Шалости разума. Рассказ

«На вздор и шалости ты хват».

           Лермонтов

Шалости разума.

Рассказ.

Горный князь Орловский Роман Петрович, завершив свои дела, возвращался через лес и свои земельные угодья, которые принадлежали еще его предку по величайшему веленью русского царя за заслуги перед  Россией. Он, услышав стук топоров, понял, что кто-то рубит лес. Оставив коня подальше, он, крадучись, пошёл на стук топоров и увидел трёх лесорубов, а рядом лежали несколько срубленных деревьев - вековые дубы и чинара - восточный платан, не задумываясь, он, вскинул карабин, а сам отошёл за большой дуб.

- Я князь Орловский из села Сиони, я хозяин этой земли, естественно, и леса, по какому праву вы рубите мой лес? Если кто шевельнется, я начну стрелять, собирайтесь в кучу, и чтобы я вас всех видел,- не успел он сказать, как услышал  пронзительный выстрел из дробовика и жгучую боль под правой лопаткой, понял, что кто-то выстрелил ему в спину, потеряв сознание, он долго лежал под дубом. Очнувшись, попытался свистом позвать коня, не получалось, наконец, приложив все усилия, он все же подозвал коня, истекая кровью, едва держась на ногах, дотянулся до стремени и с трудом перекинул непослушное тело поперёк седла. Верный конь вынес своего хозяина из леса и не спеша двинулся в сторону села. Идущий навстречу горец, увидев истекающего кровью человека, лежащего на седле, поспешил помочь, но он не знал, откуда этот незнакомец и, взяв коня за поводья, заставил его идти трусцой. Недалеко в своем роскошном доме жил отставной военный фельдшер Иван Лукич, который лечил своих односельчан. Остановившись у его дома, горец долго стучал в железные ворота, пока хозяин не открыл, увидев истекающего кровью человека, выругался неприличной руганью и отчаянным криком окликнул домашних, чтобы помогли снять и занести раненого в дом.

- Он много крови потерял, вряд ли выживет, - с досадой произнёс фельдшер. Уложив Орловского на топчан, первым делом попытался остановить кровь, которая продолжала сочиться из раны, наложив тугую давящую повязку, затем он достал из своего ручного походного саквояжа шприц и, засучив раненому рукав, впрыснул морфин для болеутоления, осматривая тщательно его рану, снова выругался.
- Мать твою, это же дробовик! Надо дробь срочно извлечь и очистить рану, терпи, парень, на войне не такое еще бывало. Слухи в селе распространяются молниеносно, но здесь никто князя не знал, и все надеялись, что кто-то его узнает и сообщит родным. Сын фельдшера,  расседлав его коня, случайно на уздечке и сбруях увидел клеймо со словом «Роман», на седле тоже было выбито такое же слово, значит, его зовут Роман, и поспешил сообщить это отцу.
- В селе не так уж много людей с таким именем, - обрабатывая рану, не поднимая головы, сказал Иван Лукич. Давай, садись на коня и скачи в село, поспрашивай, может, кто признает. Фельдшер с помощью 25 летней дочери Оксаны, которая недавно вернулась из Парижа, вынимал мелкие свинцовые шарики - дробинки из раны Орловского, бросал их в пиалу, чтобы потом показать ему, конечно, если выживет.

 Роману становилось лучше, очищенная и умело обработанная рана больше сильно не кровоточила. Сын Ивана Лукича еще продолжал объезжать ближайшие села в надежде отыскать родных князя. Остановившись у большого каменного дома, он, не слезая с лошади, окликнул хозяев. Из дома вышла пожилая женщина, прихрамывая, подошла к забору.
- Кто тебе нужен, сынок, - шепеляво спросила женщина.
- Бабушка, вы, случайно, не знаете человека по имени Роман?
- Проедешь еще два дома, справа увидишь большой особняк с колоннами, там и найдешь его. На зов юноши вышла мать Романа, Вера Ивановна, опираясь одной рукой на трость, а другой на посох.
- Я ищу родных Романа, с ним беда, он ранен и лежит у нас дома, - тихо произнёс сын Ивана Лукича и не успел закончить фразу, как услышал громкий душераздирающий вопль отчаяния этой старой женщины, которая рухнула на землю, как срубленное дерево. На крик прибежали военный фельдшер, живущий по соседству, служанки, сторож и приказчик Сергей. Сын Ивана Лукича подробно рассказал приказчику Сергею о том, что произошло. Приказчик поспешно подошел к лекарю, вытащив из кармана деньги, положил на стол.
- Прошу тебя, не покидай больную до моего возвращения, я буду твоим должником, - умоляющим голосом обратился он к фельдшеру.
- Убери деньги и не позорься, я буду находиться у больного, пока она не поправится,- сердито ответил фельдшер.

