Андрей Берест. Конец одной сказки

             
           Большой поэт, чей мир прекрасен,
           сказал наедине с собой:
           «Счастливый тот, кто жизнь украсил
           бродяжной палкой и сумой».
                (По мотивам Сергея Есенина)




         Конец одной сказки

«Слепой Великий Старец, покинув город шумный,
блуждая по; миру, презрев суетные дела,
легенду нам оставил о девице полоумной –
Кассандре – той, что в древней Трое при дворце жила.

Та, в осаждённом городе, на улицах вещала,
что видит мёртвый город в туманной серой мгле.
Её сожгли в костре, но Троя всё же пала.
И только камни, кровь да пепел остались на земле…» --

сказал  попутчик мой, наполнив два бокала,
сосредоточившись н а них, не подымая глаз.
Затем добавил: «Жизнь моя -- гостиницы…вокзалы…».
И, виновато улыбнувшись, продолжил свой рассказ:

«Простая истина теперь среди людей витает,
что будущее прошлым предо;пределено.
И это верно, как и то, что человек не знает
настоль фатальна эта связь, известная давно.

Наука древняя жрецов включала тайнознания.
Вещунки в храмах предрекали событья наперёд.
Остались в памяти людей такие предсказания,
невероятно точные о том, что дальше ждёт.

В искусстве предсказания господствовали женщины:
колдуньи скандинавские – среди пещер, в тиши;
фракийские вакханки – искуссницы не меньшие
и друидессы кельтские – в мистической глуши.

Однако, пальму первенства в том пифии держали.
Их предсказанья точные сбывались всякий раз.
Они паломников при храме Аполлона принимали,
что близ селенья Дельфы, на горе Парнас.

Оракулами в Греции места те называли,
где предсказания велись от имени бог;ов,
а также избранных жрецов, что в храме провещали,
свободных от житейских уз и от семьи оков.

В Дельфийского оракула, при храме Аполлона,
была известность мировая и слава велика;.
А предсказания его, в святилище на склоне,
ключом от времени вскрывали грядущие века.

Бог Аполлон жил на вершине с музами. По склону
спускаясь вниз тропинкою, средь терний и камней,
увидел он коварного и злобного Пифона —
магического змея, что пожирал людей.

В погоне за Пифоном, по зарослям Парнаса,
он обнаружил трещину из глубины земли,
огромные пещеры в оранжевом окрасе,
источник, что дельфийцы Кастальским нарекли.

Из найденной расщелины пары проистекали,
которые не только зме;я могли зачаровать.
Но греки древние об этом ничего не знали,
покуда кто-то, надышавшись, не начал провещать.

Бог Аполлон и в цвете лет  был столь сообразительный,
что, первым поняв: на Парнасе искусством не прожить,
решил построить бизнес свой, весьма обворожительный.
И предсказание судьбы в число услуг вложить.
Для предсказаний на Парнасе храм Аполлон построил,
немногим менее трёх тысяч лет тому назад.
В том храме для оракула святилище устроил.
Такие сказки о Парнасе сегодня говорят.

Как бог искусства, Аполлон не сох от одиночества
среди великолепных муз и очень юных жриц.
По совместительству, став богом искусства и пророчества,
он был вниманьем окружён любимых учениц.

Для девственниц, служивших богу, с ним навсегда повенчан--
ных,
вещанья в храме воплощали их детские мечты.
Но к предсказаньям допускали лишь опытную женщину,
одетую в девичье платье, как символ чистоты.

Начало дня у жрицы той запечатлел художник:
купание в источнике Кастальском на заре.
Затем она садилась на золотой треножник,
стоя;щий у расщелины, в святом монастыре.

Испив воды священной из родника Кассотис,
она жевала листья лавра, что с запахом весны.
Вдыхая пар с расщелины, о тленном не заботясь,
впадала в транс и погружалась в видения и сны.

Её пророчества людей пугали странным фоном –
каким-то шёпотом, что схож с шипением змеи.
Поэтому однажды, как-то, вспомнив о Пифоне,
ту жрицу «пифией» служители при храме нарекли.

Легенду Древней Греции поведал дед мне в детстве.
С тех пор мечтал я побывать в том сказочном краю,
где жил красавец Аполлон и музы по соседству.
И не случайно выбрал я профессию свою.

Там встретилась моя судьба. Ей имя дали – Муза
её родители, в расцвете счастья своего.
Они ходили по морям, храня любови узы.
И дочь их в детстве, кроме моря, не знала ничего.

Круизный лайнер стал для нас пристанищем и домом,
где под ногами палуба сменила твердь земли.
И шторм и шквал, девятый вал – всё это нам знакомо.
Так неприветный океан встречает корабли.

Однажды летом, в Греции, оказия случилась.
Фортуна повернулась к нам лицом на этот раз.
Давнишняя мечта моя тогда осуществилась:
нас ждали Аполлона храм, оракул и Парнас.

