Начертить иероглиф...

(большой и очень грустной девочке Саше)

Начертить иероглиф радости, думая о главном. Когда глядишь на небо и не боишься расплаты за свой выбор – жить. Когда на голос неизвестной птицы, расслабленно тренькающей возле дома, откликается древнее воспоминание. Я вспоминаю сад с множеством разнообразных цветов и птиц на фоне изумрудной травы. Воздух сада прозрачный, и все звуки летят легко, беспечально. Моя душа тотчас оживляется, радуется…
Но у каждого свои воспоминания. На ладонях Земли чёрные вихри собираются в стаи, ими любуются зачарованные силой разрушения. Их выбор – быть зачарованными – не зависит от тебя, зачастую он не зависит и от них. Откуда-то приходит желание любоваться – не всем, что видит глаз, но тем, что ложится на душу. Например, клокочущим водопадом, бросающим оземь свой голос, дабы Небо услышало тысячи его оттенков, или небольшим, уютным болотцем с лягушками, поющими хором о чём-то лично-общественном. Кто-то любуется камнями. Блестит на солнце кривобокий речной истукан, обласканный водой. Его норов давно отшлифован течением. Но как больно ему было поначалу, пока он не понял, что терпение – не дар и не привычка к боли. Ты спрашиваешь, откуда мне знать, что он понял? Я не знаю. Однажды любовалась им, сидя на перекрёстке своих фантазий и опыта. Он рассказывал о далёком морском брате – Боглазе, прозревшем в одночасье, но лишь тогда, когда пришло время видеть больше. После нашей встречи я искала его брата и находила других. Они не были роднёй речному истукану, или не хотели признавать родства с ним. Одним зимним утром я нашла его на кладбище. Совсем маленький, он лежал на широком надгробии, слушая песню гранитного камня. Откуда мне знать, что это именно он? Я не знаю, почему-то сразу поняла – он. В моей руке Боглаз согрелся и ещё долго молчал о границе между безмолвием и жизнью. Когда вдоволь намолчался, спросил: "Что держит в этом мире старую душу?"…
В мире, где с самого детства глаза настраиваются смотреть вовне, чтобы видеть уже названное и определенное, чтобы научиться узнавать всё, что узнавалось поколениями людей, что обретало плотные очертания социума… Что держит старую душу в этом мире? Привычка или неизбежность? Или стремление найти в себе новое измерение, чтобы обозначить всё самой, без чужой интерпретации? Рождаясь, каждый из нас обречён стать ходоком, чтобы пройти сквозь строй чужих интерпретаций. Идеи всегда ищут и находят своих носителей, сталкивая лбами отдельных особей и даже государства. Чья идея более убедительна, тот  "на коне". Но старая душа, прошедшая через тысячи жизней, искавшая в младенчестве смысл своего существования, в юности – убедительного толкования для сокрушительной победы в битве, для славы и звучания своих имён во времени, в зрелости – постигшая суть боли и страдания, не ищет более ничего. Она достигла нового измерения в себе, собрав воедино свой опыт – любование и действие, сострадание и созерцание жизни. 
Ты спрашиваешь, откуда мне знать чего достигла старая душа? Я не знаю. Мне рассказал Боглаз, добавив напоследок: "Многие люди думают, что жизнь проходит лишь в поездах, и никогда – на остановках. Но на остановках тоже есть жизнь, и каждый узнает её в своё время и переживёт".