Роман о детстве девочки Рины

               



Екатерина Демидова Елецкая.


                Роман о детстве девочки Рины.
                Глава первая.
                Мороз Крещенский


Затихло все в вечернем воздухе : не дрогнет веточка, не
шелохнется ветерком сброшенный снежок - только мороз, крепкий,  ядреный победно шествует по полям широким ,  лесам притихшим , рекам , застывшим наглухо.
Рождество минуло. Крещение.
Неописуемы красоты матушки-зимы, ее неправдоподобно
белоснежные седины.
Неповторимо  иссиня-голубое сияние сугробов, эти крещенские морозы
и, пышущие румянцем, щеки ребятишек, вызывающие  в сердце теплую память детства, далекого и незабвенного.
В ту далекую зиму снега намело столько, что, просыпаясь
по утрам, люди не могли выбраться из домов на улицу.  Природная смекалка ставить в домах двери так, чтобы  они открывались вовнутрь, не однажды спасала им жизнь.   
Открываешь дверь, а там снежная стена. И начинается
совершенно бесконечное освобождение - сначала снег  в дом, ступеньки прорубаешь, выбравшись наверх,  потихоньку начинаешь  пробивать снежный коридор к колодцу, а это метров  шестьдесят, так,что выходила уже вся семья, от мала до велика.
Спорилась работа, звенели девичьи  голоса. Иногда вплетался теплый отцовский баритон, радостный материнский смех - значит снова  в доме мир и благость.
Крещение. Мороз, снега множество великое - к урожаю, радость!
И вот теперь, когда воды утекло, ой сколько, вспоминаются,
именно  они - крещенские морозы, глубокие снега…
Только давно не стало  отца, единственного советчика и друга, не
стало матери маленькой и трудолюбивой, а Рождество приходит,  и Крещение приходит  и приносят в дом мир и благодать, не смотря на  время, изменившее свое течение, не смотря на уходящие годы, уносящие все дальше воспоминания детства…
И так будет всегда, а это значит : открываешь дверь, а
там снежная стена…
  Теплая и незабвенная, неповторимая  стена  моего детства…
Снежная стена освобождения – до сих пор…



                Глава вторая

                Друг Хабибуллин.   
 

        Риночка знала, что дорогу нужно переходить только после того, как проедет машина, потому она тихонечко присела  на камешек, и стала ждать. Машин не было.
Утро на деревенских улицах замерло, и стояла тишь, в траве стрекотали кузнечики, летали  маленькие стрекозки, прячась в зарослях придорожных кустов.
      В свои четыре года,  девочке трудно было сообразить, что машин может не быть и до вечера.  Что совсем не обязательно их ждать, а можно просто перейти дорогу и идти  к своему другу – библиотекарю Хабибуллину. Он такой старенький и добрый, дает книжки посмотреть, иногда на газетном листе порисовать…
     Счастье улыбнулось и, вскоре, проехала старая, дребезжащая полуторка, и, когда осела пыль, Риночка быстренько перебежала дорогу и, весело подпрыгивая, помчалась к маленькому деревянному домику библиотеки. Заросшая кустами дикой жимолости изба, была для нее островком неиссякаемой радости.
     Хабибуллин сидел за столом и что-то писал в большой толстой тетради.
- А-а-а, Риночка, - ласково протянул он, и, молча подал ей истрепанную книжку. Это была сказка про Дюймовочку, с яркими картинками и крупными красивыми буквами. Эту книжку обычно не застать было в библиотеке, и, сейчас,  держать ее в руках и рассматривать, для Риночки было просто праздником!
- Отец  уехал? - спросил Хабибуллин.
- В бригаде…
- Мать знает, где ты?
- У-гу.
      Так повторялось изо дня в день до тех самых пор, пока  Риночке не исполнилось пять. И тогда Хабибуллин записал ее в формуляр и стал выдавать книги для домашнего чтения.
Время бежало, как сумасшедшее.
В один из дней, Риночка уже ходила во второй класс, Хабибуллин неожиданно не дал ей домой книг, а велел прийти с отцом.
     Дома,  девочка уселась на завалинке, грустила  и не могла понять, что же такого она сделала, что лучший друг Хабибуллин зовет ее отца, чтобы поговорить с ним…
Отец приехал под вечер, веселый, на любимом коне Мальчике и глянув на дочь, удивился ее грусти.
- Тять, а тебя Хабибуллин велел  привести, он мне книг не дает! Скажи ты ему, что я даже старые клеить буду - конопатенький  носик сморщился, слезы, горькие, полынные, горошинами катились из серых распахнутых глазенок …
     Риночка  печалилась  на крылечке библиотеки, когда услышала  хохот…Она не могла припомнить за свою короткую жизнь, чтобы люди, когда – нибудь, так смеялись, и  потихоньку начала смеяться сама, хотя даже представить себе не могла,  над чем так весело и громко хохотали и отец  и друг Хабибуллин!
Ей захотелось присоединиться к их веселому настроению, и она вошла в полутемную комнату, где жили ее книги! Фраза,  которую она услышала, запомнилась ей на всю жизнь…
- Степан Сергеич! Ну, подумай сам, ну,  что я ей дам? Нет у меня ничего,  чего она не прочитала.
А Мопассана я ей не дам…- сквозь хохот говорил Хабибуллин.
     Домой  собрались, когда уже темнело. Отец нес ее на своих  крепких руках, чтобы не споткнулась на темной тропинке  и не расшибла  себе нос.
     Согревшись в теплых отцовских ладонях, Риночка дремала, и в этой сладкой полудреме всем сердцем благодарила отца, за поход к другу Хабибуллину. Отец написал целый список книг для нее и оставил в библиотеке. А друг Хабибуллин пообещал привезти их из области в первую же свою поездку…


