Белое море

Белое море раскинулось по земли
горькому чреву, ласкаему кислотой, не опорочено именем и людьми, вдавлено мраморной в Нечто стальной пятой. Сотни китов в нём дрейфуют на дикий юг, чайки кричат и кидаются в его зыбь, небо лиловое с ним образует круг, луны на нём оставляют кроваву сыпь, гнойные язвы, рябящее полотно, древние буквы, разящие письмена. Если в глазах удушающе и темно, и перепутаны лица и имена, если на горле синеет больничный жгут, и, задыхаясь от жажды, чернеет плоть, в гавань входи, как в последний для нас приют, чтоб этот камень скалистый ломать, колоть, чтобы разрушить запреты кошмарных стен странно-кирпичных в парении этажей. Тело, как лист, испещрённое сетью вен, воет и плачет — так губы ему зашей, вставь вместо сердца кораллы и жемчуга, вместо хребта охлаждённый во льду титан. Пусть не дрожит, превращаясь в гранит, рука, капает воск раскалённый на розы ран. Белое море прозрачно и чуть горько, в нём анемоны электро-сетями лгут. Вот альбатросы врываются в молоко, вот буревестник сплетает шнуры минут. Там Атлантида — за тихим движеньем век, ходят атланты, синея глазным пучком. Мы не атланты — мы слабый, но быстрый бег. Не вспоминай, не загадывай ни о ком — все предадут, в лёгких что-то шипит узлом. Вот голубика — синеющий фиолет, вот на губах отпечатки — бурбон и ром. Больше ничто, ничего драгоценней нет. Грустную ложь порождает глазок-экран: цепи картинок и линий, значочков, бит. Вот в безвоздушном пространстве плывёт Уран, столь (не)далёк и холодЕн — плывёт и спит. Белое море волнуется в небесах, бьются фонтаны китов из небес, и бес путает пальцы в просушенных волосах. Хочешь ли ты, моя радость, чтоб я исчез, чтоб прекратился, как жгучесть гитарных струн? Звуки не будут извечны, я — только звук. Белое море прожгло окончанье рун на беззащитности тонких, провисших рук. Вот пустота — это место в моих глазах и ирреальные страны за гранью век. Море хранит умиранье в своих волнах. Самый изломанный, конченный человек. Грязь на ботинках и в душах, дымы, зола.
Что мне понятно?
Ничто.
Никогда.
Никак.
Если бы эта дорога не вниз вела, я б не обрёл этих тонких, пластичных благ. В море, над морем — я сплю на шести крестах, в боль свою, веру неверия я одет, чёрные перья поют во моих крылах. Будь за меня, ведь меня
совершенно
нет.
Да, и до Рая немыслимо далеко. Да, и до Бога ли в апофеозе тел. Через словесное, пышное рококо не докричаться мне, если бы я умел стать недвижим, чтобы голос мой не осип, стать хоть немного неистовей и сильней. Белое море ласкает чернильных рыб.
Книжное море
солёнее
всех
морей.