Я у судьбы прошу немного Стихотворения, поэмы, пес

 
«Не верь, если скажут...»

 Не верь, если скажут, что выбрал я жребий иной.
 Хранителям прошлого вечно бродить меж живыми.
 Добром помяни и гитарные струны настрой,
 И вспомни те песни, что пели не раз молодыми.
 Как верили в жизнь и влюблялись в красивых девчат.
 Уют презирая, стремились в таёжные дали.
 Про звёздное небо и шорох лесного ручья,
 Под терпкий до горечи чай на коротком привале.
 О мире, устои которого были тверды,
 Ты пой, не фальшивя в угоду судьбе, как и прежде.
 И пусть затирают на картах былого следы —
 Звучать будет музыка гимном любви и надежде.
 Не верь, что ушел я, не выполнив долг до конца
 И смерть из седла меня вышибла в балке ковыльной.
 Не ей останавливать старой закалки сердца,
 Глумливо ощерясь над свежею глиной могильной.
 Нам каяться поздно и веру менять не с руки.
 Не мы предавали и грабили, меры не зная.
 На собственной шкуре мы знаем, насколько горьки,
 Хвалёные яблоки нового русского рая.
 Всё меньше и меньше друзей остаётся вокруг.
 Былую надменность орёл обретает двуглавый.
 Но круг завершая, на новый выходим мы круг,
 Во имя всё той же великой и нищей державы.
 

«На речные перекаты...

 На речные перекаты
 За туманной пеленой
 Я смотрю, забыв про даты,
 Что остались за спиной.
 Весь я, правый и не правый,
 Навсегда остался там,
 И обломки переправы
 Разметало по волнам.
 Улеглись былые страсти,
 Впереди сплошной туман,
 Рулевой, устав от власти,
 Вечно болен или пьян.
 Из того, что было свято
 Не осталось ни-че-го...
 Слава Богу, был когда-то
 Берег детства моего.
 

«Я у судьбы прошу немного...»

 Я у судьбы прошу немного:
 Глоток воды из родника,
 Чтоб друг был рядом, а дорога —
 Прямой и в меру далека.
 От сплетен огради и слухов,
 Дай сил достойно всё пройти.
 Обереги детей и внуков
 На трудном жизненном пути.
 Пусть состраданием ранима
 Душа болит остаток дней,
 А Русь — стоит в веках, хранима
 Святою верою своей.
 Чтоб добрым словом, не без грусти,
 Помянутый в родном краю —
 Я тосковал о Златоусте
 И в преисподней, и в раю.
 

«Ничто не вечно на земле...»

 Ничто не вечно на земле и эта
 Осенняя растрёпанная грусть —
 Всего лишь отзвук солнечного лета
 В которое я больше не вернусь.
 Не припаду горячими губами
 К прохладе беззаботного ручья
 И солнце, оплывая над стогами —
 Померкнет, догорая, как свеча.
 Но если только в этом нить сюжета
 Идущей к завершению главы,
 Как уместить в неё оттенки цвета
 И шорох увядающей листвы,
 Глаза любимой, вкус краюхи хлеба,
 Туман над речкой, тишину полей
 И вечный зов безоблачного неба
 С его печальным криком журавлей.
 

 
«Вновь распогодило с утра...»

 Вновь распогодило с утра,
 И листья клёнов —
            зиме под ноги,
 Швырнула осень.
 Дымок последнего костра
              моей дороги —
 Бродяга ветер,
           с собой уносит.
 И пусть резвится,
              мне не жаль
 Багаж былого.
 Зачем он там,
           где будет даль
 Пути иного.
 Сомкнётся с новым
              старый круг,
 Но вне спирали —
 Костёр,
      который здесь потух,
 Разжечь едва ли.
 А то, что новые тела
             и море света —
 Так мне,
         без твоего тепла,
 Зачем всё это.



«Я с этим миром явно не в ладу...»

 Я с этим миром явно не в ладу
 И мучаюсь, порой не понимая
 Зачем был нужен и куда иду,
 Покорно этот жребий принимая.
 У юности спроси: зачем она,
 И прозвучит ответ без промедленья —
 Что б всё от жизни получить сполна,
 Растрачивая годы, как мгновенья.
 И разве не был счастлив ты со мной,
 Когда не слишком совесть утруждая,
 Не вспоминал, что именно весной
 Готовят ниву к сбору урожая.
 У зрелости спроси: зачем была,
 И та ответит искренне, как другу —
 Чтоб закусить до крови удила
 В стремленье первым пробежать по кругу.
 Чтоб опустить с заоблачных высот
 К которым людям свойственно стремиться.
 Помочь найти в стремнине жизни брод,
 Не дав в потоке бурном оступиться.
 У старости спроси: зачем же ты,
 И приговор прочтёшь во взгляде строгом —
 Чтоб пронести до гробовой черты
 Твои грехи перед людьми и Богом.
 Припомнить все ошибки и долги,
 Когда ночами долгими не спится.
 Пройти с тобой последние шаги,
 Покаяться, простить и помолиться.
 А детство, просто рядом посидит,
 И не вникая в эти разговоры —
 Беспечно улыбаясь, проследит,
 Как мячик солнца катится за горы.
 


«Улыбаясь разводам проталин...»

 Улыбаясь разводам проталин,
 У мерцающих звёзд на виду,
 Посреди пепелищ и развалин
 Я в далёкое детство иду.
 Пусть порушено всё, но осталась
 За чертою бетонной глуши
 Заповедная даль, где усталость
 Без следа исчезает с души.
 Этот мир не коснулось проклятье,
 Здесь не правит свой бал вороньё,
 И луны желтоглазой распятье —
 Покаяние примет моё.
 Окруженный эпохой иною,
 В вихре прожитых лет закружусь
 И к берёзке, посаженной мною,
 Как к груди материнской прижмусь.
 Тёплой грусти былого соседства,
 Убелённым касаясь виском —
 Чистый снег с рваной варежки детства
 Я украдкой слизну языком.
 


«Мне под утро приснилась мама...»

 Мне под утро приснилась мама,
 Старый дом и сирень в саду.
 Босиком и по лужам прямо,
 Улыбаясь ей, я иду.
 Воздух чист и тягуч медово,
 Но студён, до рези в груди.
 Это чувство настолько ново,
 Словно жизнь ещё впереди.
 А вокруг, беззаботно молод,
 Это сколько же лет с тех пор, —
 Деревянный солнечный город
 Разбежался по склонам гор.
 Свет заката янтарно зыбок
 И азартен треск домино,
 А таких открытых улыбок
 Я не видел вокруг давно.
 В этот миг своего причастья
 К миру детства и доброты —
 Я взмываю на крыльях счастья
 До немыслимой высоты.
 Над грядою скалистой дали
 Облака, словно пух легки
 И уносит мои печали
 Полноводная гладь реки.
 Но не вырваться ей с разбега
 На раздольный таёжный склон...
 Вязнет память в сугробах снега
 И недолог утренний сон.
 


«Любимая, пусть дождь в окно стучится...»

 Любимая, пусть дождь в окно стучится
 И до снегов совсем подать рукой —
 Усни, родная, пусть тебе приснится
 Весенний полдень, домик над рекой,
 Та улица, где девочкой беспечной
 Ты оставляла туфельками след,
 И в скопище огней дороги млечной
 Звезды твоей неугасимый свет.
 Приснится мир, наполненный любовью.
 Туманный плёс, искрящийся в ночи,
 А мама вновь присядет к изголовью
 И дивной песней голос зазвучит.
 Над речкою, доверчиво и зыбко,
 Ей отзовётся в роще соловей
 И добрая отцовская улыбка
 Согреет ночь теплом далёких дней.
 Безоблачного неба окаёмок
 Плеснётся, наполняясь синевой,
 И девочка, совсем ещё ребёнок,
 К твоей руке притронется рукой.
 Дивясь тому, насколько вы похожи
 И уловив печаль в глазах твоих,
 Замедлив шаг, оглянется прохожий,
 Но что вам кто-то, кроме вас двоих.
 А я, за этой встречей наблюдая,
 Присяду неприметно в стороне —
 Впервые до конца осознавая,
 Как дороги вы обе стали мне.
 


«Здравствуй, дней моих мятежных...»

 Здравствуй, дней моих мятежных,
 Сердцу милый уголок.
 Гор изломы в шапках снежных
 Да смурного неба клок.
 Куст рябины у обрыва
 В серебристом куржаке.
 Пиво местного разлива
 И слезинка на щеке.
 Остов баньки в огороде
 Над шумливым ручейком,
 Где совсем недавно, вроде,
 Целовались мы тайком.
 Вот и всё, что тут осталось
 Отзвук прошлого храня.
 Но теперь и эта малость,
 Как святыня для меня.
 


«Чем меньше тех, кто дорог рядом...»

 Чем меньше тех, кто дорог рядом,
 Тем тяжелее груз могил.
 Наш старый дом прощальным взглядом,
 В дорогу маму проводил.
 Подслеповатые оконца,
 В разводах долгих зим и лет,
 Печально щурились на солнце,
 Махая форточками вслед.
 Искрились солнечные блики
 На лужах около крыльца.
 Икон торжественные лики.
 Овал родимого лица.
 С достоинством, всегда присущим,
 Ты уходила в мир иной
 И только ветер вездесущий
 Играл беспечно сединой.
 О чём, волос легко касаясь
 И близком лишь тебе одной,
 Благословляя и прощаясь
 Шептал бродяга озорной?
 Что обещал он, странник вечный,
 Донёс ли дым родных полей,
 Сулил ли райский сад беспечны
 И скорый пир среди друзей?
 А может, шастая уныло
 Над гулкой пустошью могил —
 Он, как и я, за всё, что было,
 Прощенье у тебя просил.
 


«Ещё один отъезд дождём оплакан...»

 Ещё один отъезд дождём оплакан
 И поезд плавно набирает ход.
 Такое чувство, что сердечный клапан
 Готов наружу вырваться вот-вот.
 От этой боли ни куда не деться
 И не поделать с нею ничего —
 Нельзя без крови оторвать от сердца
 Того, что сердцем делает его.
 А жизнь спешит, не оставляя срока
 На осознанье тяжести потерь,
 Но это мы, а не она жестока —
 Мы, в прошлое захлопываем дверь.
 Горят мосты, а с берега забвенья,
 За это и не думают винить,
 И дай Господь им силы и терпенья
 Как можно дольше доброту хранить.
 Пусть мудрость их не исчерпает меру
 И помыслы останутся чисты,
 А там, в награду за любовь и веру —
 Глядишь, и восстановятся мосты.
 На пепелищах возродятся храмы,
 Сотрётся в пыль амбиции гранит,
 И сердца кровоточащие раны
 В рубцы и шрамы время превратит.
 


«Эта осень, нежданно...»

 Эта осень, нежданно,
 Стылым ветром дохнула.
 В рваных клочьях тумана
 Чья-то тень промелькнула.
 Звонкий смех у реки
 Отозвался знакомо
 И зажглись огоньки
 В окнах, отчего дома.
 Замер отблеск заката
 На соцветьях герани,
 Стыл, забытый когда-то,
 Чай в гранёном стакане,
 Ярких звёзд хоровод,
 Говорливая речка,
 Пять шагов от ворот
 До ступенек крылечка.
 Вот и пройден мой путь
 От начала до края,
 Но успею вдохнуть
 Воздух дивного края,
 Прикоснуться виском
 К пятистенку, как к другу,
 Пробежать босиком
 По цветущему лугу.
 Да чтоб жаркое лето
 Тёплым ливнем умыло...
 Только, было ли это
 И со мною ли, было?
 


«Ещё не желтизна — намёк...»

 Ещё не желтизна — намёк,
 Но суть его неотвратима.
 И, раздувая уголёк,
 Багрянцем полыхнёт рябина.
 Скользнёт дрожащий лист с осин
 И ляжет под ноги не слышно.
 А ты, средь осени — один,
 Не понимая, как так вышло.
 Где растерял друзей своих,
 Осилив долгую дорогу,
 Кем и за что дарован стих,
 Да и зачем был нужен Богу.
 


«Мне снилась лесная сторожка...»

 Мне снилась лесная сторожка
 И синие ели в снегу.
 В морозных узорах окошка
 Желтела луна на стогу.
 Чадила свеча, догорая,
 И этот причудливый свет
 Метался от края до края
 По сумеркам прожитых лет.
 Мне снились глаза и улыбка,
 И рук твоих жарких кольцо,
 Но было туманно и зыбко
 Родное до боли лицо.
 А голос звучал хрипловато,
 Забытым восторгом пьяня,
 И так же, совсем как когда-то,
 Ласкал и баюкал меня.
 И словно шальная девчонка,
 Впервые гульнувшая всласть,
 Смеялась и пела позёмка,
 В неистовом вихре кружась.
 А там, за безумством метели,
 Где с явью сплетаются сны —
 Мне чудился шорох капели
 И запахи ранней весны,
 Дыханье недолгого лета,
 Осеннего неба простор
 И яркие краски рассвета
 На склонах заснеженных гор.
 


«А какая ночь была...»

 А какая ночь была!
 На продоле —
 Закусила удила
 Вьюга в поле.
 Разыгралась,
 От свободы хмелея
 И помчалась
 Седока не жалея.
 Раскалилась, до красна,
 В доме печка.
 Озаряла муть окна
 Бликом свечка.
 Ало пенилось вино
 В стенках кружки.
 Домотканое рядно.
 Тень подушки.
 Разговоры оборвав
 Нежным взглядом,
 Села ты, меня обняв,
 Молча рядом.
 Белой птицею в стекло
 Вьюга билась...
 Столько лет прошло,
 И вдруг — ты приснилась.
 