                Глава  третья.

                Карнавальный костюм.

      Зимние вечера в деревне всегда были веселыми. Готовились к Новому году! Семь девчонок в доме, не шутка! Каждой хотелось сделать костюм на карнавал, чтобы получить подарок!
Старшая, Мария, уже  уехала учиться в соседний город.
Всем заправляла Шурочка. На столе лежали  спелые колосья пшеницы, накрахмаленная, выкрашенная матерью в голубой цвет марля, старые газеты, порезанные на полоски, много разной мишуры.
За окошком синева темнела, и крошечными крупинками шел непонятный снежок, укрывая, давно образовавшийся,  наст бархатистым покрывалом, готовя землю к наступлению нового года.
- Мам, давай быстрей, а то мы не успеем с костюмом,- тихонько просили, то одна, то другая из девчонок, наблюдая, как мать быстрыми, легкими  стежками подшивает подол Шурочкиного  платья из марли.
- Вы лучше колоски по росту разберите,- сразу всем отвечала мать, откусывая нитку.
- Да мы уже разобрали,- почти хором  ответили девчонки, и расхохотались таким же веселым хором.
Возились с платьем долго. Костюм назывался – «Урожай». Несколько часов пришивали колоски по  размеру на голубую марлю платья, зато результат получился ошеломляющий.
И когда одели Шурочку  в это первозданное чудо, и украсили, гладко зачесанные волосы, из колосков же сделанной короной,  а в  руках она держала, такой же золотой снопик пшеничных колосков, притихли все.
Шурочка, смущенная, раскрасневшаяся, просто красавица, стояла посреди комнаты, а девчонки глядели на нее с такой любовью и радостью, что ни одна не осмеливалась  заговорить первой.
   У младших новогодний утренник уже прошел, и Шурочку провожали на Новогодний бал - маскарад всей большой семьей.
Только Людмилка оставалась дома – нечего малолетним вечерами шастать, - смеялась счастливая мать.
В клуб их, конечно, не пустили, зашла только Шурочка, неся огромный узел костюма.
Стекла в клубе замерзли и девчонки, а с ними и Риночка, дыханием растапливали лед на стекле, терли его замерзшими пальцами,  выгревая малюсенькие оконца, чтобы увидеть хоть что-то, хоть кусочек взрослого веселья.
Никто не сомневался, что Шурочкино платье займет  первое место!
Замерзшие, до окоченения, прибежали домой, что-то щебетали матери, долго пили чай, согреваясь, и раскрасневшиеся, пунцовые  выпорхнули из-за стола, едва заслышав шорох полозьев за окном, тихое ржание Мальчика и отцовский голос.
Впустив  огромный клуб зимнего воздуха, отец вошел в теплую комнату, и девчонки повисли на нем, не давая раздеться.
 Мать уже подавала на стол поздний ужин для него, и в это время вернулась Шурочка.
По ее сияющему лицу все поняли - приз  достался ей!
Это был непонятный картонный ящик, который она прижимала к груди и, казалось, отнять его не смог бы никто.
- Радиоприемник,- прошептала Шурочка и протянула  ящик отцу.
Степан Сергеевич был настолько удивлен, что перестал есть, вышел из-за стола и принял из рук дочери ее первый в жизни приз!
- Умница, дочка!- отец  ласково погладил Шурочку по голове.
- Включай, пап,- Риночка потянула отца за рукав.
- Погоди,- отец сел за стол, доел свой ужин, степенно вымыл руки, разгладил, цвета пшеницы, усы.
 Тот Новый год они встречали вместе со всей страной!
Четкий голос Левитана  был первым, что они услышали.
От имени Партии и Правительства он поздравлял всю страну с Наступающим Новым Годом!
Старшие девочки не спали. Они лежали на общем топчане притихшие и слушали прекрасную музыку, доносившуюся из коричневого квадратного ящичка, такую тихую и нежную, что помнят ее и теперь.
В ту Новогоднюю ночь Риночке приснилось под  утро, как она пришивает колосочки на голубую небесную марлю…