Роман лежал на животе неподвижно, сквозь марлю еще сочилась кровь, не смотря на усилия Ивана Лукича, который часто бранился.
- Рана из дробовика очень характерна обильным кровотечением, вроде всю рану прочистил, но кровь не останавливается, и это плохой симптом.  Внутренние органы, похоже, не задеты, все дробины я вытащил, теперь вся надежда на Бога и на него самого,- объяснял фельдшер приказчику Сергею. Смотря на истекающего кровью друга, Сергей мучительно думал, кто же мог стрелять в него и за что? Руки и одежда Ивана Лукича были в крови, снимая пенсне, он окликнул жену Марфу Петровну, чтобы она приготовила чистую одежду и помогла ему помыть лицо и руки. Когда он переоделся, жена уже собрала на стол полный графин водки и закуски.
- Не убивайся, парень, теперь от нас ничего не зависит, надеюсь, организм его выдержит, ведь молодой еще, да титанического роста, должен выжить, давайте выпьем, кажется, Вас зовут Сергей? - и, не дожидаясь ответа, залпом опрокинул рюмку водки в широко открытый рот, Приказчику тоже пришлось выпить, по кавказскому обычаю в гостях нельзя отказываться от угощения.
- Надо его отвезти домой, - нерешительно начал было Сергей.
- Никоим образом, молодой человек, кровотечение может вновь открыться, пусть полежит денька два, а потом посмотрим, - выпивая вторую рюмашку, покачав головой, ответил фельдшер.
   Мать Романа, Вера Ивановна, после потери сознания лежала на широкой тахте в саду, фельдшер, прибежавший на крик, старался всячески помочь этой старой женщине, но тщетно. Она дышала тяжело и отрывисто, с хрипом, он попробовал дать ей нюхательного порошка, чтобы привести её в чувство, но всё было пока безрезультатно.
- Давайте перенесем её в дом, там прохладно и будет ей удобно, - предложил фельдшер,- вот ты и попался,- сказал он самому себе,- сколько больных и надо им всем помочь, жалко было пожилую женщину, похоже, её хватил удар, парализовав всё тело, пожалуй, её уже не спасти, - с грустью подумал опытный фельдшер, прислушиваясь к её  предсмертным хрипам.
- Моя помощь здесь не потребуется, всем вам надо готовиться к худшему, - обреченно, тихо вынес он свой суровый приговор и вышел на улицу, направился к своему дому.

 Ранним утром, когда окончательно исчезли предрассветные сумерки, которые поспешно собирала Никта, как по команде поочередно начали горланить деревенские петухи, извещая всех о наступлении рассвета. За горами рождались первые лучи утренней зорьки, соловей начинал сочинять свои новые утренние трели, искусно вставляя нюансы. С высокой мечети доносился громкий азан муллы, призывающий верующих на утренний намаз, каждый двор быстро оживал. Если так, еще тогда не знала, радоваться появлению Романа и этому событию дочь лекаря Оксана или печалиться. С другой стороны, зачем тебе, Оксана эти переживания? Но тайный голос души шептал и призывал, ты еще молода, пусть твое сердце в печали, ранено приезжим мужланом. Ну и что, а зачем тебе сердце без печали? Оно не может биться спокойно без любви, без тревоги, а главное - без страдания, иначе нас изнутри источит одиночество и душевная пустота, как ненасытный червь. Она многое стала воспринимать по-другому, когда  училась во Франции, изучая латынь. Совершенно другая культура, другая цивилизация, изучая творчество Вольтера и немецкого философа Шопенгауэра, она удивлялась их аскетизму, отречению от жизненных удовольствий, и до сих пор удивляется. В данном случае, в её положении, это представлялось ей безумием, добровольно лишить себя чувства радости, приятных ощущений и переживаний было бы для нее предвестником её кончины, вот что звало вдаль, в неизвестность эту молодую женщину. Жребий брошен, пусть все решает и расписывает сама судьба, - думала она, сидя у его изголовья. – Сергей, - обратилась Оксана к приказчику, нам надо заниматься похоронами Веры Ивановны, ты сможешь всё организовать? У меня есть небольшое сбережение и оно твое. Мне печально, что мой приезд совпал с такими трагическими событиями, о чем очень сожалею. Я сама буду его выхаживать, и он должен поправиться.
- Спасибо, Оксана, мы тоже не бедные люди, справимся, там уже похоронами занимаются, и завтра, ближе к полудню, я за вами заеду, - с потерянным видом, тихо произнес Сергей, вставая. Да, это был злой рок, фатум, который висел над головой и тяготел над ней, подавляя её волю, вновь втягивая в губительные любовные игры, которые когда-то разбили её сердце. И вот опять. Оставшись наедине с Романом и вытирая влажной марлей с его лица капли пота, она отчетливо понимала, что он ей нужен и если кто-нибудь предсказал бы, какие крутые повороты судьбы её ожидают, то она никогда  не поверила бы и сочла бы это за бред. Вот так судьба с нами жестоко играет, расписывая все по-своему, и тут  мы абсолютно бессильны, нам только остается мириться с этим и ждать перемену - очередные козни судьбы. Прав был Шопенгауэр: "судьба тасует карты, а мы играем". Поразительно, как, когда и где это произошло, что меня подстерег этот маленький, безжалостный, коварный божок любви со своими стрелами и пронзил мое неуязвимое сердце? Это было обман неопытной души, а сейчас? Я знаю цену этой любви- сначала всходит, как безобидный нежный росток чего - то  нового, а потом, нарастая неуправляемой волной, разрушает твою душу, леденя сердце. Нет, я не поддамся соблазну, не стану затевать игру с судьбой и буду глуха к призывам ангелов, если даже стану их пленницей, и пусть даже закуют меня в цепи на вершине снежных гор, я готова жить в цепях, быть рабыней у самого царя небесного, а вы, небеса, не смейте отнимать мою последнюю надежду на любовь, и прошу, сжальтесь надо мной. Конечно, мы сами виноваты в своих бедах. Слишком любим, слишком много отдаём, слишком много позволяем. Ты, Эрот, остановись, на этот раз я твой неудачный выбор, и не трать на меня свои стрелы. Здесь снова обмануться нельзя,  как у великого русского Поэта: «ах, обмануть меня нетрудно», принимая похоть, вожделение за любовь, впрочем, она тоже основана на страстном половом влечении, здесь нетрудно ошибиться и потом пойди, разберись, была ли она? В любом случае, сначала нужно разобраться в своих чувствах, чтобы потом не страдать, мол, они оказались химерными. Если любовь - сердечное влечение, значит, следует прислушиваться к зову своего сердца, оно-то  уж, наверняка, не обманет, а?

