
 Он отвечает:
-  Конечно, нет. Слова (пусть русские слова)  –  как сосуд, в котором ты сохранишь лезгинскую поэзию, чтоб передать её идущему следом.  Моей младшей дочери, например. Она очень задумчивая: наверное, когда вырастет, тоже будет поэтом.
- У тебя есть дочь? – удивляюсь я.
- Две дочери – он улыбается.  – Я рано женился.
- О! Сделай ещё одну дочь и  можешь потом спокойно грешить, - шучу я.
 - Почему?
-  Я в детстве слышал, что тот, у кого три дочери и больше нет детей, тот автоматом попадает в рай.
- В рай – автоматом? – смеется он.
- В рай под автоматом,  –  и я замолкаю.
Потом он продолжает:
-  Слова - инструмент, их надо использовать, а не поклоняться им.
- Да, - соглашаюсь я и вдруг неожиданно:
 – А мне  нравится, как ты говоришь на лезгинском.
- Мне нравится, как ты молчишь на лезгинском, - поддерживает он меня.


ШЕПОТОМ
мой возлюбленный друг Сулейман  рассказывает:
- Чуть выше над моим селом, в вечных снегах, обитают снежные черви. Они сами из снега и питаются снегом. Для них снег очень-очень разный. Это все равно, что мы бы сказали про себя: сами из земли и едим землю. А на самом деле мы из крови и плоти и едим плоть и кровь, только чужую. Эти снежные черви размером со среднюю чашку. Их можно признать по маленьким красным точкам. Это их глаза. Когда возьмёшь их на ладонь или на язык, они слезятся и тают. От них остаются только красные точки и тонкий-тонкий волосок. Это их глаза и скелет. Волосок похож на... если ты  видел в талой воде, когда она настаивается месяцами, образуются такие же тонкие красные волосья - ну, черви, видел?.. Ты уснул?
- Я слушаю…
- Так вот, на них и похожи скелеты снежных червей – только ещё тоньше и хрупче. Как вот твои волосы на голове.
- Давай поднимемся туда этим летом? – я открываю глаза.
- Их нельзя – просто так подняться и увидеть. Нужно учиться их распознавать. То есть нужно учиться концентрироваться, разделять снег от снега.
- Как свет от тьмы?
- Да.
Он говорит, что снежные черви, они – пища для мысли.
 - Книга, - говорит Сулейман,  - фастфуд мысли, а снежные черви - домашняя еда.
И прибавляет:
- Лезгинская кухня, - и смеется.
Мне нравится, как он смеется.


ВСЕЯДНОЕ ВРЕМЯ
мой возлюбленный друг Сулейман говорит, что человек стареет по привычке, а умирает от стыда.
- Ты имеешь в виду, что…
- Я имею в виду, что мы старимся потому, что у нас линейное представление о времени. А представление о жизни –  как об отрезке времени. Мы слишком охотно поддались времени, и оно нас эксплуатирует. Ты меня понимаешь?
- Стараюсь.
- Объясню. Вот ты – вегетарианец, да?
- Да.
- Время ведет себя, как человек, который держит корову. Он её растит, заставляет работать, питается молоком, а в конце и саму съедает. 
- Но ведь это пройдёт?
- Да, это пройдёт.

 
 НА КАКОМ ЯЗЫКЕ ТЫ ДУМАЕШЬ?
мой возлюбленный друг Сулейман сказал, что человек думает на языке его собеседника.
- И вообще, это  неверное утверждение, что человек думает на языке.
Он так сказал.


САМОУБИЙСТВО
мой любимый товарищ говорит, что самоубийство похоже на... как будто тебя застали за чем-то очень неприличным. Он говорит, пускай меня попросят - я убью. Это лучше, это веселее - умирать, глядя в глаза другому - чем в одиночку умереть.


СМЕРТЬ ПОЭТА
мой возлюбленный друг говорит, что смерть к человеку явилась впервые, когда  он научился писать.
- Зачем ты читаешь? Записывай!
 Ври! Умирай!
Поэт –  бабочка-однодневка. Живет только в промежутке между идеей и словом. И в слове полыхает вечным огнём.

В ПОИСКАХ СПРАВЕДЛИВОСТИ
мой возлюбленный друг Сулейман сказал мне, что человек всегда ищет справедливости, как он себе представляет её. Только женщина и мужчина - по-разному. Мужчина - через порядок и силу (иногда переходящую в насилие). Женщина - через свободу и сочувствие (иногда оборачивающееся разрушением и разложением).