                Глава четвертая.

                Зимняя история.


     К концу марта село становилось черно – белым. Почки на ветках деревьев еще не проклюнулись зеленью, а снега было так много, что только кое-где, проталины черной влажной земли, пятнами выступали на буграх.
Обувки весенней не было, в валенках без галош было не пройти, и ребятня перебегала от своих домов по снегу, на самую большую прогалину за огородами, босиком!
Риночка со старшими сестрами – Валюшей и Верочкой, наперегонки бежали по переулку, перескакивая с одного черного островка земли на другой, покрасневшими от холода ступнями, и, наконец, добирались до таких же босых ребятишек, что уже  затевали игру в лапту.
На этой прогалине, земля уже казалась теплее, а может быть, от быстрого перебегания с места на место, ноги согревались и горели огнем.
Мать не пугалась таких девчоночьих босоногих вылазок – крепче будут! И на счастье никто не заболевал и не доставлял ей лишних  хлопот.
Ей вдруг вспомнилось, как глухой зимой, чуть не погибла младшенькая, Людмилка.
Зима была снежной и буранной, а дети любили бегать по сугробам до изнеможения, и возвращались домой мокрые, веселые и счастливые.
В тот вечер они пришли хмурые, Риночка с подмороженными пальчиками, а Людмилка с поцарапанным личиком, и вся зареванная, но молчали все, как партизаны.
Только потом, через месяц, соседка рассказала Ирине, что ее девчонки влезли к ней на стог сена, и Людмилка свалилась с него вниз головой, уйдя под снег полностью, только валеночки торчали.
    Первой спрыгнула следом Риночка и начала разгребать снег, остальные, глядя на эту комедию, хохотали и качались по снегу.
Риночка понимала, что ей самой не справиться и сестренка задохнется в снегу, и тогда она разревелась.
Она ревела так, что сестры поняли, что нужно быстрее освобождать неумёху, и в четыре руки – Валюша с Верочкой, высвободили незадачливую наездницу, оцарапав ей все лицо настом. Еле привели ее в чувство и потащили домой.
Риночка рыдала в стогу, отморозив пальцы.
Пришлось лечить двоих. У одной – царапины, у другой примороженные пальчики. Ирина вздохнула, и принялась готовить обед, улыбаясь и радуясь хорошему окончанию зимней истории.
Она уже зажаривала борщ, когда вернулись довольные девчонки, и, наперебой, рассказывали, как хорошо игралось, не забывая при этом, поочередно, мыть озябшие ноги, и одевать домашние носочки, так заботливо связанные Ириной длинными, зимними вечерами.
Степь зацветает уже в апреле. Снега уходят, и появляется первый листок первой травки, распускаются самые нежные из цветов -  подснежники.
Удивительна степь весной…Аромат ее крошечных цветов не сравнить ни с каким другим ароматом.
Великая собирательница букетов Валюша, научила Риночку
складывать цветы так, чтобы они были вперемешку с травами и ковыльком, нежно – белесым, и, придающим букету  особую необъяснимую прелесть.
А потом зацветала на бугорках и, позднее, и во впадинках, земляника.
Риночка почти каждый день бегала за село и долго бродила по заливным лугам, внимательно рассматривала растеньица, и иногда находила маленькие голубенькие незабудки…
     Она  неизменно проходила по тем местам, где уже отцвела земляника - проверяла, нет ли ягодок.
Если удавалось найти конский щавель, рвала для отцовского коня Мальчика небольшой гостинец.
Уходила по степным дорогам и пела песни, и песни были ее собственные и почему-то всегда печальные.
И, по  тем же дорогам, возвращалась к селу, задумчивая, с небольшим букетиком для мамы, и в нем всегда были бордовые колокольчики, которые можно было есть, хотя, видимо, назывались они по-другому.