«Ах, капель, полуночница шалая...»

 Ах, капель, полуночница шалая!
 От тебя ни покоя, ни сна.
 Словно песня моя, запоздалая,
 За окном хороводит весна.
 И куда-то летит вверх тормашками
 Всё, чем долгие годы жилось —
 Опьяняюще пахнет ромашками
 От растрёпанных ветром волос.
 Замелькали перроны вокзальные
 Под гармонь, со слезами внахлёст
 И берёзы, как свечи венчальные,
 С огоньками мерцающих звёзд.
 Степь дохнула вечерней истомою,
 Опалил кромку неба закат
 И улыбку, такую знакомую,
 Эта ночь мне вернула назад.
 В синем омуте глаз с поволокою,
 Под собольей опушкой бровей —
 Снова вижу я юность далёкую
 С расстояния в тысячи дней.
 И уж если судьбой наворожено,
 То с её колеи не свернуть —
 Проходи, посидим, как положено.
 Нам былое не грех помянуть.
 


«От заката до рассвета...»

 От заката до рассвета,
 В вихре красок и страстей,
 Нас кружило бабье лето
 На пределе скоростей.
 Синева в озёрах стыла,
 К снегу вылинять спеша,
 Осень зиму ворожила,
 В парке листьями шурша.
 Ждали свой черёд метели,
 А в безмолвии аллей —
 Нам, под музыку капели,
 Пел о счастье соловей.
 Но и осень дело знала.
 Нагадала дальний край,
 Суматошный шум вокзала,
 Да последнее «прощай».
 И остались без возврата
 На родимой стороне
 Те, кого любил когда-то
 И кто был так дорог мне.
 Не вернуть и не вернуться,
 А когда таков расклад —
 Если вышло разминуться,
 То и нет пути назад.
 Боль с годами ослабела,
 Запеклась на ранах кровь,
 Но, видать, не постарела
 Моя первая любовь.
 И за далью окаёмка
 Невозвратных юных лет,
 Сероглазая девчонка
 Мне рукою машет вслед.
 Эх, года мои, годочки —
 Много в жизни повидал,
 Но за те шальные ночки
 Всё бы, кажется, отдал.



«Не вчера ль мы друг друга встретили...»

 Не вчера ль мы друг друга встретили
 И казалось — жизнь впереди,
 А промчалась, и не заметили,
 Что осенние льют дожди.
 Поросли быльём стёжки росные,
 Над рекой отпел соловей
 И разъехались дети взрослые
 За мечтой и долей своей.
 Так о чём же тогда печалится —
 Как мечталось, так и сбылось.
 Кто сказал, будто всё кончается
 С первой прядкой седых волос?
 Ты не верь в болтовню досужую —
 И осенняя даль ясна,
 А за лютою зимней стужею
 Неизбежно придёт весна.
 Журавлиный подрост потянется
 В отчий край на гнёзда свои,
 Зорька вешняя разрумянится
 И споют для нас соловьи.
 Соберутся внуки да правнуки
 В хлебосольном доме твоём.
 Будут будни и будут праздники.
 Так что, мы ещё поживём.
 


«Не хочу пустых речей...»

 Не хочу пустых речей
 Над моей могилой.
 Ни друзей, ни палачей,
 Ни толпы унылой.
 Оркестрантов пьяных медь —
 Лишняя морока,
 Даже если умереть
 Выйдет раньше срока.
 Не скорби и не жалей.
 Лучше, как бывало,
 До краёв вина налей
 В два больших бокала.
 Вместо свечки восковой
 Дай один мне в руки,
 Посидим вдвоём с тобой
 В горький час разлуки.
 Помолчим и, что слова —
 Всё давно не ново.
 Только, если ты жива,
 Я — живей живого.
 


«Пошла последняя минута...»

 Пошла последняя минута
 Владычества морозных дней
 И устремляясь в небо круто
 Набухли почки тополей.
 Душа живёт грядущим мартом,
 Теплом ветров, разливом рек
 И словно спринтер перед стартом
 Горбатится на взгорках снег.
 Недавно блеклые пейзажи
 На удивление свежи
 И, воронёные от сажи,
 На солнце греются бомжи.
 Мы пережили эту зиму
 Назло пророчествам кликуш.
 Достань и мне братишка «приму»
 Коль выпал столь изрядный куш.
 Давай припомним, как когда-то
 На чужедальней стороне,
 Два необстрелянных солдата
 Дымили ею на броне.
 Им виделись, иные дали
 В слепящей ярости атак,
 И уж конечно не мечтали
 Жить на земле своей вот так.
 Но у судьбы иной критерий,
 А тут ещё развал страны.
 Ну кто в те дни считал потери
 И с той, и с этой стороны.
 Не важно, форма или роба
 Досталась каждому из нас —
 Мы не нужны сегодня оба.
 Ты, чуть пораньше, я — сейчас.
 Но и на этом поле боя
 Нам вновь чертовски повезло.
 А что касается изгоя —
 Живи солдат, врагам назло.
 


«Кто сказал, что камни молчат...»

 Кто сказал, что камни молчат?
 И они говорят порою...
 Вот и встретились.
 Здравствуй брат.
 Погоди, калитку прикрою.
 Разложу нехитрую снедь,
 Постелю на лавку газеты.
 А теперь не грех посидеть.
 Кстати, как насчёт сигареты?
 С этим зельем у вас — труба,
 Или бросил? Святое дело!
 Я пытался, да не судьба.
 Даже пробовать надоело.
 Постарел, говоришь? А то!
 Не из лёгких была дорога.
 Расстегну, пожалуй, пальто.
 Душновато у вас немного.
 Ты о чём, какая слеза?
 А, платок. Так с полгода маюсь —
 Дым табачный режет глаза.
 Ничего, сейчас проморгаюсь.
 Вот поставлю в вазу цветы,
 Тут на пару минут работы.
 Рассказал бы лучше, как ты.
 Обо мне какие заботы.
 Слава Богу, здоров и жив.
 Ну, а то, что снега белее —
 Так и время, вон как бежит.
 Да чем дальше, тем и резвее.
 Тут, недавно, листал альбом
 Тех, счастливых времён, советских.
 И попался наш старый дом,
 В окруженье халуп соседских.
 И настолько сдавила грудь,
 Эта, вроде бы, как и малость,
 Что ни выдохнуть, ни вдохнуть.
 Вот такая она, брат, старость.
 Ну, давай ещё по одной.
 С рюмки, хуже, чем есть не будет.
 И, спасибо за всё, родной.
 А не прав где, так Бог рассудит.
 


«Нас по жизни мотало...»

                В.Чернявскому

 Нас по жизни мотало
 То туда, то сюда.
 В суматохе вокзалов
 Проносились года.
 На борту субмарины,
 От родных берегов —
 Мы ныряли под льдины
 Края вечных снегов.
 Что богатство и слава
 Если вера в груди,
 За спиною Держава
 И вся жизнь впереди.
 Севера и камчатки —
 Точки встреч и разлук:
«Как дела?» «Всё в порядке!»
 Друг и в Африке друг —
 Стол накрыт, Спирт разбавлен.
 Под нехитрую снедь,
 Разговор так поставлен,
 Что не грех посидеть.
 Но турбины прогреты
 И кому-то пора,
 Огонёк сигареты
 Будет тлеть до утра.
 Тусклой лампы разводы
 Бриз прощально качнёт...
 Кто же думал в те годы,
 Что вот так повернёт.
 И паря, словно птица
 Над быстриною лет —
 Будет память кружиться
 Среди тех, кого нет.
 Впрочем, кто его знает,
 Может в мире ином —
 Нас судьба помотает
 И сведёт за столом.
 


«За моим оконцем...»

 За моим оконцем
 Всё житейски просто —
 Залитые солнцем
 Холмики погоста,
 Церковь на пригорке,
 Верба при дороге,
 Сизый дым махорки,
 Разговор о Боге.
 Дед с утра жердину
 На хлеву меняет.
 Бабка животину
 В стадо выгоняет.
 Видно, деревеньку
 Рано схоронили —
 Дюжат помаленьку
 И живут, как жили.
 Что им смена власти
 Во дворцах Царьграда.
 Много ли для счастья
 Человеку надо.
 


«Вот ещё один год мы на дни разменяли...»

 Вот ещё один год мы на дни разменяли
 Словно мелочь, растратив неизвестно куда
 И осенний туман, размывая детали,
 Невозвратную даль заслонил навсегда.
 Зачадили костры, синеву выжигая,
 В ожиданье снегов просветлели леса,
 И на зов журавлей, в поднебесье взмывая,
 Всё печальней и тише друзей голоса.
 Замирая в груди, сердце бьётся тревожно,
 Словно рвётся подранком за стаей взлететь,
 Но пока ты со мной, всё не так безнадёжно —
 Есть надежда успеть долюбить и допеть.
 Постоять в тишине остывающих плёсов,
 Насмотреться на то, как покоем дыша,
 Над полынной тоской увяданья покосов
 Опадает листва, под ногами шурша.
 Как тускнеет закат, отражаясь в протоках,
 Всё багрянцем залив, словно скатерть вином.
 И целуя тебя, я забуду о сроках,
 Предначертанных нам на отрезке земном.
 


«Когда, теряясь в снежной замяти...»
               
 Когда, теряясь в снежной замяти,
 Смеркается вечерний свет —
 Я отдаюсь на волю памяти
 И ухожу за нею вслед.
 Веди меня моя попутчица,
 Как в доброй сказке наяву
 Туда, где пьёт весна распутница
 Из луж капели синеву.
 Где в скалах, небом отороченных,
 Бьют родники хмельней вина
 И на заборах скособоченных
 Остались наши имена.
 Вот тут и сядем на пригорочке.
 Откроем в прожитое дверь.
 Дымком ворованной махорочки
 Разбавим горький вкус потерь.
 А там, под зелье приворотное,
 В стакане без краёв и дна —
 Припомним время беззаботное,
 Что перепало нам сполна.
 Сплетая небыли и были,
 Пройдём ещё разок весь путь,
 Где и любили, и дружили
 Да так, что есть о чём взгрустнуть.
 Здесь, прикасаясь сердцем к истине
 Давно утраченных идей —
 Помянем добрым словом искренне
 И время то, и тех людей.
 

«Дул, давно ли ветерок...»

 Дул, давно ли ветерок,
                а уж холод.
 Невелик у жизни срок,
              где был молод.
 И протопленная печь —
                мёда слаще.
 А желание прилечь
                стало чаще.
 Только сон совсем не тот,
                как бывало.
 Не спасает от забот
                одеяло.
 Сяду около окна,
             коль не спится.
 Над сугробами луна
                серебрится.
 Просидим с ней до утра,
                вспоминая,
 Беззаботный дым костра
                в небе мая.
 Там и пары слов вполне
                нам хватало.
 А теперь, чуть блик в окне —
                ночи мало.
 Разве думалось, что так
                обернётся.
 И любой пустяк
           не раз отзовётся.
 Что обступят в тишине
                мысли эти,
 Словно тени на стене
             в лунном свете.
 Вот стоят они, скорбя
                по утратам...
 Убежать бы от себя,
                да куда там.
 


«Старых улиц перекрёстки...»

 Старых улиц перекрёстки
 В сонном царстве тополей,
 И повсюду отголоски
 Невозвратных юных дней.
 На припёке под забором
 Куры греются в пыли,
 Березняк под косогором,
 Речка плещется вдали.
 Пахнет детством и смолою
 От щербатого венца.
 Синь небес над головою,
 Куст сирени у крыльца.
 Ничего не изменилось,
 Те же избы вкривь да вкось,
 Где так пелось и любилось,
 И хотелось, и моглось.
 А с чего печалям взяться —
 Мысли не было тогда,
 Что за речкой вслед умчаться
 Эти годы в никуда.
 Кто же знал, что кущи рая
 Я оставлю в том краю?
 Принимай земля родная
 Душу блудную мою.
 И пускай нельзя вернуться
 В краткий миг былого дня —
 Дай икон твоих коснуться
 И, благослови меня.
 


«Мы опошлили всё, что пройдено...»

 Мы опошлили всё, что пройдено —
 Цель, идею, вождей и путь,
 А само понятие Родина
 Потеряло былую суть.
 Деньги стали мерилом ценности,
 Не понять, где шлак, где руда.
 От былой державной надменности
 Не осталось даже следа.
 И несёт нас потоком времени
 В беспросветной промозглой мгле.
 Только как без роду и племени
 Человеку жить на земле?
 Без корней росток не проклюнется
 И дубрава не зашумит.
 Может, стерпится, но не слюбится.
 А душа, она отболит,
 Пострадает и успокоится
 На погосте среди берёз.
 Родниковой водой умоется
 И займётся собой всерьёз.
 Заживёт достойно и праведно
 Не сводя с Всевышнего глаз,
 И, наверное, это правильно —
 О себе подумать хоть раз.
 А пока перспективы дальние
 Приближают дни и грехи —
 Принимай Россия скандальные,
 Но во славу твою — стихи.
 


«Русь моя, деревеньки убогие...»