ПОЭЗИЯ
мой  друг Сулейман говорит, что если я воспринимаю поэзию всего лишь как инструмент, то должен согласиться с тем, что писать по инерции, только потому, что "пальцы тянутся к перу, перо - к бумаге" - всё равно что бессмысленно бить молотком по стене или топором по пню.


ХРАМ, КОТОРОГО НЕТ
Он  рассказывал мне математику. Он математик по образованию, мой возлюбленный друг. И я понял, что математику насильно разлучили от философии, «расселили, как двух орлов-заговорщиков».
Оказывается, есть теоремы, которые доказываются предположением. Методом от противного –  название неприятное, но пусть.  А теперь подумайте сами, если что-то одно можно доказать отрицанием, то что-то другое еще проще доказать утверждением. Так, я понимаю? Значит, есть вещи, в которые,  чтобы они стали явными, надо  поверить. Допустим, что есть ядро, которого нет. Вокруг ядра, которого нет, начинаем возводить храм – и ядро зарождается в нём.
Есть вещи, понимаемые только изнутри. У них природа такая. Любовь, например, или вера, или язык.



РОЖДЕНИЕ ПРОРОКА. СНОВА
мой возлюбленный друг Сулейман утверждает, что смерть к человеку явилась впервые, когда он научился писать.
Но когда он читать научился, то стал возрождаться.
- Читай!
- Но я не умею читать.
- Читай!
- Что читать?


ЧТЕНИЕ ВСЛУХ
мой возлюбленный друг  объяснил мне, что  Кор’ан с арабского означает "чтение вслух".
- Значит, когда я тебе читаю стихи,  я тоже немного религиозен?
Он смеётся.
А когда он курит в окне, я подхожу к нему, чтобы глотать дым, который он пускает изо рта. Дым, как мысль, перемещается в мой рот и становится словом.  «В соседнем доме, в жолтых окнах», наверное, думают, что мы паровозики пускаем. Нет, я просто запах дыма люблю.
 Особенно люблю –  перемешивать его со словом, со стихами.


СТИХИ
мне кажется, что стихи вообще растут из одной строки, вылупляются из одной слезы. Как ростки, потом растут, развиваются, развеваются, разливаются.

ГОМЕР
мой возлюбленный друг Сулейман говорит, что вся поэзия расположилась между Гомером и нами. Условно, говорит. Гомер предчувствует нас –  мы вспоминаем Гомера. Только надо ослепнуть, чтоб увидеть.

УЕЗЖАЕТ
мой любимый товарищ говорит мне, что мысли –  в пространстве. Их тоже надо собирать своим телом, как собирают пыль конопли в зарослях.
Ходи, говорит, путешествуй не ради эмоций. Путешествуй и – думай.


ЕЩЁ РАЗ О ВРЕМЕНИ
пространство – это пища времени, говорит мой возлюбленный друг. Оно расширяется, время  запасается им. Но и само время возникло из пространства;  обуздало его, приручила, а теперь стрижёт и доит. Вначале – пища, потом – едок.
«Я спросил у своего сердца: что ты делаешь? Оно ответило: увеличиваюсь».


Я БУДУ СКУЧАТЬ
мой возлюбленный друг говорит, что человек мыслит пальцами рук.
С тех пор,  как заменил  карандаш на клавиатуру, блокнот на экран, я плохо соображаю. Я не чувствую мыслей. Не вывожу их, а выбираю.  Из  мастера я  стал инструментом. Это скучно, как разобщенное зачатие.
- Я буду писать тебе письма.


ОХОТА
мой возлюбленный друг  говорит, что Бог охотится на раненых, как хищник... что «Бог у разбитых сердец».



СААДИ
- «Не переймёт от меня учения тот, кто в конце не сделает меня своей мишенью».
- Я думаю, что надо сорвать, прежде чем вкусить.
- Я думаю, что надо соврать, прежде чем познать.
- Я думаю, что надо убить, прежде чем понять.
- Я думаю, что надо стать стрелой и целью одновременно, ножом и горлом одновременно.


СЕКС
мой друг  предположил, что тот у кого, был ранний секс, тот не научится любить. Потому что любовь должна настояться. Потомиться, прежде чем подойти.
Но по большому счету, он сказал, это ничего не значит. На масштаб личности не влияет. Влияет на качество: один любит, другой становится источником и предметом любви.
И вообще, он сказал, секс отводит от любви, отвлекает. Он как мираж. Идёшь, идёшь, идёшь, идёшь, идёшь…
- Ты что-то сказал, Сулейман?