 

                Глава пятая.

                За «лапками»

      На удивление теплый апрель покрыл землю травами, а Пасха выпала на середину мая.
Девочки любили этот праздник, не совсем понимая его значение, но зная, что нужно красить яйца и печь вкуснейшие хлебы, покрытые корочкой из яичного белка и сахара.
За несколько дней до Пасхи мать отправляла младших, Риночку и Людмилку, за «лапками», так называли степной лишайник, которым красили в Пасху яйца. Рос он обычно на сопках. И  сельские ребятишки, собираясь в небольшие стайки, разбредались по степи и приносили домой в узелках светло – зеленые узорчатые «лапки».
Утро того дня выдалось жарким и девочки, в легких платьицах,
степенно прошагав по селу, у сеновала, уже стали, подпрыгивая кузнечиками, сокращать дорогу к сопкам.
За Риночкой и Людмилкой увязались еще три соседские девчонки, и веселые хохотушки слышались по степи, распугивая мелких пташек, свивших гнезда у степной дороги.
К сопке добрались быстро. Собирая «лапки», поднимались к вершине и уже не переговаривались, а наполняли узелочки, рассматривая растеньица, каждое из которых имело свой, неповторимый узорчик.
Сопка была высокой, и, когда они добрались до вершины, оказалось, что она с выемкой внутри. Девчонкам захотелось спуститься внутрь сопки. Только теперь они заметили, что  в самом низу углубления, что-то блестело и шевелилось.
Риночка сразу поняла – змеи! Все девчонки замерли на краю выемки, когда она им сказала, что мать предупреждала о змеях, которые в эту пору собираются в страшные клубки и мешать им нельзя.
Ужас охватил всех. Девочки наблюдали за бесконечными извивами, и блеском змей, пытаясь понять, что же  им в данную минуту делать!
Зрелище было необыкновенно - красочным – глаз не оторвать!
Риночка заметила, что все змеи разные – от черных блестящих, до голубоватых и розовых! Вот это праздник!
Кто из детей не выдержал первый, никто потом вспомнить не мог.
Они летели по степи, в сторону села, роняя узелки,  истекая липким от страха, потом, и, очнулись только под сеновалом. Сидели взмокшие, без «лапок», младшие плакали и не могли вымолвить ни слова.
Риночка не помнила, что сказала мать, после того, как узнала все в подробностях, помнила только, как глаза матери наливались слезами и эти горькие слезы, крупными каплями падали на их с Людмилкой головы, крепко прижатые к материнской груди.
Больше мать никогда не посылала детей в сопки.
С тех пор в Пасху, Ирина красила яйца луковой шелухой, слабым раствором зеленки или марганца.
И никто из детей не рассказал отцу о том, что произошло.
Просто,  они знали, что отец, так сильно любивший дочерей, мог
обидеть мать, и, рассказали ему об этом, уже повзрослев, когда все ими виденное, приобрело другой оттенок воспоминания…
Риночка долго помнила блестящий, удивительно – красивый змеиный клубок, и восхитительное сияние солнечных лучей на разноцветной змеиной коже…
         



               



                Глава шестая.

