11. Цвет кухонного полотенца

11.  Цвет кухонного полотенца


Я шла из школы домой по тропинке, протоптанной в высоких иркутских сугробах.

По пояс — взрослым, почти по макушку — мне.

Мороз за 40, но нам, сибирякам, не стать-привыкать.

Школьные занятия в те дни никто из-за мороза не отменял. Разве уж если за 50 ударит.

Споткнулась на какой-то колдобине, поскользнулась, упала, выронила из кармана ключи от дома.

Железные, на кольце.

Те, что ни в коем случае нельзя терять.

Домой не попадешь.

Искала их в снегу, роя руками норы, отчаиваясь.

У самой земли, на дне сугроба (почти гроба, су-гроба) нашла.

Ключи прилипли намертво к моим пальцам.

Пыталась отлепить — больно.

Не с мясом же рвать.

Дошла до дому, поднялась к себе на третий этаж .

И поняла, что открыть квартиру не могу.

Стояла у двери и плакала.

На плач вышла соседка. Увидела мою беду, принесла чайник с теплой водой, стала лить мне на руку.

Ключи оттаяли. Но в том месте, где они прилипали к коже, остался след.

Шрамик потом долго не проходил.

Я открыла дверь, и навстречу мне выбежал из квартиры шальной, временно сумасшедший, вздыбленный всеми шерстинками, Дымка.

Для него в декабре настала весна.

Пора любви.

Поиски ответа.

Кот унесся по лестнице вниз.

Я не очень встревожилась —входная  дверь в подъезде закрыта, никуда голубчик не денется. Он и раньше убегал, сидел внизу, на ступеньках, мы с папой приносили его обратно.

Я прошла на кухню.

Промокнула слезы на глазах кухонным полотенцем (запах его до сих пор помню).

Включила горячую воду, подставила под нее руку и постояла так.

Потом (о чем жалею и сейчас), достала вилку из ящика кухонного стола, подошла к плите, поела со сковородки картошки.

И только потом спустилась вниз, в подъезд, за Дымкой.

Его там не было.

Я обошла наш двор.

Нет Дымки.

Обошла соседние дворы.

Нет нигде.


Он вернется, утешали родители.

Он вернется, говорили соседи.

Он вернется, повторяли вслед за взрослыми мои подружки.

Но Дымка не вернулся.

Я больше никогда его не видела.


Дымка, где ты?

Быть может отловил тебя черный скорняк, чтобы сшить из твоей богатой шкурки шапку «под песца»?

Забили камнями жестокие мальчишки?

Или разорвали уличные псы?

А может сам ты, выросший в тепле, балованный, холеный, окоченел на морозе, не выдержав ночевки под открытым небом?

Или приютил тебя, за красоту твою, случайный прохожий?

Прикормила какая-нибудь продавщица ближнего магазинчика, дворничиха, уборщица?

Взяли «в дети» чужие бабушка с дедушкой, одинокие пенсионеры?

Полюбился ты младшей школьнице, вроде меня?

Нет, ты жив, Дымка! Я чувствую, я знаю!

Месяца три-четыре я всюду искала его, обходила окрестные кварталы, расспрашивала прохожих, клеила клейстером на столбах объявления:

Потерялся кот!

Серый, сибирский.

Хозяева страдают.

Просьба вернуть.

Вознаграждение гарантируем.

Что-то говорило мне, что еще  бьется где-то на свете Дымкино сердечко.

Странное какое-то, смутное, не называемое словами чувство, но я ему верила.

И страдала ужасно.

Родители предлагали мне завести нового котенка, «точно такого же».

Но мне не нужен был «точно такой же».

Мне нужен был Дымка.

- Да они все одинаковы! Вот у тети Риммы как раз окотилась кошка, серая, сибирская, котята спокойные, здоровенькие, к лотку приученные… Опять же, дорого с родственников тетя Римма не возьмет...

Не хочу спокойного, не хочу здоровенького, не хочу приученного.

Верните мне моего Дымку.

Тогда я поняла, что единственного никем не заменишь.

А спустя три или четыре месяца, я вдруг почувствовала, что Дымки на свете нет.

Тот же внутренний голос, что раньше твердил мне, что он жив, теперь сообщил, что его сердчишко перестало биться.

Знаем, всё мы знаем всегда.

С самого начала всё тайное явно.

Все секреты открыты.

Есть что-то в нас, что нас никогда не обманет.

Есть кто-то в нас, кого обмануть нельзя.

Кто говорит с нами, хочет предостеречь, уберечь.

Только плохо мы к нему (к себе!) прислушиваемся.