***

Пьем шампанское
восьми лет и трех
зим замороженных.
Восьми лет назад,
с дня того. Пьем без
без тебя, но
с твоими.
И - горько -
скрипит шепотом над столом
- как ирония, только -
нет. И - сладко.
И сын за столом, ест сырок,
и чашка с травяным чаем
уже вторая.
Вижу раковину, правый
угол поднят над столешницей,
справа мыло и
ковшики вряд, и сито.
Слева терки и
свежие полки углом
сколоченные. Почти пахнет сосной. Все иначе.
Буфет уже в новой пристройке.
Словно замерло
все: за столом
тишина, даже радио выключено.
Русскоязычная станция Латвии.
А Советское хуже не стало
даже от заморозки.
За дорогой, что лава
дотлевает костер,
застывает. Запалили
фронтон, стропила
часть ворот. Потолок.
Дранку с бани. И
яблоню спили у бани.
И цинковый надели конек.
Сняли дверь у ворот
и совсем не осталось
хмеля. Словно кожу у кромки волос
резанули с наскока ножом.
Отсекли
то, что было приторочено к месту
старым ржавым гвоздем
и серой седой древесиной.
Лишь уборная с редкой
доской, где лучше
сигнал. Лишь
она пока неизменна
и далекий седьмой.
Десять лет,
представляешь?


Выхожу, и, за дверью
должен быть август, но
только май. Так, словно
что-то было иначе.