                Теплые мамины руки.

Потеплевшие весенние вечера становились длиннее и удивительные закаты - ярче.
Девочки подрастали, и жизнь  их была уже интереснее, полнее и замечательнее.
Каждая находила себе занятие по вкусу, и, вскоре, Ирине стало ясно, что дети могут помогать по хозяйству и заменять ее в небольших  делах по дому.
 Степан был доволен своими девочками  - тем, как исправно они ведут хозяйственные работы по дому, понимая, что им расти, взрослеть, и, ко времени замужества, нужно научиться многим вещам. Он сам объяснил им, что матери трудно и ей нужно помогать, так, как он постоянно в разъездах по колхозным полям – растить хлеб, дело не шуточное.
В один из вечеров, отец объявил, что маму просят возглавить пекарню. И мама стала целыми днями пропадать на работе.
Девчонки по дому управлялись сами, стараясь успеть к приходу матери привести все в доме в порядок, так как Ирина страшно не любила, когда в доме не поддерживалась чистота.
Возглавить пекарню – громко сказано. Мама была назначена старшим пекарем.
Она пекла хлеб в огромной, недавно поставленной, металлической печи. Сама изготавливала из отрубей дрожжи,  делала квас.
Хлебы получались высокими, в разрезе ноздреватыми,  и ароматными…Хлебный дух витал по улицам села и щекотал ноздри так, что люди не выдерживали и заходили в пекарню, чтоб, хотя бы кусочек выпросить - попробовать.
Младшие девчонки – Верочка, Риночка и Людмилка, частенько
бегали к маме «в гости», забирались на устроенный за трубой полок, и угощались вкуснейшим яством:  свежим душистым хлебом  с квасом маминого производства.
Это было неописуемое счастье! Хрустящие корочки, изумительная мякоть свежеиспеченного хлеба, этот сладкий, с чуть заметной кислинкой, ломоть, от которого невозможно было  оторваться, съедался мгновенно, и мама, заметив это, подавала еще по ломтю.
Второй ломоть уже ели медленнее, степенно запивая хлебным квасом, и прикрыв полусытые глазенки.
Долго в пекарне не задерживались, маму могли наказать, потому что ей разрешали брать домой лишь полхлеба в смену.
Домой плелись  не разговаривая, отягощенные превосходным угощением.
К тому времени дня, старшие уже прибрались в доме, и можно было просто завалиться на топчан и поспать…
Старшие сестры иногда завидовали малышам. Им отец строго настрого запретил ходить к матери в пекарню. Мало ли кто и что может подумать.
Но сейчас, глядя на уснувших  малышей, мирно посапывавших в блаженном сытом сне, они не испытывали зависти, а наоборот радовались, что ужин на них не нужно будет готовить, им и молока по кружке хватит…
Девчонки спали тихо и безмятежно.
Но, даже во сне, Риночка ощущала вкус и аромат хлебного ломтя, помнила теплые мамины руки.
И это было неописуемое счастье! Хрустящие корочки, изумительная мякоть свежеиспеченного хлеба, этот сладкий, с чуть заметной кислинкой ломоть.
И теплые мамины руки,  вкусно пахнущие квасом…



                Глава седьмая.

