О трансцендентном имманентном
Трансцензус, сообщают словари, есть выход, преодоление, переход… куда?
Ответ теологов: в непостижимое небо.
Философы заговорили более внятным языком и перешли к трансформации небесного наследия в высшие человеческие ценности, возвращая трансцендентное туда, – откуда оно на заре истории вышло как проекция психики на внешний мир, – в имманентность нашего сознания.
Каждый раз, когда мы переводим взгляд с окружающего пространства, включающего и наше тело, на пространство по ту сторону черепной коробки, или, по-другому говоря, перестав скользить глазами по поверхности вещей, начинаем думать, наша мысль совершает скачок от мира «видимого» к миру «невидимому», то есть, от внешнего – к внутреннему.
Оба мира я заключил в кавычки, ибо эти определения, данные внешнему и внутреннему уличной физикой, наспех и приблизительно, совершенно неточны. Ум, как двуликий Янус, смотрит и наружу и внутрь, но это один и тот же ум, и этот ум видит не только содержание «невидимого», но лишь он же видит и содержание мира «видимого», который, пока ум не обратил на него внимания, по сути, ровно столько же невидим, как и мир «невидимый».
Ибо только непрестанная деятельность ума наделяет эти – внутреннее и внешнее – содержания смыслом, а следовательно, и существованием, ибо мы не в силах сказать ничего о том, чего не коснулся и не обнаружил наш ум. Ум есть челнок между мирами, и его ежемгновенная работа, вбирающая в сознание весь человеческий опыт, его скачки, переходы и расширение пределов постижения и есть непрекращающийся, продолжающийся даже во сне, не мифический, а реальный трансцензус – выход «сырой» вселенной в человеческое измерение.
Philosophia perennis, особенно в её ныне модных индо-восточных оформлениях, не согласится со мной в том, что трансцендентное у меня не только не противостоит имманентному, но даже с ним не различается. Ведь насколько до меня дошло, эти великие традиции всегда твердо стояли на том, что, совершенствуясь, люди стремятся так или иначе раствориться в трансцендентной дали Брахмана, отличать которую от «потустороннего мира» любой западной традиции у меня нет оснований.
На практике это растворение означало исчезновение в той же исходно обрекающей нас на страдания природе, на изнанке которой или параллельно ей и предполагался бытийствующий Брахман как некий мировой смысл, призванный примирить человека с вынужденным отказом от бренного тела и утешить возвращением его «бессмертной души» как свободного духовного атома, Атмана, всё туда же, в изначальное непостижимое небо… Что поделать! Я не хочу убеждать ни могучий древнемудрый Восток, ни завороженных им людей планеты в том, что трансцендентность под черепной коробкой ближе, понятней и творчески перспективней, чем трансцендентность абстрактной дали «параллельного мира», или что лучше раствориться нашему несовершенству в Человеке, чем человеку – в несовершенстве Природы. Это дело выбора.
Тот, кто покорён образом природы и покорен ей нравственно, выберет, видимо, путь, в котором образ человека занимает второстепенное место.
Тот же, кому дороги имя человека и связанные с ним возможности, согласится со мной, что верность человеку есть верность самому себе, а не внешним породившим нас обстоятельствам и, тем более, не мифическому «субъекту-суверену» природы. Это верность своей сущности и вытекающему из нее нашему предназначению в мироздании.
Особенность нынешнего эволюционного момента заключается в том, что то, что ужаснуло Блеза Паскаля в XVII веке,– одинокое положение человека на пересечении равнодушных к нам бесконечностей, – это же самое сегодня мы способны трансформировать в неиссякаемый источник творческой энергии и радости: извне нашего сознания это – беспредельная тайна природы как предмет познания и преобразования в ойкумену; изнутри его – беспредельная глубина собственной тайны как поле творческого самопостижения и самопреобразования; и вместе, внутри и снаружи, – всестороннее и всевременное гуманическое преображение творения.
15 – 16 июля 2017
Свидетельство о публикации №117071804877