 Русь моя, деревеньки убогие
 За чертой куполов золотых.
 Свет лампад и страдальчески строгие
 Отрешенные лики святых.
 Это небо пронзительно синее,
 Без начала и края снега,
 Перелески в искрящемся инее
 И в монашьих клобуках стога.
 Ручеёк под плакучими ивами,
 Запах хлеба, да щи на столе —
 И кому, как ни нам, быть счастливыми
 Вот на этой раздольной земле.
 Жить да жить бы беспечно и радостно,
 Если с милою рай в шалаше...
 Почему же так горько и тягостно,
 Словно камень лежит на душе.
 

"Эти горы в тумане..."

 Эти горы в тумане
 Уходящего дня,
 Да прореха в кармане —
 Всё, что есть у меня.
 Но сознанье причастья
 К величайшей стране,
 Высшей степени счастья
 Соразмерно вполне.
 Мне б сегодня свободу
 Тех, осмысленных дней,
 То единство народу
 И величье идей.
 Да в застолье за тризной
 Зря растраченных лет —
 Увидать над Отчизной
 Возрожденья рассвет.
 Но смирение духа
 Не поднимет с колен.
 Если в мыслях разруха —
 В душах пепел и тлен...
 Те же горы в тумане
 Уходящего дня,
 Но прорехи в кармане
 Нет давно у меня.
 Почему же тоскливо
 И тревожно в груди,
 И гнетёт перспектива
 Пустоты впереди.
 


«От прошлого и от родных могил...»

 От прошлого и от родных могил
 В один конец билета не бывает.
 И, как покойный дед мой говорил —
 Длина пути здесь роли не играет.
 Он и представить вряд ли мог тогда,
 Сколь краток век подобных изречений
 В стране, где без особого труда,
 Порушат связь веков и поколений,
 Что побегут крестьяне кто куда,
 Предав свои погосты и истоки.
 А русские деревни, без следа,
 Исчезнут под обломками эпохи.
 Сермяжный вольнодум и грамотей,
 Старик чтил святость отчего порога,
 Не ждал небесной манны от властей
 И редко докучал молитвой Бога.
 Душою и корнями от земли —
 Не морщил носа от навозной вони.
 Был равнодушен к журавлям вдали,
 Синицу, сжав в мозолистой ладони.
 По молодости мог зайти в кабак,
 Но позже отношенье изменилось
 К застольям, где без ругани и драк
 Довольно редко дело обходилось.
 Спиртного не любил и самогон,
 Хотя и гнал, но не наживы ради —
 Валюты твёрже не было, а он
 Пахал за трудодень и тот, в тетради.
 Как испокон ведётся на Руси —
 Соседу мог налить опохмелиться,
 А вот продать, тут лучше не проси,
 Так глянет, что не надо материться.
 Но всё не вечно в мире и теперь,
 Когда былой окрас сменила тема —
 У нас, на фоне краха и потерь,
 Торгует всем и вся сама система.
 Ларёчники, менялы, торгаши —
 Элита новой власти и опора,
 Столпы её, вот только барыши
 Уводят от греха под сень офшора.
 Им дела нет, что буйно поросла
 Земля чертополохом и бурьяном,
 А жертвам геноцида нет числа,
 В корёжащем страну угаре пьяном.
 Вот потому и вспомнился мне дед,
 Что не делил уклада жизни с верой.
 Придёт и наш черёд держать ответ,
 Где каждому воздастся полной мерой.
 Но даже если и предположить
 Кому какая выпадет награда —
 То вряд ли это может устрашить,
 Кода и жизнь порой не лучше ада.
 


«Как подбитая влёт...»

 Как подбитая влёт
 Обрывается песня.
 Дым осенний плывёт
 В синеве поднебесья.
 На неведомый зов
 Он взмывает ликуя,
 Сизой рванью клубов
 Дивный образ рисуя.
 Что ему до костров
 В стылом городе этом,
 Где свобода ветров
 Под строжайшим запретом,
 А глаза и сердца
 Словно лужи застыли
 И под терном венца
 Ничего кроме пыли.
 Пусть всё дальше огни
 Глухомани тележной —
 Он сегодня сродни
 Этой дали безбрежной.
 Сердце рвётся в зенит
 Так, что дух замирает,
 И свобода пьянит.
 А костёр догорает.
 

«Бортовые огни в звёздном небе...»

                Сыну

 Бортовые огни в звёздном небе тревожно мигали
 И, казалось, весь мир был с безумством железа един.
 Самолёт, словно зверь, пожирал бесконечные дали
 Под неистовый рёв рвущих в клочья пространство турбин.
 Где-то там, под крылом, в тишине уходящего лета -
 Покосившейся ставней, отчий дом всё махал тебе вслед,
 И речной перекат, мягким отблеском лунного света,
 Из далёкого детства посылал свой прощальный привет.
 Да о чём-то своём за туманами горы молчали,
 Понимая, что вот — в трудный час от тебя далеки.
 И до срока тебе не понять стариковской печали
 Обомшелых громадин над гладью беспечной реки.
 Но таков этот мир, что прощание в нём изначально.
 Необъятность его не познать со ступенек крыльца.
 И уж если смотреть на любую случайность реально -
 Каждый должен пройти от начала свой путь до конца.
 И каким бы он не был, прими его радость и беды,
 Постарайся остаться собою всему вопреки.
 Только в этом залог неизбежной конечной победы,
 Даже если потери порой будут слишком горьки.
 Не смири свою душу в мещанском мирочке убогом,
 Лишь она для тебя — и мерило поступков, и суть.
 Если веришь, что чист перед совестью и перед Богом,
 Значит, это и есть твой единственно правильный путь.
 Неизбежность разлук обостряет в нас горечь утраты.
 Чем длиннее дорога, тем памяти груз тяжелей.
 Но при этом при всём, наши самые светлые даты
 Осознать можно только на опыте прожитых дней.
 И однажды, когда в суете круговерти столичной,
 Ты присядешь в сторонке, поняв, как безумно устал,
 Оглянись, чтоб увидеть за дымкою смога привычной,
 Синь уральского неба над кручей заснеженных скал.
 

"Не исправить былого слезами..."
 
 Не исправить былого слезами
 И назад ничего не вернуть.
 Что ж ты плачешь моими глазами
 Беспросветная снежная муть.
 Разве я не любил твои зимы,
 Первопутки по стылой стерне —
 Эти образы всё ещё зримы
 И ночами приходят ко мне.
 Снова сани несутся стрелою
 Так, что сердцу тревожно в груди,
 И слепящая мгла за спиною
 Предвещает рассвет впереди.
 Эй ты, Русь! Птица-тройка лихая,
 Воплощённая в символ мечта.
 И повсюду, от края до края —
 Пьянство, мат, воровство, нищета.
 За несметною ратью придворных
 И охраной теснящейся в ряд —
 Сотни тысяч детей беспризорных
 Вдоль обочины грязной стоят.
 Сколько можно, не ведая цели,
 Лихо мчаться навстречу судьбе
 И ложиться в чужие постели
 В придорожной случайной избе.
 Неужели удел этот вечен
 И судьбою ниспослан не вдруг,
 А неистовый бег бесконечен,
 Как магический замкнутый круг?
 Поколенья ушли без ответа,
 Но за далью сугробов и льдин —
 Нет и проблеска искры рассвета
 Над раздольем безлюдных равнин.
 Колокольчик, неистово звонкий,
 Заливается посвисту в тон
 И таращатся в темень избёнки
 Провожая малиновый звон.


«Раскину руки, устремляясь ввысь...»

 Раскину руки, устремляясь ввысь
 Навстречу серебристой звёздной пыли
 И засмеюсь, благословляя жизнь
 За то, что всё мы в ней немножко были.
 За изморозь на травах под окном,
 Размытый свет осеннего заката,
 Родник под косогором, отчий дом,
 Где был я счастлив, и любим когда-то.
 За всё, что было русского во мне
 От Матери, от Родины, от Бога —
 Тоску на свежескошенной стерне
 И тихий вздох у смётанного стога,
 За чувство состраданья и любви
 К земле, с которой связан пуповиной
 Неразделимо так, что как не рви,
 Единое не станет половиной.
 Я не страшусь, заканчивая путь,
 Смотреть в глаза грядущему открыто
 И самым добрым словом помянуть
 Всё то, что было в жизни пережито.
 Казалось бы, о чём тогда жалеть,
 Коль на душе светло и безмятежно,
 И почему пожухлых листьев медь
 Держу в руке так трепетно и нежно.
 


«Всевышнему в глаза я заглянул...»

 Всевышнему в глаза я заглянул,
 Почувствовал тепло его дыханья.
 Весенний ветерок беспечно дул,
 И, что ему до этого свиданья.
 Когда знобит от близости черты,
 Из-за которой нет назад возврата,
 Вопрос один — на что бездарно ты
 Растратил то, чем обладал когда-то?
 Но отвечать не торопился я,
 И на коленях попросил у Бога:
 Зачем на небесах душа моя,
 Дозволь нам здесь побыть ещё немного.
 Смахнуть росу на травах луговых,
 Колосьев спелой ржи рукой коснуться,
 Услышать голоса друзей живых
 И солнцу ранним утром улыбнуться.
 А там, ну что поделаешь — бери.
 Всему приходит срок на этом свете.
 Вот только бы взглянуть, как снегири
 Стволы берёз раскрасят на рассвете.
 Щепотку снега подержать в руке,
 Поймать в ладони первые капели.
 И знаешь, раз мы так, накоротке —
 Не очень и уместна смерть в апреле.
 


«Окропив синевой ярко-жёлтую краску...»

 Окропив синевой ярко-жёлтую краску
 И развесив сушить паутины рваньё —
 День осенний уводит нас в дивную сказку,
 И готов я поверить в реальность её.
 Улыбаясь, гляжу на старания внука
 Одолеть по камням перекат ручейка.
 Пусть идёт, в эти годы попытка — наука,
 А дорога мужчин не бывает легка.
 И неважно сейчас, кто кого выбирает,
 Мы её или где-то решают за нас.
 Разберётся потом, а пока пусть играет,
 Для всего остального придёт его час.
 В эту пору реальность куда интересней,
 И восторженно глядя на горы вдали —
 Он стоит зачарованный дивною песней
 О суровом величье уральской земли.
 Что она для него, чем в груди отзовётся,
 Прикипит ли душой он к раздолью её,
 И подхватит ли сам, когда мне отпоётся,
 Безраздельно доверив ей сердце своё.
 Отступает вопрос для чего и откуда,
 Я пришёл и уйду, познавать мир иной.
 Да, по сути своей, разве меньшее чудо
 Рядом с внуком стоять на тропинке лесной.
 Прикорнув в тишине на дрожащих осинах,
 Скоротечное время к закату спешит.
 Шелестит ветерок в просветлённых вершинах,
 И сухая листва под ногами шуршит. 


«В стылом небе полоской заката...»


 В стылом небе полоской заката
 Затухает лазоревый свет.
 Жёлтый лист промелькнул словно дата
 И умчался за осенью вслед.
 Сколько их затерялось за далью
 Невозвратно растраченных дней,
 Чтоб наполнить такою печалью
 Тусклый отблеск далёких огней.
 Но не надо о прошлом, вздыхая.
 В этом мире всему свой черёд.
 Посидим на дорожку, родная,
 Помолчим, да и с Богом — вперёд.
 Озарит полумрак на мгновенье
 Нестерпимо слепящий рассвет
 И весенних ветров дуновенье
 Донесёт из былого привет.
 С беззаботностью юного мая
 Он ворвётся, сметая покой
 И восторженно жизнь воспевая
 Грянет хор соловьёв над рекой.
 Голосами друзей отзовётся
 Треск поленьев ночного костра
 И душа с небесами сольётся,
 Прошептав напоследок: «Пора».
 У ворот расцелуюсь с рябиной,
 На родные места оглянусь —
 Тишиною, над спящей долиной,
 Отзовётся стихов моих грусть.

          Песни

       "Златоуст"

         Музыка Дарьи Прохоровой

 То, петляя долинами рек,
 То, взбираясь на горные склоны —
 Ты из века проносишься в век,
 В этот край беззаветно влюблённый.
 Песни ветра под шорох дождей
 В струнах сосен гравюры на стали —
 Позывными твоих площадей
 И твоею мелодией стали.
 
 Припев:
   Отчий дом и смородины куст,
   Кручи гор над долиной туманной —
   Златоуст, Златоуст,
   Вечно юный и вечно желанный

 Город-труженик в горном краю,
 Ты в военные годы лихие —
 И в тылу, и в смертельном бою
 Был надёжной опорой России.
 Сотни лучших твоих сыновей,
 Что застыли в граните и стали —
 Именами твоих площадей
 И твоею легендою стали.

 Припев:

 Я любуюсь твоей новизной,
 Яркой россыпью звёзд над рекою.
 Ты прекрасен мой город родной
 И не властны века над тобою.
 Переулков заснеженных грусть,
 Купола и таёжные дали — Город-песня,
 родной Златоуст,
 Символ русской гравюры на стали.

 Припев:


     "Вальс послевоенный

           Музыка Дарьи Прохоровой

 Простучали по рельсам колёса
 И откликнулось эхо гудка вдали.
 На песок у заветного плёса —
 Листья жёлтые, берег укрыв, легли.
 Здесь, над речкою неторопливою,
 Мы могли бы рядом стоять сейчас,
 И была бы я самой счастливою,
 Но война решила за нас.