                Валюшкино пальто…


        Младшие девочки всегда донашивали одежду за старшими. Ирина  перешивала, штопала, латала одежку. Семья едва сводила концы с концами.
Риночка уже ходила во второй класс, и они с сестрой Верочкой носили школьную форму по очереди. Учились в разные смены и ухитрялись переодеваться по дороге. Верочка бежала из школы, а Риночка в школу. Они забегали в густые заросли и менялись одеждой. Иногда Риночка шла в школу без белого воротничка, потому, что сестра так пачкала белый утренний воротничок, что  Риночка не хотела идти в нем в школу.
Она попросила маму сшить ей воротничок на пуговичке и сама всегда приводила его в порядок.
Младшие еще как-то обходились, а вот с Валюшей была беда. Старое, латаное -  перелатаное пальто досталось ей от старшей  Антонины, и она всегда скромно вешала его в классе в самый уголок вешалки, чтобы не так заметно было, что подкладки практически нет.
Весна была в тот год холодной, и промозглый ветер не давал девочкам возможности ходить в школу в кофточках.
Вот такой день и стал для Валюши днем страшного испытания на выдержку.
Один из ее одноклассников,  парнишка из более зажиточной семьи,  вывесил наизнанку ее пальтишко на дверях седьмого класса.
Валюша, а ей было уже шестнадцать,  красивая, длиннокосая, с удивительными завитушками на висках, была в состоянии жутком.
Она прибежала домой в одном платьице, упала на кровать и выла так, что мама испугалась, а  младшие  девочки обнимали ее, гладили по прекрасным волосам и тоже выли.
Взбешенная мама ушла в школу.
Что там происходило, она никогда не рассказывала.
Девочки, после того случая, старались  Валюшу не оставлять одну, и, вскоре, ее веселый смех уже снова раздавался в доме.
Только после окончания седьмого класса, Валюша осталась в школе пионервожатой и преподавателем рисования, в отличие от того парнишки.
Риночке  до сих пор помнятся удивленные, широко распахнутые, полные слез и недоумения глаза сестры.
А пальто, старое, изношенное, висело теперь на ржавом гвозде в сенях и, казалось живым существом, хранившим тепло девочек, носивших его многие годы учебы…


                Глава восьмая.

                «Алые паруса».


       Друг Хабибуллин сдержал слово, данное отцу, - привозить из областного центра книги для Риночки.
Однажды он привез тоненькую книжечку, на обложке которой
красовался парусник с неожиданно красными, а не белыми парусами, и, загадочно глянул на девочку.
Маленькое сердечко затрепетало! Обычно он смотрел на нее так, если привозил что-то из ряда вон выходящее.
- Ну вот,- важно сказал Друг Хабибуллин,-  это ты будешь читать долго и внимательно…
- Почему?- Риночка улыбнулась, - она же тоненькая…
- Прочтешь, поймешь…- улыбнулся в ответ библиотекарь, записал книгу в Риночкин формуляр, и, покашливая, поплелся  в свою комнатку, попить с дороги чайку.
По дороге домой,  Риночка несколько раз останавливалась, вглядывалась в обложку, в название, в  необычный рисунок, в сладком предвкушении скорого прикосновения к обещанному волшебству!
Весь вечер Риночка думала о завтрашнем дне, когда сможет открыть необычную книгу. При свете лампочки отец никогда не читал сам и не разрешал читать детям.
        Утро было ярким, солнышко взошло, и, уже согревало прохладу ушедшей ночи. Его лучи, вот уже более получаса, падали на раскрытую книгу и рыженькую головку, склоненную над ней.
Степан вышел из дому и как всегда оглядел свое нехитрое хозяйство. Необычность происходящего на лавочке, у посаженной им когда-то вишенки, заставила его застыть на месте.
Риночка сидела на этой лавочке, крепко прижимая к груди тоненькую книгу и лицо ее было столь необычным, что отец тихо пошел к ней, присел рядом.
Риночка уткнулась ему подмышку и зарыдала так не по-детски, со странными девичьими всхлипами и даже стонами, что отец испугался не на шутку.
Выплакавшись, Риночка подняла на отца глаза.
И, он вдруг увидел в них ту ясную, чистую, незамутненную жизнь девичьей души, познавшей неожиданное чудо!
- Папочка! Значит, так бывает?
Отец взял у нее книгу, прочел название, крепко прижал к себе девочку и хрипловато произнес: - Бывает, доченька!
- Правду сказал мне Друг Хабибуллин,- вдруг, улыбнувшись, сказала Риночка!
 - И что он сказал?
 - Это ты будешь читать долго и внимательно.
Вечером того же дня, Риночка ждала отца, как всегда на воротцах.
Душа ее тихо напевала, и отражение песни в темно-серых глазах, делало их прекрасными.
Степан Сергеевич появился неожиданно, и в руке у него был небольшой сверток, словно завернутая тетрадь.
Он, молча, протянул его Риночке, заглянул в глаза ее, уже начавшие понимать, что в сверточке, и ушел в дом.
Девочка тихонько развернула бумагу…
Александр Грин. «Алые паруса»…Будто впервые прочла она эти строки, будто впервые увидела Волшебные Алые паруса на паруснике.Будто впервые.
С тех пор, время от времени, Риночка перечитывает «Алые паруса»  Грина, тоненькую книгу, хранящую тепло отцовских рук, слышит хрипловатый голос отца:
- Бывает, доченька…
Вспоминает и слова Друга Хабибуллина:
- Это ты будешь читать долго и внимательно…