 Роман очнулся, открыв глаза и увидев рядом сидящую Оксану, дочь Ивана Лукича и принял её за ангела, который наконец-то прилетел за его душой, чтобы забрать на небеса. Появление его в образе молодой девушки настолько было неожиданно и неправдоподобно, что он снова закрыл глаза в надежде, что это мистическое существо пери исчезнет, но она сидела на месте, теперь, наклонившись, губами почти касаясь его лица, смотрела на него.
- Слава богу, вы очнулись! как себя чувствуете Роман? – шепотом спросила Оксана. Он снова закрыл глаза, едва шевеля губами, попытался что-то сказать, но не смог. Она бегом бросилась к отцу, чтобы сообщить ему радостную весть, что больной очнулся. Иван Лукич был опытным лекарем и только теперь отчетливо осознал, что ожидаемое чудо произошло и по-детски радовался этому. Он положил свою ладонь на лоб раненого, чтобы проверить, есть ли у него жар, другой рукой щупая пульс.

- Ну, ты, братец, даешь, искренно всех обрадовал. Теперь его надо хорошенько покормить, - обращаясь к Оксане, радостно произнес Иван Лукич. Прибежала и жена Ивана Лукича, Марфа Петровна, по знаку лекаря принесла на подносе графин с водкой и закуски.
- За это чудо грех не выпить, - весело сказал лекарь, наливая всем водки. Роман глаза больше не закрывал, но то, что происходило, воспринимал плохо. - Ты, Оксана, пока покорми его бульоном и добавь, пожалуйста, в бульон красное вино, а потом поможешь мне сменить повязку. Все уже знали, что он, последний потомок древних кавказских феодалов, по воле судьбы выжил, наверное, такова была воля фатума. Бульон был горячий, и Оксана настойчиво кормила его из ложки, часто вытирая платком лицо и рот, он попытался что-то сказать ей, и тогда она еще ближе наклонилась к нему.
- Платок приятно пахнет, - едва шевеля губами, наконец-то выдавил он из  себя, она не сдержалась и, поцеловав его в бледные губы, громко засмеялась, это были его первые слова, да и в таком шутливом тоне. Единственно, что тревожило Оксану, как потом ему сказать о смерти матери, пусть окончательно поправится и окрепнет, может быть, тогда? В любом случае, это будет для него болезненным ударом, и постепенно придется его подготовить к этому печальному событию, наклонившись к нему, нашептала.
- Если мой платок так приятно пахнет, значит, ты и меня чувствуешь, так? -  гладя его русые волосы, с нежностью произнесла Оксана. Он, чуть наклонив голову, утвердительно кивнул. Да, это было рождение неведомого чувства, которое начало заполнять её девичье сердце. Из соседнего дома была слышна жалобная песня девицы. Она тронула сердца Романа и Оксаны, которые слушали её молча.