 Припев:

   Не прощаются навечно
   И назло судьбе —
   В белом платье подвенечном
   Я иду к тебе.
   Равнодушен холод цинка
   И гранитных плит,
   Но тепло ладоней сына
   Нас соединит.

 Ты глядишь с фотографий альбома,
 Улыбаясь мне нежно, из прошлых лет.
 А мне кажется, будто ты дома,
 И любовью твоею наш сын согрет.
 Стынут сумерки предрассветные
 И ласкает прибрежный песок волна.
 Вновь шепчу я слова заветные
 Позабыв, что стою одна.
 
 Припев:

 Над кроваткою детской склоняюсь,
 Чтоб вглядеться в знакомый изгиб бровей,
 И дыханьем твоим согреваюсь
 В холода бессонных вдовьих ночей.
 Не прикрыло нас счастье крылом в бою,
 Но за то, что не прошло стороной —
 И за сына, и за любовь твою,
 Я шепчу: « Спасибо, родной»

 Припев:
   Не прощаются навечно
   И назло судьбе —
   В белом платье подвенечном
   Я иду к тебе.
   Равнодушен холод цинка
   И гранитных плит,
   Но тепло ладоней сына
   Нас соединит.

 
         "Мама"

             Музыка Дарьи Прохоровой

 Старый дом, под тесовою крышей,
 Покосился в сугробы осев.
 Здесь впервые я в детстве услышал
 Материнской песни нежный напев.
 Сколько лет с тех пор пролетело
 Над геранью в заветном окне,
 Но та песня, что мама пела
 и сегодня звучит во мне.

 Припев:

   Не в силах время и разлука одолеть
   Любви, добра и материнской веры храма,
   И куполам его в душе не потускнеть -
   Пока я жив, всегда ты рядом будешь мама.

 По заветным тропинкам былого,
 Мне б в вихрастое детство умчать.
 Постучать в двери дома родного,
 Но не выйдешь ты на крыльцо встречать.
 Посреди круговерти снежной,
 В покаянье своём и тоске -
 Не коснусь я губами нежно
 Седины на твоём виске.

 Припев:

 Через годы и дали разлуки -
 Слышу вновь материнский напев.
 И готов целовать эти руки,
 Что вели по жизни, любовью согрев.   
 Как же быстро время промчалось,
 Боль потерь оставляя в судьбе.
 Но та песня в душе осталась
 Светлой памятью о тебе.

 Припев:
 
   Не в силах время и разлука одолеть
   Любви, добра и материнской веры храма,
   И куполам его в душе не потускнеть -
   Пока я жив, всегда ты рядом будешь мама.




          "Госпиталя"

          Музыка Дарьи Прохоровой

 Кровавым светом полыхнула мгла.
 Атака захлебнулась криком боли.
 Но повезло — от смерти и неволи
 Судьба на этот раз уберегла.
 Мне чудился капели перезвон,
 Забытое тепло родного дома.
 Кружился снег и падал невесомо.
 И мир, как этот снег был невесом.

 Припев:

    Госпиталя, госпиталя, госпиталя —
    Нас на живых и мёртвых разделили.
    Заснеженные русские поля
    Гранитные надгробия укрыли.
    Госпиталя, госпиталя, госпиталя —
    Безумное желание забыться,
    Когда шумят листвою тополя
    И белый пух, как белый снег кружится.
    Госпиталя, госпиталя, госпиталя.

 Я помню голоса и руки тех,
 Кто нёс меня, укутав плащ-палаткой,
 И медсестёр, что плакали украдкой,
 И кровью обагрённый грязный снег.
 Я не забуду, как стонал сосед,
 Обугленного рта не разжимая,
 И как последний раз шепнул: «родная»,
 Танкист, седой, в неполных двадцать лет.

 Припев:

 Таращилась бессонница во мгле
 Стерильной чистотой реанимаций,
 И каждым вздохом приходилось драться
 За право оставаться на земле.
 И, что бы слышать, как звенит ручей,
 Незамутнённый яростью и кровью —
 Я выжил, материнскою любовью
 И беззаветным мужеством врачей.

 Припев:
    Госпиталя, госпиталя, госпиталя —
    Нас на живых и мёртвых разделили.
    Заснеженные русские поля
    Гранитные надгробия укрыли.
    Госпиталя, госпиталя, госпиталя —
    Безумное желание забыться,
    Когда шумят листвою тополя
    И белый пух, как белый снег кружится.
    Госпиталя,
              госпиталя,
                госпиталя.


              "Третий тост" 

                Музыка Дарьи Прохоровой

 Ты не жалела Родина седин
 Своих детей в дорогу провожая.
 Ты из мальчишек делала мужчин,
 Огнём войны их юность обжигая.

 Припев: Глоток вина - за наши ордена,
         Второй за мам, чья вера нас хранила,
         А третий, молча - стоя и до дна,
         За тех, с кем смерть и кровь нас породнила.
         За тех, кто выжил на этой войне,
         И тех, кто в земле сырой -
         За русских мальчишек,убитых в Чечне,
         Что всё ещё едут домой.

 Ты не жалела горечи и слёз,
 Дождями небо плакало над нами,
 Когда везли под тень родных берёз
 Железные гробы под номерами.

 Припев:

 Тебе нас не в чем Родина винить -
 За всё своей мы кровью рассчитались,
 Но ты не знаешь, как хотелось жить
 Мальчишкам, что в сырой земле остались.

 Припев: Глоток вина за наши ордена,
         Второй за мам, чья вера нас хранила,
         А третий, молча - стоя и до дна,
         За тех, с кем смерть и кровь нас породнила.
         За тез, кто выжил на этой войне,
         И тех, кто в земле сырой -
         За русских мальчишек убитых в Чечне,
         Что всё ещё едут домой.
         Выполнив
                долг
                свой.   
         

    


               Поэмы

             "Посиделки"

 По периметру собачий лай
 И колючка в три ряда,
 А за нею мой двадцатый май —
 Убегает в никуда.
 Этим маем сердце мается
 Под наколкой на груди,
 И ночами вспоминаются
 Наши майские дожди.
 Я забуду взгляд и голос твой,
 Губ доверчивых тепло.
 Коридорной гулкой тишиной
 Безвозвратно всё ушло.
 Заметает след порошею
 Цвет черёмухи хмельной,
 И оплакивает прошлое
 Майский дождик проливной.
 Затянусь до хрипа косяком,
 Молча дождь с лица утру.
 Не травой зелёной, босиком,
 А этапом, поутру —
 Я уйду своей дорогою
 И назад меня не жди.
 Не подпишутся на строгую
 Наши майские дожди.
 Как вода, сквозь пальцы, убегают годы.
 Я машу рукою, юности своей.
 За решеткой — неба, синие разводы,
 В белоснежных точках стаи голубей.
 
            ---

 Отмотав своё по зонам
 И колдобинам дорог —
 Я вернусь с земным поклоном
 На родительский порог.
 В палисад, где лапы сосен
 Звёзд качают огоньки,
 И неслышно бродит осень
 Стылым берегом реки.
 Я шагну в безумство красок
 И дыхания веков,
 Чтоб увидеть вместо масок
 Лица русских мужиков.
 Издерут до хрипа глотки,
 День пророча, петухи,
 И сосед под рюмку водки
 Мне отпустит все грехи.
 Здесь не надо прятать сути
 Под личиной лживых слов,
 А среди всеобщей смуты
 Правят Вера и Любовь.
 Всепрощенье ли, проклятье,
 Как там выйдет впереди —
 Всей и веры, что распятье
 Синей тушью на груди,
 Да надежда, что законы
 Жизни той не позабыл.
 Мне бы лишь дойти от зоны
 До родительских могил.
 Постоять благопристойно,
 Не стыдясь горячих слёз.
 И тогда вздохнёт спокойно
 На груди моей Христос.
 
         ---

 Громыхнула замком калитка.
 Брызнул синего неба свет.
 Раскалённая солнцем плитка.
 Цепкий взгляд, словно пуля вслед.
 И едва различимый шорох
 Самых первых шагов к тебе —
 Отозвался, как яркий сполох
 В беспросветной моей судьбе.
 Промелькнули в слепящем мраке
 Искорёженных лет и дней —
 Опостылевшие бараки
 Пересылок и лагерей,
 Просолённые потом нары,
 Неотступный, как тень конвой,
 Обкумаренные базары
 С забубённой местной братвой.
 Эта тьма не ведает жалость,
 Человечьи судьбы верша.
 И до срока легла усталость
 Там, где раньше была душа.
 Но теплом свободы согретый,
 Я забуду, что мир жесток.
 Проглочу с дымком сигареты
 Слёз, невыплаканный комок.
 Улыбнусь легко и беспечно —
 Жив, бродяга, о чём же речь!
 В этой жизни всё скоротечно,
 Значит, стоит игра свеч.
 Но с собою — какие байки?
 Жизнь реальная, без прикрас,
 Горьким вкусом хозяйской пайки
 Отрыгнётся ещё не раз.
 Чёрным чаем из ржавой банки,
 Нахлебаюсь до слёз во сне...
 Поезд замер на полустанке
 И, с вещами на выход, мне.

           ---

 Деревня, стадо, вечереет.
 В подворье запах молока.
 Туман низинами белеет,
 Лениво плещется река.
 В соломенную крышу хлева
 Берёза сыплет жухлый лист,
 И каравай ржаного хлеба,
 До спазм желудочных, душист.
 Живою искоркою света
 В лампаде теплится огонь,
 А за околицею, где-то,
 Грустит двухрядная гармонь.
 Цепляясь за верха деревьев
 Уходит солнце на покой,
 И сумерки бредут деревней,
 Тропинки выстудив росой.
 Любуясь их прощальным светом
 В листве обугленных вершин —
 Осознаю, что в мире этом
 За годы странствий стал чужим.
 Покорный раб бетонной клетки
 И шумных улиц городов —
 Я позабыл, как гнутся ветки
 Под спелой тяжестью плодов.
 Как на рассвете пахнут травы,
 Ложась под ноги косарей,
 Листвою шелестят дубравы,
 Поёт над речкой соловей.
 Казалось бы, такая малость,
 А разобраться до конца —
 Во мне и русского осталось
 Одно, славянский тип лица.
 Моя ли в том вина — не знаю,
 Но годы предъявляют счет.
 Не потому ль к родному краю
 Так сильно с возрастом влечёт.
 Не потому ли так тревожно
 Мне в этой гулкой тишине...

             ---   

 Меж тем, над лесом, осторожно
 Звезда мигнула в вышине.
 Протяжно скрипнула калитка,
 Шаги затихли на крыльце —
 И двери настежь, и улыбка
 На милом дедовом лице.
 «Витюха!» — руки, словно клещи,
 «Чего хоронишься впотьмах!
 А я смотрю — чужие вещи
 На лавке брошены в сенях.
 Неужто от железки, пеший,
 Или попутку Бог послал?
 Да извести словечком, леший —
 Я б мигом мерина взнуздал».
 Дед щурится подслеповато,
 Любовно треплет по плечу,
 А я вздыхаю виновато
 И осмотрительно молчу.
 Свежи ещё уроки детства,
 Чуть провинился, — жди грозы.
 А воспитательные средства —
 Крапива или прут лозы.
 Посудой, громыхнув в чулане,
 Старик запаривает чай —
 «Витюха, я сейчас до бани,
 А ты тут шибко не скучай.
 Во фляге зреет медовуха,
 Прими с дороги граммов пять,
 А как объявится старуха —
 Тогда и сядем вечерять.
 Не знаю, где и запропала,
 Поди, с телушкой на лугу.
 Той, прорве, дня нажраться мало.
 Ну, отдыхай, я побегу.
 Ох, и напарю тебя ныне...»
 И только дверью хлопнул он —
 Легка бабуля на помине.
 В деревне слух, что телефон.
 Стройна, не по годам красива,
 А статью, прям тебе куда.
 Сильна ты бабами, Россия,
 Да с мужиками вот — беда.
 Всё поровну: война, разруха,
 Но дед с годами, как-то сник,
 А вот сказать о ней «старуха»,
 Не повернулся бы язык.
 Прищур с хитринкою, взгляд зорок,
 Морщин, конечно не убрать,
 Но со спины — годочков сорок,
 И то, с натяжкой можно дать.
 А что и было от старухи —
 Худые, чуть не до колен,
 Натруженные жизнью руки,
 В переплетенье вздутых вен.
 Но, что за чудо, к ним прижаться,
 Совсем как в те былые дни.
 И можно только поражаться
 Насколько ласковы они.
 Ни разу в зону их защиты
 С крапивой не прорвался дед.
 Давно не мальчик, а, поди ты —
 Убежища надёжней нет.
 Как, переделав всё на свете,
 В трудах с утра до темноты,
 Не растеряли руки эти
 Исконно русской доброты.
 Они ласкали и косили,
 Была нужда, — впрягались в плуг.
 А сколько раз судьба России
 Зависела от этих рук?
 О них бы и в стихах, и в прозе
 С трибун высоких говорить.
 И память им, не то, что в бронзе,
 Не грех и в золоте отлить...
 На этом гимн мой оборвался
 Перед реальной прозой дней.
 Тот мир, что должен был — распался,
 А в новом есть дела важней.
 Да и герои в нём другие,
 Вот и забыты старики.
 Есть, правда, помыслы благие,
 Но перспективы далеки.
 Куда туманней светлой цели,
 Маячившей десятки лет.
 Но там хоть обещать умели,
 А тут и этой крохи нет.
 Пока обрывки мыслей вяло
 Я собирал в единый строй,
 Бабуля время не теряла:
 Как в сказке, повела рукой
 И, подчиняясь мановенью,
 Затрепетал огонь в печи,
 На стол к домашнему соленью,
 Легли вальяжно калачи,
 Сметана в глиняной махотке,
 Селёдка, оперясь в лучок,
 Советских дней бутылка водки,
 Укропа свежего пучок.
 Пупырчатые, только с грядки,
 Теснились в миске огурцы,
 Капуста из дубовой кадки,
 Хрустящая, как леденцы,
 Ломтями сало розовело,
 Белел упругим боком груздь...
 И в бедности не оскудела
 Своим гостеприимством Русь.
 Но пар с едой несовместимы.
 Со сменой чистого белья,
 Обёрнутым в кусок холстины —
 За дедом вслед подался я.