                Глава девятая.

                Сладкая кукуруза…


             Лето было жарким до такой степени, что подъезжая с отцом к вагончику среди степи, специально поставленному, для того, чтобы механизаторы могли отдохнуть на самой дальней полевой точке, Риночка заметила, что кукуруза уже с початками и обрадовалась!
    Полевая дорога, хорошо набитая за сезон, пылилась и не спасала даже кибиточная ткань над головами. Два с половиной часа они с отцом добирались на этот дальний загон. Наконец, остановились в тени огромного дерева, когда-то давно посаженного неизвестным добрым человеком,  под ним-то и стоял чистенький, аккуратный, зеленого нежного цвета – вагончик…
   Они умылись с дороги под прибитым к столбику рукомойником, подогретой на солнце водой, наливая ее из стоящей рядом железной бочки. Отец собрал на стол нехитрую еду из домашнего узелка : яйца, кислое молоко, хлебушек, выложил спичечный коробочек с солью, и они весело пообедали, и прилегли, каждый на свой топчанчик.
   Риночка заснуть не могла, думала о созревшей кукурузе, которую приметила недалеко от вагончика. Вспоминала рассказ отца о человеке, предложившем сеять ее здесь.
   Усталость взяла свое, и девочке, все-таки, удалось заснуть. Проснувшись, поняла,  что отец уехал, как и договаривались объезжать поля, пообещав забрать ее под вечер.
 Она не боялась остаться одна. Всегда этому радовалась.
Можно было о многом подумать, помечтать, никто не мешает.
Она достала из-за висевшего на стене портрета Хрущева, , старую газету, сделала себе пилотку и вышла из вагончика в липкий послеполуденный жар.
  В коротком стареньком платьице, в мелкий цветочек,  она походила на смешную степную птичку - рябушку, оперение которой не раз спасало ей жизнь.
Босые ножки замелькали по степной дороге, горячей пылью обдавало их до колен, и Риночке пришлось сойти на боковую травку, - тут было много колючек, и она стала идти осторожней, все ближе подбираясь, к кукурузному полю.
  Набрав полный подол початков, еще зеленых, заторопилась к вагончику. Было так жарко, что она сначала, бросив свою драгоценную ношу, ополоснула разгоряченное личико у рукомойника, смыла с рук и ног пыль, и только потом присела на толстое длинное бревнышко, под раскидистым деревом и принялась очищать кукурузные початки.
      Попадались и совсем зеленые, но Риночка аккуратно их откладывала в сторону, на потом, а сама с удовольствием грызла желтоватые сладкие, еще совсем мягкие зернышки, вся перепачкалась, и, насытившись, тут же на бревнышке задремала.
     Ее разбудило странное состояние. В желудке творилось что-то неладное. Подташнивало так, что она испугалась и вошла в вагончик, чтобы допить оставшееся кислое молоко. Ей казалось, что это поможет.
   Она уже ни о чем не думала и не мечтала, ее рвало, выворачивало наизнанку бедный желудок.
   Когда Степан подъехал к вагончику, Риночка лежала на бревнышке вся зеленая, в полуобморочном состоянии, и только серые печальные глазенки просили – Папа, помоги!
   - Что с тобой, девочка моя, - отец испугался не на шутку.
   - Сладкая кукуруза,- прошептала Риночка.
 Степан, в мгновение ока, выпряг Мальчика, кинул на него седло, намочил полотенце прямо в бочке, укутал им голову Риночки, и, потихоньку, стараясь не уронить, поднялся с ней на коня.
  Риночка плохо помнила дорогу. Очнулась она уже в своей кровати от прохладного прикосновения отцовских рук.
Был вечер, сумеречно высвечивал во дворе костерок,- девчонки жарили на сковороде, огромной, как сомбреро, - молодую картошку с лавровым листом и аромат ее был невозможно вкусным.
  И только через несколько дней, когда все встало на свои места, Риночка вдруг вспомнила слова отца, сказанные им, когда он поднимал ее в седло, гневные, обращенные к кому-то далекому и злому: - Чтоб ты пропал совсем -  со своей кукурузой, Никита!
Риночка больше никогда ее не ела. Ни вареной, ни такой, какую любила,- сладкой, невызревшей.
   А много позднее поняла, о ком, так гневно, говорил отец. Поняла, но никому не сказала…


