Интервью с самим собой

(журналист Эдвиг Арзунян интервьюирует поэта Эдвига Арзуняна)


ЖУРНАЛИСТ:
– В Советском Союзе 1950-1990-х годов с твоими стихами были знакомы от силы сотня читателей [cм. две мои самиздатовские книги: «Всплески слова» и «Я» (1989 год)]. Не свидетельствует ли это о малозначимости и второсортности твоей поэзии?
ПОЭТ:
– Если учитывать лишь количество читателей и не учитывать политическую ситуацию в стране того времени, то с этим можно было бы согласиться. Но с учетом политической ситуации оценка должна быть, видимо, совсем иной... По уровню стихотворной техники и оригинальности, с моими стихами той поры могли быть сравнимы лишь стихи знаменитого Евтушенко [cм.: «Дипломная работа по поэзии Евтушенко». – В кн.: «Безголовое сердце (стихи 1950-2010-х годов)»], (который на 4 года старше меня), – но его стихи больше лиричны, а мои – больше философичны.  Смело выступая против сталинизма, Евтушенко держался тем не менее в рамках ленинизма, – моя же позиция была и антиленинской; это было главной причиной того, что Евтушенко, хоть и не всегда гладко, но все же публиковался, а мои стихи (кроме нескольких стихотворений для детей) тотально не пропускались к публикации (а самые острые из моих стихов, в том числе и поэму «Я», я и сам никогда не предлагал к публикации, зная, что это лишь приведет меня в гулаг).
ЖУРНАЛИСТ:
– Но ведь и после исчезновения с карты мира Советского Союза – твои стихи, как говорится, стали «широко известны лишь в узких кругах»... [cм.: «Жертвоприношение (стихи 50-90-х годов)». – Нью-Йорк, Lifebelt, 1994; «Карманная антология современной поэзии». – Нью-Йорк, Lifebelt, 1996; «Безголовое сердце (стихи 1950-2010-х годов)». – Санкт-Петербург, Реноме, 2015]. 
ПОЭТ:
– Да, это так. Но дело в том, что в эту, новую эпоху господствующим принципом публикаций стала коммерческая выгода, а мои стихи не выигрышны коммерчески. Стали ценится эстрадные жанры, типа «гариков» Игоря Губермана; а в конце концов бумажные публикации были и вообще почти задавлены интернетом.
ЖУРНАЛИСТ:
– Итак, вошел ли ты в историю русской поэзии ХХ века?
ПОЭТ:
– Увы, в истории русской поэзии меня как бы и нет. Считается, что тогда были: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина и другие. Появились тогда и барды: Окуджава, Галич, Высоцкий и другие; потом – с протекцией Евтушенко – успел еще «вынырнуть» из небытия талантливый поэт-не-бард Чичибабин (который на 13 лет старше меня). А вот Арзунян так и не «вынырнул»: во-первых, потому, что я – не бард, как и Чичибабин, а во-вторых, – мне не посчастливилось получить протекцию Евтушенко, каковую удалось получить Чичибабину. В результате мой микротиражный одесский самиздат – даже в Одессе был малоизвестен, не говоря уж о стране.
ЖУРНАЛИСТ:
– Неужели же так-таки никогда и не замечали тебя литературоведы?
ПОЭТ:
– Иногда и замечали: Георгий Гачев (Россия), Анатолий Либерман (США), Юрий Клеванец (Белоруссия) и др. Но нынешняя коммерческая направленность издательской системы не позволила этим отдельным мнениям литературоведов как-нибудь утвердиться в сознании издателей.
ЖУРНАЛИСТ:
– Но ведь и Нобелевскую премию присудили не тебе, а Бродскому.
ПОЭТ:
– Как поэт-диссидент я не был известен за рубежом, а Бродский был. Хоть он вряд ли реально входит в десятку лучших русских поэтов той поры, – но Запад использовал судебный процесс над ним для антисоветской пропаганды; и Нобелевский комитет, как это и раньше было свойственно этому комитету, охотно подыграл пропаганде [cм.: «Бздюм Иосифа Бродского» – В кн.: «Безголовое сердце (стихи 1950-2010-х годов)» – Санкт-Петербург, Реноме, 2015].
ЖУРНАЛИСТ:
– Почему ты ставишь себя рядом с Евтушенко, но не ставишь рядом с Вознесенским, Ахмадулиной и другими?
ПОЭТ:
– В отличие от большинства других поэтов, Евтушенко не был зациклен лишь на стихосложении, – он был более сложным культурным явлением: прозаик, публицист, кинорежиссер, составитель сборников поэзии... И я тоже, подобно Евтушенко, не зациклен на стихосложении, – я еще и публицист [cм.: «Список публикаций» – http://edvig.narod.ru/spisok-publikacij.htm], специалист по кинесике (языку жестов) [cм.: «Слово о жесте (концепция кинесического языка)». – М., ГИТИС, 2013], специалист по палеовизитологии (следах инопланетян на нашей планете) [cм.: «Бог был инопланетянином (обзор древних текстов)». – Ростов-на-Дону, Феникс, 2006; «Загадка воскрешения Иисуса Христа (инопланетяне в Библии)». – Ростов-на-Дону, Феникс, 2006], теоретик проблем секса [cм.: «Наг-ибания (или Философия секса, книга 1)». ; New York ; Raleigh, Lifebelt ; Lulu, 2014; «Неополигамия (или Философия секса, книга 2)». ; New York ; Raleigh, Lifebelt ; Lulu, 2014], автор экспериментального «Единоевангелия» [cм.: «Единоевангелие (компьютерная интеграция четырех Евангелий)». – М., Спутник +, 2011]... И полагаю, что эта широта интересов сказывается положительно на качестве моей поэзии, – так же, как широта интересов Евтушенко сказалась положительно и на качестве его поэзии.
ЖУРНАЛИСТ:
– А ведь говоря о публицистике, ты уже вторгаешься в мою область...
ПОЭТ:
– Конечно, ведь мы с тобой – одно целое.
ЖУРНАЛИСТ:
– И надо сказать, что всё это как-то нескромно звучит с твоей стороны. А говоря об Евтушенко, ты как бы примазываешься к его славе.
ПОЭТ:
– Да, увы, обстоятельства поставили меня в такие условия, что я вынужден так нескромно самоутверждаться. И вот, например, об этом мое стихотворение «Знаки»: «1. я тронутый мыслью я порченый верой/ с иным измереньем я вышел на связь/ и мне отпускается щедрою мерой/ нездешних стихов прихотливая вязь// я предан друзьями я проклят врагами/ но камень сизифов на гору тащу/ и от искушенья спасаюсь стихами/ в которых сакральную правду ищу// 2. я лезу на кручи я падаю в бездны/ в моем рюкзаке все людские грехи/ отныне мне тайные знаки известны/ которые я и вплетаю в стихи// я весь зацелован я весь замордован/ но Муза меня как и прежде манит/ в стену равнодушия я замурован/ но знаю что буду еще знаменит».