Штудии и подражания. Осипу Мандельштаму

            Этот воздух пусть будет свидетелем...

Никаких мне не надо свидетелей,
потому что свидетелей нет.
Разве, звёзды и космос приметили
эту горсточку канувших лет.

В подземелье, в подполье, в серятине
промелькнувшее время болит.
Это где горизонт неприятелем
выставляет заржавленный щит.

Вещество безымянное, смутное,
съела чёткость гульба и пальба,
и сознания изморозь мутная,
где играет со снегом судьба.

Океаны набили оскомину,
континенты как лунная пыль,
и никак не нащупать соломину,
между пальцами ёрзает гниль.

Научите меня, люди добрые,
и недобрые тоже сойдут,
эти все, горевали которые,
как отмыть с себя ночи мазут.

Я иду к вам как-будто на исповедь,
но не знаю о чём рассказать,
потому что всё делалось исподволь
и не велено правду узнать.

Может всё я придумал задёшево,
ведь известно - натура слаба,
и рассыпалось небо на крошево,
не туда повернула судьба.

Настоящее с прошлым, их заговор
расползается вширь по земле,
и сплелись молодое и старое
паутинным рисунком во мгле.

Эти парки и скверы и дворики,
неизвестности радужный мост,
люди, люди, их жизней историйки
и списавший их в землю погост.

Где-то там, неизвестно где именно,
отражения пляшут в воде.
Остальное как мусор повымело
безобразное слово «нигде».

Мне пространства набили оскомину,
тёрпкий привкус по ветру плывёт.
Ухватиться б хотя за соломину
Иллинойских озёр и болот.

Я учусь, проникаю в причинности,
я пытаюсь понять механизм
этой нашей дебильной невинности
через дюжину сомкнутых призм.

Я вгрызаюсь в безмыслия зауми
и сверлю поседевший висок,
режу пальцы озёрными гранями,
слышу ночью болот голосок.

Хорошо мы живём, понемножку,
хорошо изживаем свой век.
Только б неба залётную крошку,
только б манны столовую ложку,
чтобы вспомнил себя человек.