            ---

 Есть в деревенской русской бане,
 На вид невзрачной и смурной,
 Особый шик босяцкой рвани,
 Присущий только ей одной.
 У самой речки, вдоль горушки,
 Задами подперев плетень —
 Стоят замшелые избушки,
 Надвинув крыши набекрень.
 Оконца щурятся лениво
 Из-под щербатого венца,
 И речка ластится игриво
 К мосткам у самого крыльца.
 В предбаннике, с широкой лавкой
 Вдоль всей бревенчатой стены,
 Шибает в нос дыминкой сладкой
 И духом смоляной сосны.
 Огонь в печурке завывает,
 Над крышей искры до небес,
 И сладко сердце замирает
 От предвкушения чудес.
 От ожиданья встречи с жаром,
 Когда берёзовой листвой
 Взметнётся, обжигая паром,
 Душистый веник над тобой.
 Потом ещё, да от порога
 Поддать на каменку кваском,
 А там, обратная дорога —
 С полатей, чуть ли не ползком.
 И вот несётся ошалело
 С душою наперегонки,
 Твоё исхлёстанное тело
 В покой спасительной реки.
 Её желанная прохлада
 Среди безмолвия полей —
 И есть все то, что было надо
 Душе мятущейся твоей.

         ---

 Истерзанный на банной плахе,
 Росистой тропкою прямой,
 В исподней дедовой рубахе
 Через сады иду домой.
 Едва заметною прохладой
 Доносит запахи полей.
 За речкой, первою руладой,
 Прочистил горло соловей.
 Прожектором над дальним стогом
 Нависла полная луна
 И, кротостью, к общенью с Богом
 Располагает тишина.
 Душа к высотам звёзд стремится
 И, словно, шепчет кто: «Проси,
 Пусть хоть безверие простится
 Живущим на святой Руси».
 «Постой», — подхватывают груши —
 «Вопросы есть куда важней,
 Проси покой в людские души
 И жизнь достойную людей».
 «Не верь им», — травы зашумели,
 «Привыкли нас верха дурить.
 Реальней надо ставить цели —
 Проси всего лишь право жить.
 Ласкать искрящиеся росы,
 Вдыхать всей грудью пыль дорог,
 Тревожно вслушиваться в грозы,
 Пусть даст, хотя бы это, Бог»!
 Стихийный митинг, да и только.
 Вот и доверься тишине.
 Но почему тогда так горько
 От их советов стало мне.
 Наивно доверяться чуду
 В такую колдовскую ночь.
 Кого, о чём просить я буду,
 Да и кому смогу помочь?
 Вернуть украденные годы,
 Так время вспять не обратить.
 Кто рушил всё — не той породы,
 Чтоб сантименты разводить.
 Им власть нужна и блеск богатства,
 А что касается людей —
 Так лозунг «равенства и братства»
 Давно на кладбище идей.
 Там много из того, что было
 Вчера прекрасною мечтой —
 Лежит, скукожившись уныло,
 Под наспех брошенной плитой.
 Но почему-то в лунном свете
 Всё это видится ясней...
 И, обрывая мысли эти,
 Вхожу в прохладный мрак сеней.

            ---

 Отыскав в потёмках двери
 И захлопнув за спиной,
 От возвышенных материй
 Возвращаюсь в мир земной.
 К чаю, горке рафинада,
 Медовухе на столе,
 После бани много ль надо
 Человеку на земле.
 Разве, рюмочку, другую,
 Если силы есть, а нет —
 Прямиком на боковую.
 Но иначе думал дед.
 «Это где ж тебя носило,
 Не к зазнобе, ли к какой?
 Нет и нет, так я уж было
 Сам собрался за тобой.
 Вот бы задал работёнку,
 В самый раз для старика», —
 Ухмыляясь в бородёнку,
 Начал он издалека.
 «Раньше и меня, бывало,
 Бабка вот не даст соврать —
 Чёрт носил куда попало,
 Но и меру надо знать!
 В кои веки объявился,
 Не успел двух слов сказать —
 И сквозь землю провалился!
 Это как же понимать?
 Или, дело молодое —
 Спутал избы невзначай?
 Что ж, бывает и такое...»
 «Ты на деда не серчай» —
 Как всегда, бабуля рядом.
 На подъём она легка,
 Вон, как сверлит деда взглядом,
 Не дошло бы до греха.
 «Что придётся, то и мелет.
 Головой совсем ослаб.
 Языком едва шевелит,
 А одно своё — про баб.
 Поумерил бы свой норов,
 Этим годы не вернуть.
 Будет день для разговоров,
 Дай малому отдохнуть».
 Исподлобья зыркнув хмуро,
 И, поворотясь спиной,
 Дед невнятно буркнув: «Дура»,
 Вновь заговорил со мной.
 «Ты не слушал бы старухи —
 Не язык, а помело».
 Со стакана медовухи
 Деда крепко повело.
 Не сказать, что над собою
 Потерял старик контроль,
 Но туманила тоскою
 Взгляд неведомая боль.
 Та печаль, что неизбежна
 Для застолья на Руси.
 То тиха, а то мятежна —
 Хоть святых вон выноси.
 Тут, без искренней беседы,
 Ну, никак не обойтись.
 Темы две: «Откуда беды?»
 И «Какая ж это жись!».
 В исключение не метив,
 Дед — видать не первый раз,
 Развивая мысли эти,
 Не спеша, повёл рассказ.
 
           ---

 «Деды наши, без подмоги
 Били в кровь своих врагов.
 Сами строили дороги
 И плодили дураков.
 Слава Богу, всем хватало
 На святой Руси земли.
 Инородцев было мало,
 Да и те не всё могли.
 Жизнь была совсем другая»,
 Дед немного помолчал,
 Словно что-то вспоминая,
 И, со вздохом продолжал:
 «Это после новой власти —
 Как расправились с царём,
 Так посыпались напасти.
 Да гори она огнём
 Эта свора дармоедов!
 Их бы к ногтю, да как вшей,
 Начиная от комбедов
 И до верхних этажей.
 Но народ дурить умели,
 Тут таланта не отнять,
 Как начнут о светлой цели —
 Соловьи, ни дать, ни взять.
 Этот левый, этот правый,
 Всё клубком переплелось.
 В основном, народ чернявый...
 И откуда их бралось?
 Выйдет в кожанке, с наганом,
 Сам — соплёй перешибёшь,
 Ну, и чешет нам, баранам,
 А чего — не разберёшь.
 Сверлит мутными глазами
 И зовёт невесть куда:
 Мол, давай, мужик, за нами
 В праздник мира и труда.
 Там всего дадим крестьянам
 И свободы, и земли.
 О таком, в угаре пьяном,
 Разве, что мечтать могли.
 Мало верили в народе,
 Что бы столь, да задарма,
 Но видать у нас в породе
 Цель — чужие закрома.
 Да и больно уж красиво,
 Что ты там ни говори,
 Рисовалась перспектива —
 Из навоза и в цари.
 Не хотел бы я обратно
 Возвращенья тех годков,
 Где отняли безвозвратно
 У России мужиков.
 Насулив златые горы,
 Оторвали от земли,
 А как выбили опоры —
 Так под корень извели.
 Многих в те места загнали,
 Где Макар телят не пас,
 А кого и расстреляли —
 Как враждебный власти класс.
 Остальные присмирели,
 Против силы не попрёшь.
 Жить-то все, милок, хотели...
 Но, что сеешь, то и жнёшь.
 Это я к тому, что ныне
 Повторились те года,
 Провели вас на мякине
 Точно так, как нас тогда.
 Видно, умных между нами
 Не отыщешь днём с огнём.
 Родилися дураками,
 Дураками и помрём.
 Мы нормально жить не можем.
 Тычемся из края в край.
 Враз друг друга перегложем,
 Это только волю дай.
 Что бы мы ни начинали —
 Результат всегда один.
 Всё, считай, переломали,
 Вышибая клином клин.
 Ну, ни в чём не знаем меры,
 Всяк себе авторитет.
 Чуда ждём, а капли веры
 За душой и близко нет.
 Чуть немного оклемались,
 Да зажили посытней —
 Моментально стосковались
 По анархии тех дней.
 Вот скажи мне вещь такую:
 До каких же пор ломать,
 Сколько можно Русь святую
 Из развалин поднимать?
 И откуда черпать силы
 Обескровленной земле,
 Если чуть не пол-России
 В тюрьмах или на игле.
 Да и с властью невезуха:
 То придурок, то алкаш.
 Не понос, так золотуха —
 Весь богатый выбор наш.
 А самим, чуть дай слабинку,
 Сразу липнет всё к рукам.
 Но покажется с овчинку
 Скоро небо дуракам.
 Всё у нас через колено,
 Только дури через край.
 Не молчи ты, как полено,
 Не согласен — возражай».
 Деда, слушая в пол-уха
 Я поддакнул: «Что уж там».
 Крепко била медовуха
 После бани по мозгам.
 Не вверни я эту фразу,
 Разошлись бы спать быстрей.
 Тут же, дед воспрянул сразу
 И скомандовал: «Налей!».

           ---

 Пьём, едим неторопливо,
 Словно переводим дух.
 На подворье, с переливом,
 Полночь вызвездил петух.
 Да и грянул бой курантов
 С переулков и концов —
 Настоящий смотр талантов
 Доморощенных певцов.
 На душе светло и тихо
 В кои веки-то веков.
 Сохрани, Господь, от лиха
 Нашей жизни, стариков.
 Разве мало им досталось
 За Россию порадеть.
 Дай прожить достойно старость
 И спокойно умереть.
 Дай могилку на погосте,
 Крест, чтоб память сохранить,
 Да почаще внуков в гости.
 Тем то жить ещё, да жить -
 Возрождать былую славу
 Русской чести и клинка.
 Да, обидно за Державу,
 Но раздрай не на века.
 Нашей правды дух сермяжный
 Нищетой не усмирить.
 Впрочем, я пророк неважный,
 А впустую воду лить —
 Не партийное собранье.
 Тут я с дедом соглашусь,
 Велико сейчас влиянье
 Инородное на Русь.
 Да и с нас не много прока,
 Мастаки лишь водку жрать.
 Как ни глянь — с любого бока
 Только глупость и видать.
 Всё, что прадеды скопили
 И доверили хранить —
 Мы под ваучер пустили,
 Так кого теперь винить?
 На бумажки разменяли
 Богатейшую страну!
 Да за это ноздри рвали
 И клеймили в старину.
 Но сейчас другая эра,
 Преступленье — не позор.
 Самая крутая мера —
 Выдворенье за бугор.
 А на Западе, с деньгами,
 Можно горе бедовать,
 И за нами, дураками,
 Безопасней наблюдать.
 Только и такие меры
 Реже редкого пока,
 И плюют миллионеры
 На Фемиду свысока.
 Всё дозволено за взятку —
 Вот такие пироги.
 Нынче садят за десятку,
 А как свыше — не моги.
 Беспредельничает воля
 Круче самых лютых зон,
 У кого в кормушке доля —
 Тот сегодня и закон.

           ---

 Дед умолк, поник устало,
 Взгляд наполнился тоской.
 Неуютно сразу стало
 Так, ну впору волком вой.
 Что уж видел он при свете
 Отблесков на образах,
 Только был и я в ответе
 За печаль в его глазах.
 За молчанье у подмостков,
 На которых, не стыдясь,
 Кучка шустрых отморозков
 Жизнь его втоптала в грязь.
 На заслуги не смотрели,
 Всё бельё перетрясли,
 А по ходу, что успели,
 То с собой и унесли.
 Оприходовал в излишки
 Нарождающийся класс
 Даже крохи со сберкнижки,
 Что хранят на смертный час.
 В меру сил своих, роптали
 От поборов старики.
 Только это всё детали
 И вникать в них не с руки.
 Тут глобально мыслить надо,
 Перестройка как никак!
 А толпа, известно, рада —
 На халяву, да в кабак.
 И, пока куски делили,
 Да пихались у столов,
 За делами позабыли
 Про старух и стариков.
 Обойдутся и без доли,
 Не великая родня.
 И потом, впервые что ли,
 Грабят их средь бела дня.
 Но, как сами рассудили,
 Так в процессе дележа
 И самих нас посадили
 Голым задом на ежа.
 Получилось,— глотки драли,
 Голосуя за развал,
 Что бы всё к рукам прибрали
 Те, кто смуту затевал.
 Чтоб жирели на пожаре
 Не объявленной войны
 Ненасытные бояре
 Вымирающей страны.
 Если так, то преуспели,
 Любо-дорого смотреть!
 Ради столь высокой цели
 Просто грех не порадеть.
 Впрочем, нам и горя мало,
 И забот особых нет.
 Ну, а Русь — она видала
 Не такой кордебалет.
 Всяко в жизни приходилось.
 Натерпелась и до нас.
 Но как раньше не сломилась —
 Так и сдюжит в этот раз.
 Пусть верёвочка повьётся,
 Попетляет взад-вперёд,
 Надо думать — разберётся
 С демократией народ.
 А по ходу разговора
 Я одно уразумел —
 Не простил старик позора,
 Но обидчиков жалел.
 Не пенял он нам, убогим,
 Как забыли в час хмельной
 То, что все под Богом ходим
 И не вечен путь земной.