Парнас – высокая гора с раздвоенной вершиной,
где даже летом снег блестит в тумане голубом.
Могучий лес на скалах, с  юга, вознёсся над долиной,
а склоны скальные покрыты кустарником и мхом.

Под ярким солнцем таял снег и ручейки струились,
питая влагой лес волшебный, что устремился ввысь.
А ниже – по крутому склону, источники пробились
воды целебной и святой. Там сказки родили;сь…

Вот  и полянка, что была любимой и желанной.
Когда-то музы совершали здесь все свои дела.
Так появился уголок земли обетованной,
где сказка, породнившись с былью, как будто ожила;.

Храм Аполлона на Парнасе разрушен был впервые
большим пожаром. То была  утрата велика!
Второй раз храм разрушили наскоки боевые.
Лишь в третий раз отстроенный, он  простоял века.

Но время – медленный палач, с ним обошлось жестоко,
крылом  разрухи проявляя несменный норов свой.
Пред нашим взором лишь колонны стояли одиноко,
а между ними – груды камня, поросшие травой.

Больше двух тысяч лет назад здесь золотом сияли
места святые, где теперь мы с Музою стоим.
Как же они тогда приезжих удивляли,
коль и в руинах поражают величием своим!

Здесь пифия творила чудо в сакральной части зала.
Толпился к  ней приезжий люд со всех концов земли.
Но времени для всех людей у  жрицы не хватало.
Она,  помощники её, всех при;нять не могли.

И вскоре пифий стало две. Затем и три вещали.
К ним направляли весь народ – и знатных, и иных.
Предсказывали по утра;м и вечера;м вначале.
Затем трудились целый день, почти без выходных.

Однажды юный Александр, преодолев дорогу,
явился в храм, когда там жрицы приёмов не вели.
Считалось, что в такие дни глухие люди к Богу.
И каждый день такой жрецы «злосчастным» нарекли.

Принц возмутился суеверьем и пифиями строгими.
А тут ещё и пот катился по шее и спине.
Он до рассвета проскакал разбитыми дорогами
почти две сотни киломе;тров на верном скакуне.

Схватив в охапку пифию, и приподняв немного,
он потащил её немедля во сокровенный зал.
Та отбивалась как могла, пиналась всю дорогу,
но Александр был парнем крепким и жрицу удержал.

Он усадил несчастную на золотой треножник.
Она же, вырвавшись из рук, и злая как змея,
вдруг закричала на него, ругаясь как сапожник:
«Мой мальчик! Да тебя же победить нельзя!»

И эти дерзкие слова он принял за вещание,
и больше пифию решил не отрывать от дел.
То было откровение и тайное желание,
святая истина, которую услышать он хотел.

Когда египетский оракул, на жизненной дороге,
нежданно снова произнёс такие же слова:
« Отныне ты непобедим! Тебе помогут бо;ги! »
От них  вскипела в жилах кровь, вскружилась голова.

С тех пор, уверовав навечно, что предсказанье правильно,
во всех сраженьях был он первым, и первым был в бою,
где, обратившись к ветеранам с известной речью пламенной,
он спас тогда и жизнь свою и армию свою.

А вот ещё одно вещанье, на сказку очень схожее
своей наивной простотой, величьем, наконец.
Как по дороге в Финикию, с женой своей пригожею,
заехал в Дельфы за советом, известнейший купец.

Не первый раз он вёз товар по морю на гале;рах.
Но каждый раз сомнения терзали вновь и вновь.
Он предсказания проверил на множестве примеров.
И ожидал от пифии каких-то нужных слов.

На золото;м треножнике и в платье длинном белом,
на голове сиял, как солнце, золотой венец,
она немного помолчала пред гостем онемелым,
и, словно вспомнив о прекрасном, сказала, наконец:

«С торговлей будет хорошо! » И снова замолчала.
Но у купца от этих слов вскружилась голова
А жрица, погрузившись в транс, всё начала сначала.
И знатный гость услышал дальше сакральные слова:

«В твоей жены роди;тся сын, краси;вейший на свете.
И перед мудростью его померкнут имена
всех, кто когда-либо роди;лись и жили на планете.
Он принесёт всем людям благо на всех их времена.»

Когда же улыбнулася счастливчику планида,
папаша,  в день рождения, устроил пышный бал.
Своей жене, в честь пифии, дал  имя – « Пифаида »,
а сына – Пифагором, соответственно, назвал.

Сын  Пифагор был сы;змала продвинутый ребёнок,
который очень рано научился говорить.
Всё говорил и говорил, и говорил… с пелёнок.
Чем, собственно, всех древних греков успел насторожить.

Никто не знал, что надо делать с  смутьяном Пифагором.
Быть может наградить его? Или казнить его?
Он что-то там сказал такое, возможно, что с укором,
о чём даже отцы святые не знали ничего.

Они собра;лись на совет и меж собой решили,
что в этом, видно, что-то есть и так тому и быть.
И сказанное Пифагором к науке приобщили,
чтобы потомки всё могли познать и уяснить.