 Песня девицы:

О, Господи, я всеми забытая сирота,
Ты хоть иногда меня пожалей.
С каждым днем вянет моя красота,
Ведь я нуждаюсь в милости твоей.
Моя любовь чиста, как родник,
Каждый день обливаюсь слезами я.
Жду, появится ли долгожданный путник,
Полюбит и осчастливит меня.
Зачем мне моя красота, юность,
Если чужда человеческая радость,
Появится ли в моей жизни свет?
Ведь я долго жду от судьбы ответ,
Горестно, что пока любимого нет.
Надеюсь, услышишь мою мольбу,
Захочешь изменить сироты судьбу...

Ей отвечал молодой голос из того же соседнего дома, которого поддерживал национальный музыкальный струнный инструмент кеманча:

Жду встречи с тобой и люблю тебя.
Помню твой лик, твой живой образ,
Восхищаюсь твоей красотой каждый раз.
Одиночество освежает нам память,
Я не в силах вернуться в пучину опять.
Скажи, зачем мне испытывать вновь
То, что взволновало когда-то кровь?
Еще жива в сердце продажная любовь,
Она, как дух мщения, во мне бродит,
На пару с памятью с ума сводит…

Я изменюсь благодаря любви твоей,
Избавлюсь от вредной привычки своей.
Наша вина, что мы это не ценим,
Кроме желания ничего не видим.
Любовь, редкий дар, всем нам дана, 
Владеет могучей силой она.
Мы живём ради любви и радости,
Ради той неутомимой бурной страсти,
Ради той необузданной напасти.
И никто не даст на это ответ,
Почему срывается и падает звезда,
Ведь она божья награда.
Многим чудесам ответа нет.
Вряд ли постигнем, и пройдут года,
В нашей памяти останется навсегда.
Светя всем, горит и плачет свеча,
Истекая слезами и их не пряча…

- Сколько грусти и печали в её словах, - едва шевеля губами, произнёс Роман. Девичья мучительная тоска любви, как тоска злая на сердце залегала, опустошая его,  говорится в другой народной песне. Зашёл фельдшер Иван Лукич, которому не по душе была такая близость дочери к Орловскому. Это уже выходило за рамки выхаживания, что его сильно беспокоило. – Я вижу, Ваше сиятельство уже сидеть изволили и, пожалуй, вам пора возвращаться в свое поместье. Ваша рана зарубцевалась и я по мере необходимости буду посещать вас, - нащупывая его рану недовольно произнёс фельдшер, недоброжелательно посмотрев на дочь. Роман не понимал перемену в настроении Ивана Лукича, который просил Оксану выйти на улицу. – Тебе Оксана, не кажется, что ты слишком увлеклась Орловским, что мне не нравится. Он красив, богат и естественно вызывает у тебя интерес, но это опрометчиво, слишком неосмотрительное влечение. Она не слушала его. То чувство, которое ею владело, не знало пощады. Только она не понимала суть его, откуда такая боль, этот холод, сковавший её сердце? Её разум сопротивлялся, напоминая слова Гамлета: проснись, мой мозг! Снова мой разум стал шалить, затевать судьбоносную игру.  Разум, которому можно подчинить рассудок, сужденье, опять ведёт меня к моей гибели или счастью, лишив меня познавательной деятельности мозга, способности логически мыслить. Капризное, вздорное желание, надуманная потребность  не даёт мне обобщать результаты прошлых ошибок, когда городской фендрик обманным путём увёз меня в Париж, а затем, использовав мою доверчивость, бросил меня и потерялся в парижской потешной жизни, которая была обуяна безумием и вульгарностью вкуса. Теперь это новое, обжигающее чувство не позволяет сделать выводы, осмыслить происходящее. Она должна с ним объясниться, признаться в любви, если даже он её отвергнет. Пусть эта безответная любовь, которая уже поселилась в её сердце, выжжет дотла душу, превратив в пепел. Она тихо зашла в комнату, где Роман, полусидя, читал «скорбные элегии» Овидия. – Я вас люблю, Роман – со слезами едва выдавила она из себя. Он вместе ответа крепко обнял её и начал целовать в губы, лицо и не мог остановиться. И произошло то, что должна было произойти. И снова из соседних домов слышна было песня:

Я порой по любви больно тосковал,
В островок души её вновь пускал.
Часто слышу твой возглас: терпи,
Мы любовью порвём эти цепи.
И наступит наш долгожданный час,
Он навсегда без печали осчастливит нас…


       09.06.2017г.          м.м.Б.