Шерхан и его сын ч. I

Старик сидел, прислонясь больной спиной к холодной стене. Он редко вызывал интерес у прочих заключенных, собственно, говоря по совести, и друг на друга те обращали внимание больше, когда открывался верхний лаз,  и вниз  стражники бросали тюремный завтрак или ужин. Тут же начиналась  большая  либо малая потасовка.  Лучшие куски отнимались  более  крепкими, теми,  кто отсидел в каталажке меньший срок и ещё не успел   истощить силы в этом зловонном каменном мешке.  Работая кулаками и ногами такие задиры быстро получали лучшее из возможного.  Прочие вынуждены были подчиниться, со злобой и жадностью наблюдая, как ненасытные поглощают их законную пищу. И только одна мысль сверлила тогда мозг  каждого из обижаемых:  ничего  бросят на ваше место новых,  ещё недобитых  этими стенами – вот тогда поглядим. Справедливость была последней надеждой и конечной целью существования. Дожить, дотянуть до того дня, когда обидчику воздастся за весь тутошний беспредел.

Этот круговорот тел, злобы, отчаяния и возмездия затягивал практически каждого. Вот, может быть,  только старик был далек от реальности. Чем он питался – никто не вникал. Сам старик, возможно,  раз и навсегда уйдя в себя, так же не слишком заморачивался на необходимости питания. Иногда под его рукой попадались какие-то объедки,  отброшенные или оброненные  соседями по заключению. Вероятно,   его высохшему желудку этих крох хватало для поддержания последних физических сил.

Больше чем пропитание старика волновали не отпускающие ни днём , ни ночью боли в спине. Собственно  день отличался от ночи только большим гамом и галдёжем. Кого-то водворяли в застенок,  другого, напротив, выводили то ли на волю, то ли на казнь – заключенным никогда не сообщалась их участь.  Но бывали минуты, когда старик забывал о своей боли.  В первые минуты, отойдя от сновидений, вернувшись сюда из другого мира, в котором  не было  вони,  перебранки и тьмы, старик готов был поклясться,  что его душа живет в какой-то замечательной,  ничуть не похожей на  действительность земной юдоли,  где знать не знает , как насоящая измождённая плоть  мучается на этой  задыхающейся в смраде земле. Конечно, предполагал время от времени старец, если бы он  только мог ей сообщить, что действительно происходит  с  телом в этой конуре.  Вот тогда - случилось бы главное, в чём  cтарик нисколько не сомневался: душа бы нашла способ  вывести его отсюда.  Однако мир, рождаемый в его мозгу во время сновидений,  изглаживался в сознании человека в тот же миг,  как только вонь проникала в сознание.

Вначале в такие минуты старик пытался вернуть ускользающие образы. Но со временем пришло понимание – это глупая затея. Всё равно, как он бы стал  пытаться возвратить  себе утраченное зрение.  Первое время, ещё плохо  осознавая произошедшее,  старец  то  и дело непроизвольно пытался провести по векам – снять это черное непроницаемое сукно.  Потом разум восстанавливал картину ослепления – и старик замирал,  в недоумении и бессилье исправить  прошлое.  Не замечая своих чувств,  слепец смотрел перед собой и видел: да, самое поразительное, что иногда первое время он  видел свои,  как ему мыслилось, плотно сомкнутые розовые веки с седоватыми ресницами. А в то самое время по сморщенным шершавым щекам не слышно  чертили влажные бороздки слезы, тут же поглощаясь  небритой кожей.

Прошло много дней или может статься месяцев – старик больше не плакал, реже пытался снять повязку с глаз, а  иногда и совсем забывал: что это значит – видеть не во сне, а на яву. Его больному мозгу стало    представляться, что всё идет правильно:  когда он спит он может видеть происходящее,  а проснувшись  - глаза закрываются,  и он погружается  в  темную бездонную пропасть.  Причем именно так он и ощущал: словно лица не было,  а то,  что в его  образном мышлении могло определяться как лицо – погружалось в черный  речной поток.   Так начинался новый день.  Или быстрее всего –новый период  бодрствования.


© Copyright:2013
Свидетельство о публикации №213060801203