Ключ к небу

Маленький мальчик карабкался на железнодорожную насыпь, прижимая рукой к груди тяжёлый отцовский бинокль. Всю дорогу через лес в его голове, сердце и пятках билась одна мысль: отец узнает - убьёт! Но матовый бок бинокля, его круглые, тёмные провалы объективов гипнотизировали даже сильнее, чем кобура пистолета, выглядывавшая из-под военного кителя отца. Решение было мгновенным, как вспышка. Одним глазком, одним глазком! Молнией, до насыпи и обратно. Посмотреть с высоты её пахнущего креозотом ската на далёкий поезд.
Ваня добрался до кисловато благоухающих рельсов, тёплых и оранжевых в лучах заходящего солнца. В обе стороны дорога была совершенно пуста. Отсюда открывался вид на соседние деревушки, миниатюрную станцию с заплатками платформ, поля, подёрнутые лёгкой рябью от вечернего ветерка. Всё это казалось таким рисованным, таким ненастоящим, как железная дорога с точёным тепловозом и аккуратными деревянными вагончиками, которую соседу Петьке вырезал хромой дядя Вова.

Ваня сжимал в руках заветный бинокль. Ладони вспотели и от быстрого бега, и от волнения. Дыхание никак не успокаивалось, борясь с ним, Ваня несколько раз поднимал бинокль к глазам и опускал, не взглянув. Наконец, он решился. Бинокль был увесист, держать его у лица оказалось не так-то просто. Потёртые окуляры впились в кожу. Ваня медленно крутил колесо настройки. Расплывчатые цветные пятна постепенно обретали очертания, и в какой-то момент навстречу мальчику рванул далёкий игрушечный мир. Бинокль, как волшебный раёк, приблизил к Ваниным глазам резные наличники окон, кривые доски заборов, покрытые дранкой крыши, кирпичные трубы с грязноватым дымком. Выпукло проплывали колодцы, мелькали лавочки и кусты смородины. Вся эта мешанина напоминала купленный в прошлом году на ярмарке калейдоскоп. Ваня опустил бинокль. Руки слегка дрожали от его непривычной тяжести. Мальчик повернулся к ускользающим вдаль рельсам. Вот-вот должен пройти скорый, его-то и хотел рассмотреть Ваня. Увидеть издалека огромную махину тепловоза, без усилий тянущую за собой длинное змеиное тело.

Наблюдать его приближение, разрастание дышащего, грохочущего, непобедимого живого существа. И уже потом, совершенно вблизи смотреть, как невообразимая громадина, поражая своей мощью, ритмично грохочет на расстоянии вытянутой руки. Чувствовать вибрацию земли под ногами, ощущать эти толчки всем телом, войти в облако запаховой смеси и, наконец, качнуться от поднятого составом ветра за его последним вагоном. Ваня снова поднёс бинокль к лицу. На горизонте было чисто, только мутно поблёскивали рельсы, и чернели клавиши шпал.
Резкий, пронзительный гудок раздался совершенно внезапно и, казалось, над самым ухом мальчика. Ваню обдало горячим ветром, и по встречному пути, громыхая тоннами железа, тяжко застучал отсутствующий в расписании поезд. Ваня пошатнулся, потерял равновесие и кубарем покатился с насыпи. Уже в самом низу, исцарапанный и ободранный, он заметил, что со страшной силой, до боли в пальцах сжимает в руке отцовский бинокль. Один огромный глаз бинокля с привычным изумлением смотрел в небо, а второй был разбит.

Ваня медленно шёл домой, спотыкаясь и покачиваясь. Слёзы никак не давали ему сосредоточиться, и тропинка подсовывала под ноги корни деревьев, камушки и неглубокие ямки со скользкой, сливочной грязью. Мальчик обеими руками прижимал раненый бинокль к груди и терял дыхание от подступающих рыданий. Теперь точно конец. Но не себя ему было жаль. Жаль чудесного, волшебного прибора, пострадавшего по его вине. Жаль глянцевого, отливающего небесной голубизной глаза, теперь щербато и болезненно зиявшего пустой глазницей. Ваня остановился и зарыдал в голос.
Домой он пришёл перепачканным, в кровавых лохмотьях рубахи с прилипшими сосновыми иголками и жухлыми листочками. Размазанные по лицу вместе с землёй и кровью слёзы делали его неузнаваемым. Мать всплеснула руками, как всегда, когда Ваня попадал в какую-нибудь историю. Из комнаты на её расстроенный голос вышел отец. Низкий проём двери делал его фигуру огромной, похожей на великана, затмившего свет у входа в пещеру. В полумраке коридора он не сразу рассмотрел сына. И только подойдя ближе, увидел зажатый в руках мальчика свой смертельно раненый полевой бинокль. Старого боевого товарища.

- Папа, прости, - одними губами прошептал Ваня. Слёзы снова крупными прозрачными горошинами покатились из его глаз, вымывая дорожки на чумазых щеках. Отец нахмурился, шумно вздохнул и сглотнул застрявший в горле комок. Потом наклонился, осторожно разнял побелевшие пальцы и вынул бинокль. Так же бережно он положил прибор на тумбочку, взял сына за плечи и крепко прижал к груди. Ваня вздрогнул, на секунду замер, а затем обхватил руками шею отца и уткнулся носом в плечо, пахнувшее табаком и мылом. Из-под его зажмуренных век продолжали бежать слёзы, но дрожь уже утихла, и страх ушёл. Отец несколько раз стиснул мальчика в объятиях, похлопал по спине и опустил на пол. Пойдём, я покажу, что тебе привёз. Только умойся.
Проскользнув мимо покалеченного бинокля и стараясь не взглянуть в чёрный провал его глазницы, Ваня быстро побежал в ванную, смешал на лице грязь с водой, потёр полотенцем и бросился в комнату. На столе уже лежала простая картонная коробка. Открывай, - сказал отец. Мальчик потянул за край коробки, приподнял крышку и оцепенел. Внутри, завёрнутый в мягкую ткань, лежал небольшой новенький бинокль.
- Это тебе, - произнёс отец.