           ---

 Так молчанье и тянулось.
 Каждый думал о своём.
 В кои веки улыбнулось
 Посидеть вот так — вдвоём.
 Закусить кой что осталось
 И спиртного через край —
 Только радуйся, казалось,
 Да душою отдыхай!
 Много ль проку с этих споров?
 Ну, кому они нужны?
 Нам бы, вместо разговоров,
 Чуть побольше тишины.
 Позабыть на миг о хлебе,
 Скинуть потную узду,
 И в ночном безбрежном небе
 Отыскать свою звезду.
 В речке чистой искупаться,
 До утра в луга уйти.
 И, хотя бы, попытаться
 В этой жизни смысл найти.
 Погрустить о том заветном,
 Что особо не берёг.
 Ну остался же под пеплом
 Хоть какой-то уголёк!
 Так раздуй его, и может,
 Полыхнув в кромешной мгле,
 Твой огонь ещё поможет
 Хоть кому-то на земле.
 И рождаясь в лунном свете,
 Словно сказка наяву —
 Уносились мысли эти
 Птичьей стаей в синеву.
 Где б я ткнулся в землю носом,
 Не прерви полёта дед
 Риторическим вопросом:
 «Пить-то будем или нет?».
 Обожгло теплом бодрящим?
 Хрустнул груздь, дохнув леском.
 Можно жить и настоящим,
 Если так-то вот, ладком.
 Всё пошло по старой схеме —
 Позабыв былой раздор,
 Дед вернулся к прежней теме
 И продолжил разговор.

           ---

 «Лихое время вам досталось.
 Возьми, к примеру, «ум и честь»,
 Руин и тех-то не осталось,
 А вот наследников не счесть.
 Да только много ли с них толку,
 Сплошные бредни и разброд.
 И вся надежда на двустволку,
 Старуху, дом и огород.
 Я думаю, таких нас, много,
 Кто не гадая наперёд
 Живёт землею, верой в Бога,
 И от властей добра не ждёт.
 Все те, кто вёл к великой цели
 Во имя мира и труда —
 Нахапали, чего успели,
 Да разбежались кто куда.
 И новые свой пай урвали.
 Я одного вот не пойму:
 Как так — страну разворовали
 И ни один не сел в тюрьму!
 Сегодня им почёт и слава,
 Хоть телевизор не включай.
 А ты толдычешь мне — Держава!
 Не говорил? Ну, не серчай».
 Меняя тему разговора,
 Я попытался пошутить,
 Мол, жуликов такая свора,
 Что тюрем может не хватить.
 Их посадить — придут другие,
 Да поухватистей, чем те,
 А наши диспуты благие —
 Дорога к полной нищете.
 Возьми любого депутата —
 Ну, всех готов он обласкать,
 А как дорвался до мандата,
 Так и с собакой не сыскать.
 И мы особо не отстали.
 Какой народ — такая власть.
 Ведь сами от себя устали!
 А коль пошла такая масть,
 Исход один — японцам сдаться
 И дать им право нас пороть.
 Тогда, возможно и удастся
 В умах разруху побороть.
 На этом месте я замялся,
 Поняв, что лишнее сказал,
 Но поздно — дед разбушевался
 И явно рвался на скандал.
 Прищурился, расправил плечи
 И, как-то враз помолодел.
 «Да раньше, за такие речи —
 Тебя бы сразу под расстрел!
 Нашёл решение проблемы.
 Такое думать-то позор!
 Милей вам доллары и йены —
 Вот и катитесь за бугор!
 А мы тут сами разберёмся
 И в плен, покуда, погодим.
 Умрем, в гробу перевернёмся,
 Но Русь в обиду не дадим!
 Да ты подумай только: кто вы,
 Если и Родину, и мать
 Без сожаления готовы
 На поругание отдать!
 Не понимаю я, хоть тресни,
 Что движет вами, а по мне —
 Немного русского в вас, если
 Одна нажива на уме.
 Всех этим бизнесом достали
 За полтора десятка лет!
 Тут умыкнули, там продали,
 А как построить — вас и нет».
 Ну, надо ж этак взбелениться,
 По сути, из-за пустяка.
 Да кто торгует — всё столица
 Давно пустила с молотка.
 Богатство недр, леса, заводы
 Поутекли невесть куда.
 Взамен завозятся отходы,
 А нам и горе не беда.
 Какой же толк от перестройки,
 Если российским мужикам
 С демократической попойки
 Не перепало и ста грамм!
 Откуда в нас терпимость эта?
 Ну ладно было б что терять!
 А может, суть в словах поэта:
 «Умом Россию не понять...»
 Не потому ль и хлещем водку,
 Облизывая горечь с губ,
 Да наблюдаем, как Чукотку
 Меняют на футбольный клуб.
 Но вряд ли стоит обольщаться
 Доступной легкостью побед.
 Оно ведь всяко может статься.
 И, думаю — не прав ты, дед!
 Не полукровки мы, не помесь,
 Зря бородёнкой не тряси —
 И в наше время долг и совесть
 Ещё в почёте на Руси.
 А то, что стало больше света
 И дуют ветры перемен,
 Так, слава Богу, — может это
 Поднимет русский дух с колен.
 Но в спор вступать — себе дороже.
 Налив стаканы до краёв,
 Я выпил свой, смотрю — дед тоже,
 Угрюмо буркнув: «Будь здоров!».
 И, целясь непослушной вилкой
 В особо вёрткий огурец,
 Добавил с легкою ухмылкой:
 «Однако, в споре ты хитрец.
 Вон как обставил это дело!
 Другой бы принялся визжать,
 А ты побил меня умело —
 Умеешь паузу держать».
 За стенкой ходики стучали,
 Сверчок за печкою скрипел,
 А мы сидели и молчали.
 Но долго дед не утерпел.
 Пока, открыв печную вьюшку,
 Я сигаретою дымил —
 Он нацедил рассола в кружку,
 Хлебнул и вновь заговорил:

           ---

 «А давай возьмём, к примеру,
 Поругание церквей.
 Вот с чего бы вдруг на веру
 Взяться злобе у людей?
 Почитай, веками жили
 Только ей благодаря.
 И мгновенно порешили
 Веру в Бога и царя.
 С властью столь крутые меры
 Можно чем-то объяснить.
 Ну, а как прожить без веры?
 Директивой заменить?
 Призраку из «манифеста»
 Это вряд ли по плечу —
 Не того замеса тесто.
 Я, ведь, что сказать хочу:
 Тот, кто церкви наши рушил,
 Должен был как «Отче» знать —
 Не растлив в России души
 Власть над ней не удержать.
 Вот и целили под корень
 И мечом, и кумачом.
 Из телеги выбей шкворень —
 Не поедет нипочём.
 А народ — он не телега,
 Это надо понимать.
 Тут с наскока, да с набега
 Столько можно наломать!
 Да они и натворили,
 К самой кромке подвели —
 И Державу развалили,
 И людей поизвили.
 Только, я соображаю,
 На поправку всё идёт.
 Если веру возрождают,
 То и Русь не пропадёт.
 А народ у нас сметливый,
 Разберётся, что к чему.
 Правда, на подъём ленивый.
 Только не впервой ему
 Быть властями разорённым
 И поверженным лежать,
 Но коленопреклонённым
 Невозможно удержать.
 Оклемаются и встанут.
 Счёт с обидчиком сведут.
 Я-то, точно не застану,
 А вот внуки доживут.
 Те увидят, как восходит
 Век России золотой...
 Ба! Да ночь-то на исходе,
 Заболтался я с тобой».
 Дед, похоже, притомился.
 Завершая разговор,
 Он вздохнул, перекрестился
 И отправился на двор.
 В полудрёме брёл я следом,
 С шубою, на сеновал.
 Во дворе обнялся с дедом,
 Доброй ночи пожелал.
 И пока со знаньем дела
 Мы мочили лопухи —
 Час рассвета, очумело,
 Возвестили петухи.
 Голосили, что есть мочи
 Тенора, альта, басы.
 Коротки в июне ночи
 Среднерусской полосы.
 Ну, ни налюбиться вволю,
 Ни путём поговорить.
 Эх, разуться б, да по полю
 В детство стёжку проторить
 Смыть с души росой студёной
 Хлам, что столько лет копил
 В этой жизни забубённой.
 Да навряд ли, хватит сил.

           ---

 На приступках сеновала,
 Бросив шубу под навес —
 Я смотрел, как заливало
 Алым светом край небес.
 Гасли звёзды над стогами,
 Цвет меняла синева,
 И над росными лугами
 Новый день вступал в права.
 Дым над трубами занялся,
 Ветерок подул слегка,
 Брёх собачий оборвался
 Сочным матом мужика.
 Вёдра брякнули в чулане.
 Спать я как-то расхотел.
 Долго слушал, как в тумане
 Соловей над речкой пел.
 И под звуки песни вечной,
 Беззаботно, как вода,
 Убегали вслед за речкой
 Мои мысли в никуда.
 В те края, где было свято
 То, что попрано сейчас,
 И с девчонкой я когда-то
 Целовался в первый раз.
 Может, он и был ошибкой —
 Тот наивный мир идей,
 Но и в нынешний, не шибко
 Много веры у людей
 И какие же идеи
 Могут нас объединить,
 Если жулики и геи
 Будут всем руководить.
 А пока они при силе,
 И ряды их велики —
 Возрождения России
 Перспективы далеки.
 Впрочем, я с какого края
 На параде этих бед?
 Жил себе, забот не зная,
 Да и жил бы. Только дед
 Славно за ночь потрудился,
 Если вместе с новым днём
 Дух державный пробудился
 В подсознании моём,
 И впервые душу гложет
 Мысль, а что Россию ждёт?
 Не к добру оно, да может
 Отосплюсь и, всё пройдёт.
 Был бы повод для тревоги —
 Просто напросто устал.
 И, укрыв овчиной ноги,
 Через миг я крепко спал.

          ---

 Мне снился сон: кругом поля,
 Густая нива колосится,
 Обетованная земля
 Теплом полуденным струится.
 Околица, река полощет
 Трухлявый деревянный мост,
 А в тишине дубовой рощи,
 С крестами русскими — погост.
 За переправой, в знойной дымке,
 Пылит дорога в ивняке.
 Босая девочка в косынке
 Спешит куда-то налегке.
 По-деревенски, непривычно,
 Склонилась в поясной поклон,
 А над полями грянул зычно
 Тревожный колокольный звон.
 Страна неведомая, где ты,
 Откуда боль твоя во мне?
 Зачем печальные приветы
 Ты присылаешь, и во сне —
 Спешу на зов в твои дубравы,
 Где сумрак душу исцелит
 И сладко одурманят травы.
 Здесь возвышает и пьянит
 Моё славянское начало,
 Исконно русская земля.
 А сзади рушатся причалы,
 Цепями рабскими звеня.
 Но заросли быльём дороги
 К оградам брошенных дворов,
 И нет пути, и вязнут ноги
 В болоте бесполезных слов.

           ---

 За датою спешила дата.
 Дождями август зачастил.
 Как всё кончается когда-то —
 К концу мой отдых подходил.
 Ещё чуток, а там — вернётся
 В родную клетку блудный сын,
 И жизнь стремительно ворвётся
 В моторный рёв и скрежет шин.
 Споют душевно на рассвете,
 Толпясь у винного ларька,
 Великовозрастные дети...
 Но это будет, а пока —
 Я наслаждался тишиною.
 Встречал рассветы над рекой,
 Бродил ночами под луною,
 Томясь неведомой тоской.
 Есть в ритме будней деревенских
 Присущий только им настрой,
 И в стороне от бурь вселенских,
 Уклад души совсем иной.
 В ней больше веры в справедливость,
 Слабее ветры перемен,
 Наглядней русская ленивость,
 Мешающая встать с колен.
 Народ наивнее и чище.
 И пусть забот не продохнуть,
 А по карманам ветер свищет —
 Так разве только в деньгах суть?
 Она в крестьянской силе духа,
 В корнях незыблемых основ,
 А то, что серость и разруха —
 Так это испокон веков.
 Казалось бы — и люди, вроде,
 Привыкли к участи своей:
 Неурожаям, непогоде,
 Экспроприациям властей.
 Но время мчит неумолимо
 И всё имеет свой предел.
 Не обошёл деревню мимо
 Извечный русский передел.
 Колхоз, как следствие, распался.
 Порастащили, что могли.
 А там и молодняк подался
 Подальше от родной земли.
 Давно ль тут пелось и плясалось,
 Да так, что только пыль столбом!
 Но и намёка не осталось —
 Сплошные пустыри кругом.
 Не мне, давно средь них чужому,
 Жизнь деревенскую судить.
 А может, как то по иному
 Мы просто не умеем жить.
 Вокруг несметные богатства,
 Но нам и этот дар не впрок.
 С идеей равенства и братства
 Удобней бегать без порток.
 Вот тут мы явно преуспели —
 Кормили чуть не пол земли,
 И так спешили к светлой цели,
 Что еле ноги унесли.
 А только чуть передохнули,
 Пеняя беды, кто кому —
 Как нас, опять переобули,
 Да так, что не в пример тому.
 И снова тычемся у края,
 Недавний потеряв разгон.
 Но без чистилища нет рая.
 Вот знать бы только, есть ли он?