С тех пор наследье Пифагора все школы изучали.
И , помнится, я в школе тоже такое изучал.
Но, что он людям рассказал, и что ему сказали,
не помню. Я,  футбол гоняя, уроки пропускал.

Однако, есть один вопрос. Меня сомненье мучит.
Я в этом деле разберусь! Нельзя ж невеждой быть.
Но что же люди тыщи лет там учат, учат, учат…
Всё учат, учат… и никак не могут изучить?!

К источнику мы с Музой вышли. Отважились купаться.
Приглушенные голоса нам слышались в тиши.
С вершин сползали книзу тени и надо возвращаться,
оставив на Парнасе сказку и часть своей души.

Спустившись вниз, я сел на камень, где, спрятавшись от зноя,
смотрел как солнце красит склоны в багрово-красный цвет.
И вдруг услышал голос грека, с курчавой бородою:
«Ты побываешь на Парнасе вновь через тридцать лет. »

Там , на Парнасе, понял я: любовь дана мне свыше.
Наперекор гаданиям цыганской ворожбы.
Она и в дни ненастные была надёжной крышей,
и наносила краски жизни на холст моей судьбы.

Навек запомнил этот миг – со сказкою прощание.
На фоне неба голубого – такие же глаза,
что источали дивный свет, волшебное сияние,
а по щеке её текла невольная слеза.

Нет силы в мире, что любовь бы превратила в бремя!
И вечно будет надо мной небесная краса!
Тогда не знал, не ведал я, что эта сила – Время,
которому подвластно всё. И даже небеса.

Мы в омут эйфории без оглядки окунулись.
Удача даже улыбнулась, надеждою маня.
Но вскоре оказалось, что она не улыбнулась,
а только мимоходом как-то взглянула на меня.

Жизнь провезла меня по кочкам. То подымая, то роняя.
Казалось мне, что невезения сомкнулся мрачный круг.
Что не найти мне двери рая, и что судьба моя такая…
И небо, прежде голубое, свинцовым стало вдруг.

Всё покатилось по наклонной, как в пло;хоньком романе.
И лишь одни воспоминанья мелькали как огни.
И Муза – мой судьбы подарок, растаяла в тумане.
Что делать, даже бо;ги оставалися одни!

С тех пор прошло немало лет. И всякое бывало.
Воспоминанья о Парнасе всплывали вновь и вновь.
Они держали на плаву и сердце согревали.
И снилась сказка, где когда-то жила моя любовь.

Когда и оба тайма уже мы отыграли,
и дополнительное время закончилось давно,
тогда так тянет нас туда, где раньше мы бывали,
куда, по молодости лет, нас ветром занесло.

И вот я снова на Парнасе, среди развалин храма,
где снизошла на эту землю святая благодать
и что-то столь великое, как в детстве слово «мама».
Руины древние веками те таинства хранят.

Присев на камень у колонны передохнуть с дороги,
я понял – храм на этом месте построен неспроста.
И стало ясно – почему здесь прежде жили бо;ги.
А где ещё на свете есть такая красота?
Здесь, средь развалин древности, тысячелетья дремлют.
За каждым здешним камнем – легенды и века.
И кажется, что звёзды в небе словам дельфийских пифий
внемлют,
чьи предсказания бессмертны и слава велика.

Пичужка очень маленькая вдруг возле камня села.
И так смотрела на меня, как будто бы маня.
Неуж-то с ней душа её  Оттуда прилетела,
чтобы увидеть то, что Здесь осталось от меня?

Как здесь проходит время! Незаметно. Час за часом.
Какой простор для мысли и для души простор!
И только небо, как и прежде, царит над всем Парнасом,
раскинув над его вершиной свой голубой шатёр.

Большое солнце не спеша садилось за горою.
Причудливые тени вниз по склону поползли
Навеки бы остаться здесь в смиренье и покое!
Но только бо;ги могут оторваться от земли.

С вершины тропка узенькая вьётся до дороги,
заросшая настолько, что тяжело пройти.
Легенда греков говорит: по ней спускались бо;ги,
когда им к людям надо было почему-то снизойти.

И я пошёл тропою, проторенной бога;ми.
Хоть и тернистый, и нелёгкий, и опасный этот путь.
Не все дороги в жизни мы выбираем сами.
Приду ли я сюда ещё когда-нибудь?

А там – внизу, на камне под горою,
как и когда-то, много лет назад,
сидел старик с бородкою седою,
куда-то в Вечность устремивший взгляд.

«Ты что-то там писал в блокнот?»
                «Записки путевые.»
« Похоже, что писать умеешь. Ты вот что запиши.
Сократ когда-то высказал ту истину впервые:
«Всё тленно… Вечна только музыка души! »

Уснул попутчик мой с улыбкою счастливой.
В купе полупустое ворвалась тишина.
А на столе для чая стояли сиротливо
бокалы непритронутые красного вина.




















 

















      

















 
;
;