МУЖСКОЕ И ЖЕНСКОЕ
мой возлюбленный друг Сулейман говорит, что мужчина прячется в женщине, когда ее любит. А женщине и спрятаться негде и укрыться нечем.


РАЗНОГЛАСИЯ
я говорю  ему: мне кажется, именно книга превратила человека из созидающего и живущего в человека переживающего и пережёвывающего.
С появлением книги человек оставил Бога и стал поклоняться его законам. Он не соглашается, мне кажется.


И МЫ ГОВОРИМ
он – о тонкой материи – идея;
я – о плотной – слово.
Он – о вселенском – «всюду»;
я – о родном – «там».
Он – об общем – строка;
я – о памятном – рифма.
Он – о предвечном – «ты»;
я – о конечном – «я»


ИЗДАЛЕКА
мой возлюбленный друг Сулейман позвонил и сказал, что пространство – завязь времени.


ВСЁ ВОЗВРАЩАЕТСЯ, ПОТОМУ ЧТО ВСЁ ЕСТЬ
мой возлюбленный друг написал мне записку: «Любая смерть – в каком-то смысле самоубийство».
И пошёл в мечеть на намаз.
Я сидел и смотрел в слова. Ни о чём не думал.
 А потом он вернулся. Прикоснулся и сказал: «Любое рожденье – по договору»


ИЗВНЕ
 - а веришь ли ты, что за поворотом нас ждет неизбранная  дорога, запасной  сценарий?
 - не  знаю.
 - а веришь ли ты, что можно прохаживаться по времени? Например, повернуть сейчас направо и – в детство шагнуть, или в юность, или в смерть?
 - не знаю.
 - а веришь ли ты в другие миры, в миры  ангелов и джиннов, что нас сопровождают даже сейчас, когда мы идем по освещенным московским переулкам?
 - не знаю.  Но я верю, что для Аллаха нет ничего невозможного, ибо он всемогущ и всеславен.
 - а веришь ли ты, что я полюбил тебя с первого слова? потому что слово твое было средоточие мысли, концентрация и напряжение его, а не просто звук. Не шелуха, а ядро идеи.
- я верю, что Аллах делает то, что захочет, и нет ему преграды, и ему принадлежит вся власть.


СТРАСТЬ
мой возлюбленный друг говорит, что смерть – любовь к Богу и законная брачная ночь, а самоубийство – страсть, непозволительная, постыдная.
… есть сонм ангелов, сошедших с ума от любви к нему. Они, эти ангелы, настолько сполна любят Бога, что вокруг ничего, кроме него не видят. Им всё равно, им всё едино….
У меня подозрение, что самоубийцы растворяются в сонме этих обезумевших  ангелов.

 
ПОВТОРЯЕТСЯ
мой возлюбленный друг говорит: "легче верблюду пройти через игольное ушко..."


 А ПРОСНУВШИСЬ
мой возлюбленный друг говорит мне: поэзия твоя – черешневое дерево за моим окном.


ВО ТЬМЕ
перед сном мой возлюбленный друг Сулейман говорил, что поэт – это цвет языка, а проснувшись, сказал Сулейман, что – семя народа.


ОМОВЕНИЕ
мой возлюбленный друг говорит, что влюбленный думает  телом, каждой клеткой.


ПРЕКРАСНЫЙ
мой возлюбленный друг говорит: не зови меня братом.
Если ты обезумел от запаха, где же ты брат!
На! – рубашку мою возьми.
И закрой глаза.
Прозрей!

В ПОЛДЕНЬ
мой возлюбленный друг говорит, что лень – изощренная интуиция. Как отец, говорит, в объятиях держит ребенка, выхватив его из зоны опасности  –  так и лень.


У ЗЕРКАЛА
мой друг Сулейман  говорит, что так как мир полон отражений, мы постоянно и везде находим аналогии. И что, возможно, ничего, кроме отражений, нет на этом свете. Просто когда "друг друга отражают зеркала", возникают ложные видения, иллюзии, возникает нечто. И это мы называем миром.


МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ДРУГ МОЛЧИТ
только это не информация  и не сплетня. Это  стихотворение


РЕВНОСТЬ
мой возлюбленный друг – самый лучший на свете. По крайней мере, «видели б вы моими глазами». Но я не скажу ему ни слова. Потому что, если он узнает об этом, «в мире, где все плесень и плющ», как же он будет жить потом? Один, никому не равный.  Он затоскует, как сокровище скрытое. И отделит свет от тьмы.
И прикажет поклониться другому.