            ---

 Лениво облака зависли
 Над неподвижною рекой.
 И, вопреки саднящей мысли,
 Хотелось тронуть их рукой.
 Плеснуть прохладною водою
 На кипу этой белизны,
 Всё позабыть, припасть щекою
 К шершавому стволу сосны.
 А время и само рассудит,
 Чего тут попусту тужить.
 Была Россия, есть и будет.
 Жила, живёт, и будет жить.
 Достаточно самокопанья!
 И без того судьба не мёд.
 Тем более, что час прощанья
 Всё на круги свои вернёт.
 А в центре, там свои законы,
 Совсем иные, чем в глуши.
 Оно, что города, что зоны —
 Отнюдь не место для души.
 И если выпала возможность
 Ей отдохнуть от суеты,
 То надо ли вносить нервозность
 В мир этой хрупкой красоты.
 Искрился плёс слепящей рябью,
 Кузнечик стрекотал в траве.
 Вдали, над вспаханною зябью,
 Кружили птицы в синеве.
 И в высь стремительно взмывая,
 Над гулкой пустошью полей —
 Плыл, в поднебесье замирая,
 Тревожный клёкот журавлей.

          ---

 Есть в красках вянущего лета
 Необъяснимая печаль.
 Она сквозит в оттенках цвета,
 Влечёт в неведомую даль.
 Туда, где каждая деталь
 Озарена потоком света.
 Необозрима и легка
 Небес полуденная просинь.
 Лениво плещется река
 В тени величественных сосен,
 А неминуемая осень
 Ещё беспечно далека.
 Но воздух, сытный и хмельной —
 Настоян скорыми дымами,
 Сухой картофельной ботвой,
 Отяжелевшими садами,
 И перелесок за холмами
 Несмелой тронут желтизной.
 Рождаясь в знойной тишине,
 Тоска об уходящем лете
 Звучит, как музыка во мне
 Сплетаясь со строкой в куплете,
 Когда иду при лунном свете
 По свежескошенной стерне.
 И сколько обозримо взглядом,
 В ночной мерцающей тиши —
 Струится август звездопадом
 На спелые колосья ржи,
 У разделительной межи —
 Последним красочным парадом.
 А там, подхваченный ветрами,
 Багряных листьев хоровод
 Взметнётся яркими кострами,
 Свинцовый крася небосвод,
 И безвозвратно заметёт
 Следы оставленные нами.

           --- 

 Прощай, моя родина малая.
 Придётся ли, свидится вновь.
 Как песня в душе, запоздалая,
 Сыновья проснулась любовь.
 Спасибо тебе, синеокая,
 За этот печальный закат
 И то, что забрёл ненароком я
 В тенистый заброшенный сад.
 За стёжку, когда-то избитую
 Подошвами рваных штиблет,
 Скамейку, казалось, забытою
 Под ворохом прожитых лет.
 За ширь и красу твою статную,
 Не данную Богом другим,
 И то, что дорогу обратную —
 Пылил я, как в детстве, босым.
 Я шёл по росистому лугу
 В туманную дымку полей,
 Туда, где как старому другу
 Над речкой мне пел соловей.
 И песня раздольно звучала
 В извечной своей красоте,
 Вмещая всю жизнь, от начала
 До строк на могильной плите.
 Взмывая в напеве беспечном
 Над рощею русских берёз,
 Он пел о прекрасном и вечном —
 Земле, где родился и рос.
 Он клялся с неистовой страстью
 Ей верой и правдой служить.
 И я позавидовал счастью
 Вот так эту землю любить.

          ---

 Опять буранит за окном,
 В саду всю ночь скрипят деревья,
 И чутко спит тревожным сном
 В сугробах русская деревня.
 Ни огонька, ни говорка,
 Под снегом стрехи крыш прогнулись,
 Такое чувство, что века
 Её уклада не коснулись.
 Здесь безразлично далеки
 От лжи говорунов столичных.
 Живут землёю старики,
 Горбатясь на подворьях личных.
 Весь день забот невпроворот.
 А власть? Ну, чем она поможет?
 Привычный к нищете народ
 Перебивается, как может.
 Была б корова, кур пяток,
 Да уродилась бы картошка.
 А там, глядишь, наступит срок —
 И станет легче хоть немножко.
 Вся молодёжь — кто на войне,
 Кто в тюрьмах сгинул безвозвратно,
 Кто в чужедальней стороне,
 И не торопится обратно.
 Да их особо и не ждут,
 Здоровы, живы, — слава Богу.
 Когда настанет срок, найдут
 Дорогу к отчему порогу.
 А снег метёт по пустырям
 С надрывом, словно отпевая
 За упокой по деревням,
 И ночи нет конца и края.
 Но под тулупом, на печи,
 Под буйный перепляс метели —
 Ей снится пашня, луг, грачи,
 И соловья шальные трели.
 А чуть затеплит новый день —
 Над избами дымок займётся.
 И жизнь российских деревень
 На свой извечный круг вернётся.

            ---

 А что же я? За столько лет
 Общероссийского борделя —
 Не так легко поверить в свет,
 Обещанный в конце тоннеля.
 Но даже если он и есть,
 И растащить не весь успели —
 Какой резон, куда-то лезть
 Не ведая конечной цели?
 А вдруг и вовсе нет её,
 И болтовня на эту тему —
 Элементарное враньё
 В попытке обелить систему.
 При этом, в собственной стране,
 Число изгоям — поколенья.
 И кроме смерти на войне
 Им нет иного примененья.
 Так что на что тогда менять,
 К какому берегу податься?
 Да, не хотелось бы опять
 В барак на нары возвращаться,
 Но вариантов с гулькин нос —
 Кому, зачем и где я нужен?
 На бывших, не великий спрос,
 Банк данных явно перегружен.
 И скольким предстоит ещё
 Быть занесённым в эти списки,
 Шагнув из нынешних трущоб
 Под вышки или обелиски.
 И ладно б тысячи — народ,
 Стараньями политиканов,
 Послушно превратился в сброд
 Родства не помнящих иванов.
 Под шелухою лживых фраз
 Лишь рабское служенье страху.
 Мы позабыли, как за нас
 Шли наши прадеды на плаху.
 За право жить и быть людьми
 Прямым потомком русской славы,
 Без счёта их легло костьми
 В фундамент этой вот Державы.
 Выходит — не чужой я здесь,
 Ты зря сиротство жизнь пророчишь!
 И, видит Бог — надежда есть.
 Вот только годы не воротишь.
 А что касается пути,
 Далёк он выпал или близок —
 Не каждому дано пройти
 Земной отрезок без ошибок.
 Пусть непомерна их цена,
 Но поиск смысла жизни вечен,
 И всем предел высот и дна
 Сполна судьбою обеспечен.

           --- 

 Не искать бы того, чего нет,
 В суете поминая о Боге.
 Так куда же спустя столько лет
 Вновь иду я по этой дороге.
 Что влечёт меня в дымку полей,
 Где зерном наливается колос
 И над сонной рекой соловей
 Первым посвистом пробует голос.
 Может этот в три жёрдочки мост,
 Остов церкви, заросший крапивой,
 Продуваемый ветром погост
 В перелеске над скудною нивой.
 Почему над бурьяном могил,
 Окружённый чужими крестами —
 Я стою, словно что-то забыл,
 Самогон разбавляя слезами.
 Стелет вечер туман над рекой.
 Из лугов набежала прохлада.
 Помолиться бы за упокой,
 Да без веры кому это надо.
 А вокруг, словно в дикой глуши,
 В самом центре великой Державы —
 Ни избёнки тебе, ни души.
 Только ветер да буйные травы.

г. Златоуст, Челябинская обл. — деревня Полшево, Тульская обл., 2007.
 




           Перекличка
 

 В архиве дат, событий и имён,
 На пыльных полках память сохранила -
 Литьё ограды парка, старый клён,
 Осенний дождь, роящийся уныло
 Над девочкой под маминым зонтом
 И речку, что свинцовым бликом стыла
 Дробясь на перекатах под мостом...
 Нет, ничего она не упустила:
 Туман, холодный проблеск фонарей,
 А там, за их желтушною печалью —
 Глаза, улыбка, прядь её кудрей
 И силуэт, слегка размытый далью.
 Вновь каждый нерв натянут, как струна,
 Готовая в любой момент порваться.
 А воздух, терпкий, как глоток вина,
 Пьянит и заставляет возвращаться
 Туда, где твой приход никто не ждёт,
 Да по большому счёту нет и речи
 О том, что если даже повезёт —
 Ты будешь благодарен этой встрече.
 Но где-то здесь важнейшее звено
 Связующее сумрак с ярким светом
 Счастливых дней, где каждому дано
 Мечтать, любить, страдать и быть поэтом.
 И если этой связи не найти,
 То время боль потери не излечит —
 Немного прока в пройденном пути
 И опыте, что камнем давит плечи.
 С годами можно многое принять
 И оправданье для всего найдётся,
 Но прошлое осмыслить и понять
 Однажды обязательно придётся.
 Оно не раз войдёт порой ночной
 И сядет лёгкой тенью к изголовью
 В обнимку с неосознанной виной
 Перед наивной первою любовью.
 А это, пусть и призрачный, но шанс
 Умчаться вновь в искрящиеся росы,
 Взять у судьбы ещё один аванс
 И вырваться из вязких будней прозы
 Всё в этой жизни оставляет след.
 Рубцы и годы толстым слоем пепла
 Лежат на склепах радостей и бед.
 Но если эта корка не окрепла —
 Беги и будь благословен твой путь,
 Пусть воскрешает дерзкий ветер мая
 Ту жажду жизни, что исконно суть
 Дарованного нам любовью рая.
 Оставь уют привычек за спиной,
 Забудь дела, долги, заботы, встречи —
 И лепестки черёмухи хмельной
 Снежинками скользнут тебе на плечи.
 Тенистых улиц тополиный пух
 Закружит в вальсе, льющемся из окон,
 И обожжёт глаза слезою, вдруг,
 Искрящийся в закатном свете локон.
 А значит — покаянья час пробил,
 Не пройдена граница невозврата.
 Тот мир, где был любим и сам любил,
 В душе хранился трепетно и свято.

              ---

 Казалось бы, без видимой причины
 Воспринимаю с возрастом острей
 Багрянец увядающей рябины,
 Тоску морозом тронутых полей.
 Под шорох листопада в перелеске,
 Стою над гладью стынущих озёр,
 Улавливая в их прощальном плеске
 Заведомо известный приговор.
 Смиряюсь с неизбежностью потери,
 Где осень только времени звено —
 В непостижимой логике материй
 И смерть рациональное зерно.
 Иначе для чего был нужен в мире
 Судьбою предначертанный мне путь?
 Но даже если дважды два — четыре,
 То разве только в цифрах жизни суть.
 Нежданной болью в сердце отзовётся
 Крик журавлей над горною грядой,
 И память стае вслед подранком рвётся,
 Расправить крылья в дымке голубой.
 Она промчится сквозь года и даты,
 И вслед за нею устремляя взгляд —
 Я вижу вас, безусые солдаты,
 Учебный плац, шеренги чёткий ряд.
 Здесь нас, мальчишек, накрепко спаяла
 Армейская судьба в единый строй,
 Да так, что до последнего привала
 Плечом к плечу пройдёте вы со мной.
 Я и сегодня горд былою дружбой,
 Уверенностью в каждом, как в себе,
 Той, неделимой с воинскою службой,
 Готовностью к тревогам и борьбе.

             ---

 Расставанье — обещанье
 Скорой встречи впереди.
 Взмах рукою на прощанье,
 Поезд тронул и, — прости.
 На какое-то мгновенье
 Колыхнёт глубины глаз
 Боль, любовь, благословенье
 И пробьёт разлуки час.
 Незнакомо ворохнётся,
 Холодок беды в груди.
 Всхлип гармошки оборвётся —
 Что там будет, впереди?
 Саданёт под дых до боли
 Бас средь гулкой тишины:
 «Да уймись ты! Первый что ли?
 Лишь бы не было войны».
 И рванёт вприсядку кто-то
 Под гармоник перебор —
 Не робейте мол, пехота,
 Проносило до сих пор!
 «Дорогой ты наш, любимый,
 Одному там, каково?
 Хорошо бы путь не длинный,
 Да не вышло бы чего.
 Далека ли от Урала
 Та, чужая сторона?».
 Замирает гул вокзала.
 А дорога — вот она.

         ---    

 Торчали коробами гимнастёрки,
 Привычный мир стал грозен и суров.
 Старательно полы в казарме тёрли,
 Стрясая пот со стриженых голов.
 Непостижим, казался слог устава,
 А жизнь горька без материнских рук.
 И выглядели мы отнюдь не браво,
 Прикидывая долгий срок разлук.
 По выкладкам армейским подсчитали
 Чего и сколько съесть да износить,
 О доме часто с грустью вспоминали,
 Стараясь мелочей не упустить.
 Невероятной скорости минута,
 Что отводилась роте на подъём —
 Ночных нарядов стоила кому-то
 И зачастую продлевалась днём.
 Там не казалась результатом бреда
 Похмельного синдрома старшины:
 «Траншея от забора до обеда,
 В совковую лопату ширины».
 Условия, где целью единенья
 Иные мысли сводятся на нет,
 Не оставляют места для сомненья
 По поводу грядущих новых бед.
 Сводило плечи под шинелью стылой,
 Когда единым строем, как стена —
 Печатали мы шаг с такою силой,
 Что не пугался, разве, старшина.
 День армии расписан до мгновенья,
 И слишком трудно новичку понять
 Сколь мизерна надежда послабленья,
 Чтоб осознав, как должное принять.
 Не раз казалось, что такое бремя
 Тебя, как личность, в порошок сотрёт,
 Но чуть опережая это время —
 Сосед по строю делал шаг вперёд.
 И сам вставал, хребтину подставляя
 Под чей-то непомерно тяжкий груз,
 Не разуму, а сердцу доверяя.
 Там поступал иначе только трус.
 Но перспектива одному остаться,
 Когда от дома ой, как далеко —
 Не позволяла в слабости сознаться,
 Хотя и шаг давался нелегко.
 Но были и особые причины:
 Когда придавит так, что не вздохнуть —
 Не просят снисхождения мужчины
 Торя по жизни свой нелёгкий путь.
 Вот этим выживали мы и жили.
 Углов предпочитали не спрямлять,
 Но дружбой и друзьями дорожили.
 А этого, с годами не отнять.
 И потому мне не даёт покоя
 Тот случай, что забыть пора давно —
 На полигоне найденное мною,
 Без адреса и подписи письмо.
 В те годы я ещё наивно верил,
 Что время исцелит любую боль,
 Но груза состраданья не примерил
 Статист, случайно выбранный на роль.
 Не лучшее занятие, наверно,
 Чужие письма к женщине читать,
 К единственной, что обещала верно,
 И почему то перестала ждать.
 Но я читал не любопытства ради.
 Как старший из наряда, я не мог
 Не просмотреть забытые тетради.
 А лучше бы не видеть этих строк.

           ---

 «Здравствуй!
 Где ты сейчас и с кем ты,
 И прочтёшь ли моё письмо?
 С монотонностью серой ленты
 Дождь мотается на стекло.
 Вечер горечью трав настоян,
 Как бывает только в степи.
 Я, наверное, так устроен,
 Что не в силах забыть. Прости.
 Скоро год от тебя ни слова
 И молчат о тебе друзья.
 Но пишу я снова и снова.
 И поверь — иначе нельзя.
 Невозможно с болью смирится. 
 И в последнем своём письме —
 Словно влёт подбитая птица
 Сложив крылья, рванусь к земле.
 Это страшно, строкой последней
 Резать в прошлое все пути
 И забыть, как зонтик в передней.
 Я прошу об одном — прочти.
 Без обид и пустых упрёков
 Обойдёмся и в этот раз.
 Помнишь, как удирал с уроков
 Той весной наш десятый класс?
 Бал прощальный и радость встречи
 Перед грустью скорых разлук,
 Тихо падающий на плечи
 Тополиный июньский пух.
 Невесомые те пушинки
 Губы нежно снимали с губ,
 И прорезались две тропинки,
 Убегая в росистый луг.
 Мы поверить счастью не смели,
 Прикасаясь к тайне любви,
 Но восторженный гимн ей пели
 Над речной волной соловьи.
 Он звучал, то мощь набирая,
 То стихал, низами дыша,
 И навстречу ему взмывая,
 Замирала на миг душа.
 Было радостно и тревожно
 В круговерти звёздной паря —
 Видеть сверху, как осторожно
 Кромку неба красит заря.
 Как клубится туман белёсый
 Размывая твой силуэт
 И искрится, ложась на плёсы
 Затухающий лунный свет.
 А потом, увела дорога
 Далеко от этих огней,
 И осталась ты, недотрога,
 Самой светлой мечтой моей.

          ---

 Мы даже попрощаться не успели.
 Спугнул рассвет раскатистый гудок,
 И нехотя колёса заскрипели —
 Я покидал наш тихий городок.
 И сразу же от мокрого перрона,
 Теряясь за туманной пеленой,
 Рванулись горы за окном вагона
 Зелёной набегающей волной.
 В калейдоскопе улочек и зданий
 Мелькали дни и отблески огней,
 Что бы остаться в снах воспоминаний
 Палитрой красок самых ярких дней.
 Смывая очертанья, бились в окна
 Косые струи мелкого дождя,
 А ты, не замечая, что промокла —
 Смотрела вслед,
      И
         Больше
                Нет
                Тебя!!!
 

            ---

 Забытое письмо, но чувство боли
 Мне и сегодня не дано унять.
 А там, читая, сплюнул: первый что ли,
 Нашёл где отношенья выяснять!
 Решение проблем даётся просто,
 Когда тебе неполных двадцать лет.
 Вопросы в эти годы ставят остро
 И компромиссов в их решенье нет.
 Извечный треугольник не разрубишь,
 А поворот судьбы порою крут —
 Не осуди и сам судим не будешь.
 Да только, что изменит этот суд.
 Но состраданье мало совместимо
 С наивностью апломба юных лет,
 И зачастую мы проходим мимо
 Столь мизерных по этим меркам бед.
 Вот, что глобальней, это Бога ради,
 А тут и слов пристойных не найти -
 Не много проку от такой тетради,
 Когда на пост с оружием идти.
 Но молодость, не ведая об этом,
 На то и оставляет в прошлом след,
 Что бы не раз вернуться за советом
 И запоздалый получить ответ.
 Познанье не облегчит груз ошибок,
 Но даст возможность проследоть канву
 Там, где порою путь настолько зыбок,
 Что только память держит наплаву.
 Малейшие просчёты и паденья
 Она до срока бережно хранит,
 Но суд её не знает снисхожденья
 Когда исчерпан возрастной лимит.
 И чем тусклее отблески заката
 На переходе в сумрачную муть —
 Тем чаще память требует возврата
 Туда, где только начинался путь,
 Где мы настолько беззаботны были,
 Что груз долгов накапливали впредь,
 А мир, в котором мы и нас любили,
 Был слишком хрупок, что бы уцелеть.

             ---

 Вновь мысленно сжигаю ту тетрадь.
 Мерцает, затухая, горка пепла.
 Но памяти её не разметать
 С беспечностью игры степного ветра.
 Былое невозможно изменить.
 Да и не надо, будь мы даже в силе.
 И разве много может объяснить
 Букет воспоминаний на могиле.
 А жизнь спешит, трагедиям назло.
 Она на жалость времени не тратит.
 Как знать — кому сегодня повезло,
 И кто потом сполна за всё заплатит.
 Мосты любви случается и жгут,
 Но в памяти она чиста и свята.
 Не сомневайтесь: те, кто любит — ждут,
 А остальное, это жизнь, ребята.
 Не нами выбираются пути
 И так ли важно, кто их отмеряет,
 Но крест, что предстоит на нём нести —
 Он только твой, иначе не бывает.

             --- 

 Казалось, что забыто всё давно,
 Но первый снег кружился невесомо
 И в сумерках заветное окно
 Светило мне призывно и знакомо.
 Пьянящий воздух невозвратных дней
 И сладок был, и нестерпимо горек,
 А в мире места не было родней
 Чем этот старый неприметный дворик.
 Свет фонаря, чуть теплясь с высоты,
 Стал на мгновенье нестерпимо резок
 Высвечивая милые черты
 И куст герани в рамке занавесок.
 Каким то чудом уловив мой взгляд —
 Ты беспокойно повела рукою,
 Насторожилась, отошла назад
 К мужскому силуэту за спиною.
 Когда кивнув рассеянно в ответ,
 Ты с сигаретой к форточке шагнула,
 Я услыхал, как там, за далью лет,
 Печально наше прошлое вздохнуло.
 Оно стояло в мамином платке,
 За этой встречей молча наблюдая.
 И таяли снежинки на лице,
 Другим поспешно место уступая.
 




















 
Об авторе

Виктор Иванович Прохоров родился в Златоусте 11 октября 1947 года. Жизненный путь пота во многом схож с судьбами его сверстников. Средняя школа, завод, служба в армии и возвращение после демобилизации в родной город. Работал на златоустовском машиностроительном заводе и учился. Окончил вечернее отделение металлургического техникума, а затем, заочно московский финансово-экономический институт.
В 1986 году начинается новый этап его жизни, он назначается заведующим отделом транспорта и связи горисполкома, избирается народным депутатом городского Совета. Грянувшая перестройка, а затем и развал Советского Союза вызывают у поэта полное непонимание и неприятие происходящего в стране. Зачем вводить в столицу танки, вместо того, что бы провести партийный призыв коммунистов? Ведь далеко не все из миллионов рядовых членов компартии сжигали и выбрасывали свои партийные билеты. И уж тем более немногие разделяли политику горбачёвской либерализации, развала и разграбления страны.
Это бездействие власти и её полная неспособность влиять на происходящее, резко меняют судьбу поэта, он переходит работать в органы уголовно-исполнительной системы, где прослужит до двухтысячного года и в звании майора выйдет на пенсию.
Но и по окончании службы, Виктор Иванович остаётся в строю. Сегодня он помощник начальника златоустовской исправительной колонии по защите и соблюдению прав осужденных, председатель Совета ветеранов.
Виктор Иванович, женат. Выросли и разлетелись из родного гнезда сын и дочь. Подрастают трое внуков.
За плечами долгая и порой непростая человеческая жизнь, но нет в стихах поэта и малейшего намёка на возраст, а вот зрелости и жизненного опыта не занимать. Да, он постоянно возвращается в прошлое, и своё, и страны, в
которой выпало счастье родиться и жить. Но это не побег от реальности дня, а попытка осмыслить сегодняшний день через его истоки. Особенно чётко эта взаимосвязь прошло-го, настоящего, да пожалуй, и будущего прослеживается в поэме «Посиделки».
В стихотворении «Не верь, если скажут...», поэт называет себя хранителем прошлого. Но он не только хранит, он оберегает эту память от надуманных, несправедливых,
а иногда и откровенно лживых обвинений. «Любой плевок сторицею вернётся» – предупреждает он. И возвращаются, и заставляют нас совсем иначе смотреть на свою порой трагическую, но не менее от того великую историю.
Первые стихи Виктор Ивановича были опубликованы в 1966 году, в газете «Златоустовский рабочий». Позднее печатался в областных и столичных газетах и журналах. Его песни вошли в сборники солдатских песен «Чечня в огне», «Живи и помни», «Я вернусь мама», «Мы офицеры, брат».
В 2003 году, Виктор Иванович был принят в Союз писателей России по рекомендации выдающегося русского поэта Владимира Ивановича Фирсова.
Сегодня он лауреат областных, региональных и двух всероссийских конкурсов, а его песни из чеченского цикла, исполняются на памятных мероприятиях посвящённым тем трагическим событиям, во многих городах России. Возможно, именно осознание случившейся беды и причастность к тем событиям позволила поэту победить в конкурсе на право размещения поэтических строк на монументе памяти воинам-интернационалистам «Скорбящая мать»:

Нет выше доблести и чести, Чем жизнь за Родину отдать...
Исполнен долг. Навеки вместе Застыли в бронзе сын и мать.
 
Только настоящий патриот своей Родины, человек, пропустивший её беду через собственное сердце, способен так чётко и ёмко озвучить боль и гордость родной земли.
«Я у судьбы прошу немного» — первый авторский сборник поэта. Во время знакомства с рукописью, у меня возникло, да так больше и не отпускало ощущение, человека в пути, человека, который находится в постоянном поиске. Причём, не чего-то конкретного и достигаемого, а того, о чём рано или, поздно задумывается каждый из нас – это смысл и предназначение земного пути.
Он идёт по дороге, которая, как он считает, дарована судьбой, вспоминает о том, что было, размышляет о прожитом и логичности событий, оценивает свой вклад в общую копилку добра, анализирует ошибки, заявляет о важных для него ценностях. Он, один из нас и уже этой близостью и простотой понятен читателю.
...Обыкновенный человек, Случайный путник в мире этом...
У путника болит душа за всё происходящее вокруг. Он верит, что эту боль разделяют многие из тех, кто идёт рядом. На этом пути он сопоставляет современные нравы с укладом жизни дедов и прадедов, являющихся для него примером. Искренне сожалеет о разорванной связи поколений, утерянных устоях, полном забвении корней. Отстаивает простые и важные основы: веру, любовь к отчему дому, добрые и искренние человеческие отношения, где не должно быть места лжи, наживе, выгоде. Чувства его глубоки:
...Нельзя без крови оторвать от сердца
   Того, что сердцем делает его...

...Я услыхал, как там, за далью лет
   Чуть слышно наше прошлое вздохнуло...

В стихотворении посвящённом внуку, акцентируя внимание читателя на том, что «...дорога мужчин не бывает легка...», поэт-путник, на мой взгляд, как должное принимает и понимает роль мужчины-хозяина, мужчины защитника, готового нести ответственность за тех, кто находится рядом и делит с ним эту дорогу. Нелёгкий путь мужчины подразумевает и его преданность Родине, боль за судьбу
родной страны.
                Наталья Красильникова