Я ГОВОРЮ СУЛЕЙМАНУ
ибн Араби расшатывает и расширяет мое сознание, а Руми, наполняя, теснит и смущает его. Ну и что, что я читаю их в подстрочниках, ну и что! Слово – не единственный способ передачи знания; есть много других. Слово – узурпатор. Слово – хищник, слово – волк: быстрее перерезать бы горло, то есть отметить клыком, обозначить; а там и не важно – сумеет ли съесть. Вот почему так много мертвечины вокруг.
Но настоящее знание не может быть поймано словом. Настоящее знание как запах любимого человека: не объять и не описать. Именно любимого – потому что, сколько б  ни пытался, и малой толики – как передать?! 
Запах – та же мысль, но не признанная словом. Запах - мысль, отвергнутая им. Запах - образ, не признанный словом.
Я укутываю в твой запах свое сознание, смущенное и расшатанное. И засыпаю, мой возлюбленный друг.


ЕДИНЕНИЕ
вы замечали: когда переходишь дорогу на перекрестке дорог, а навстречу тебе переходит другой, и вдруг сбоку неожиданно появляется машина,  – тогда вы зачем-то льнете друг к другу,  мешая друг другу, вместо того чтобы разбежаться в разные стороны. Как будто магнит проявляется в вас обоих и тянет друг к другу. Как будто нет ни тебя, ни другого, а есть единый организм,  и он съеживается. Собирается в кулак.
Мой возлюбленный друг говорит, что часто для познания необходимо точно так же «собраться в другом». Тайна – тот же страх, молитвенный коврик - дорога. Вот почему, он говорит, совместная молитва – плечом касаясь плеча – выигрышна.


РАЗГОВОР  СУФИЯ С САЛАФИТОМ.  ПРИЗНАНИЕ.
я говорю ему: Бог есть и в человеке тоже. Если Он – повсюду, то и в человеке тоже.
Он возражает: Бог не в человеке, Он отдельно от него – это точно.
Я спрашиваю: может, ты знаешь – где?
Он смотрит и молчит.
Я говорю ему,  другу: если б не было Его, например, в тебе, разве тебя я любил бы так?
Он смотрит и молчит: он не хочет грубить мне.
- Человек – раб Всевышнего, - он отвечает.
Я говорю: раб всегда предаст в конечном итоге. Лучше я буду собакой, кошкой, деревом, посохом, но не рабом.
Он смотрит. И делает шаг – ближе ко мне…
…он "ближе ко мне, чем шейная артерия".
Говорит: хочешь, перережь мне шейную артерию, чтоб убедиться, что там Его нет?
Я замолкаю: нет! не хочу, нет!..
Мой возлюбленный друг говорит…
…Как только коснулся я шеи твоей, уже по биению понял, что там Он, как семя в земле, притаился.
Он хрипит: ты –  странный.
Я смотрю ему в глаза. Он смеется мне в глаза:
- Ты –  идолопоклонник.
Я молчу. Я растерян.
Он смотрит. Не видит.
Я молчу. Не слышу.
Он замолк. 


   НОЧЬ НА ИСХОДЕ
- «Прошлой ночью Друг поцеловал меня в губы –  иначе с чего бы моим словам быть столь ароматными?"
- Это слова Руми?
- Да.
Мой возлюбленный друг сказал бы, что намаз для него  – и пища, и высшая радость,  и сладчайшее удовольствие.
А  для меня, я б ответил, удовольствие  – думать и мыслить.
Но он бы сказал: в намазе – запах мысли, дыхание и дух её.
Потом он рассказывал бы  мне, что мысль для слова – как душа для тела: им  тяготится, а без него тоскует.
Когда ночь на исходе, кто мне скажет встать с ним рядом, касаясь плечом его плеча, и повторять за ним, не думая?
А я не могу не думать. Я не могу не думать. Не думать.
Он говорит, что мысль – цветение, а слово – завязь. О них не нужно думать: они сами прорастут.
 Он шепчет мне в затылок:
- Закрой глаза и говори шепотом…
- «Мои слова  – пища ангелов. Если я не буду говорить, голодные ангелы скажут: «Говори! Почему ты молчишь?»
  Это тоже Рууууууу...


МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ДРУГ
... говори, говори...