 
 

                Глава десятая.

                Старая бочка.

          
            Нежный солнечный зайчик, пробившийся сквозь тонкую занавеску, разбудил Риночку. Она потянулась, и тотчас же вскочила, чтобы не пропустить поездку с отцом на полевой стан.
Только в этот раз ей не повезло. Отец уже уехал. Они с вечера договаривались: - проснешься вовремя – поедешь.
          - Проспала, - пригорюнилась Риночка. Да тут же припомнила, что они с соседскими ребятами собирались на речку и повеселела.
На столе, прикрытый полотняной салфеткой, стоял нехитрый завтрак, оставленный мамой для засонь! Уходя на работу еще раньше отца, она не хотела будить девочек. Лето, каникулы.
          Наскоро выпив кружку молока, с вкуснейшим куском
пшеничной пышки, и, отломив кусок для собаки, Риночка вылетела во двор. Красавица – лаечка, Дамка, бросилась ей навстречу и, получив свою порцию  еды, спокойно улеглась под кустами смородины и принялась завтракать.
         Над селом стояла обычная летняя тишина. Риночка уселась на травку, возле Дамки и стала ждать друзей.
Пронзительный крик в соседнем доме, где жили толстая баба Ганька и худой, как жердь, дед Василий, привлек ее внимание. Она поднялась и подошла к калитке. Большой красивый дом с огромным подворьем, где жили старики, был, как на ладони. Баба Ганька бегала по двору и, размахивая пухлыми руками, что-то визгливо выкрикивала, изредка поглядывая на дом Риночки.
Потом вдруг стала подзывать девочку к себе.
- Иди сюда, иди сюда! – доносилось через дорогу и Риночка, ничего не подозревая, спокойно перешла улицу и остановилась у расписных ворот бабы Ганьки.
- Ну, и куда ты их дела? Зачем они тебе понадобились? – сходу налетела на неё толстуха.
Ошарашенная таким натиском, Риночка, молча смотрела, огромными серыми глазами, на бабу Ганьку, и ничего не понимала.
    -Куда кружкИ дела,  спрашиваю, - баба Ганька перешла на визг.
Риночка со всех ног кинулась к своему дому… и попала прямо в руки матери.
    - Что она так?
Мать крепко взяла Риночку за руку и повела обратно к дому бабы Ганьки.
      Кое-как удалось, сквозь визг, расслышать, что пропали кружкИ, сделанные по половинке, которыми накрывались на зиму огурцы, а сверху прикладывались камнем-голышом.
И не успела Риночка опомниться, как тяжеленькая материнская рука, начала хлестать по чему попала. Риночка твердила, что она тут не при чем, но мать не слышала ее и продолжала на глазах соседки охаживать дочь. Это было впервые и так обидно, что Риночка вдруг дернулась в сторону и закричала:
 - Да вы в бочке посмотрите…а-а-а-а…..Они старые….Может они утонули?..
Женщины кинулись к колодцу, возле которого стояли бочки, наполненные до краев водой. В одной из них, что поновее, плавали новенькие кружкИ, а в старой, облезлой бочке,  позеленевшей от воды, и от времени, не было ничего.
      Риночка, неожиданно для себя самой, стала выплескивать воду из старой бочки. И когда ручонкой смогла достать до дна, ликующе, вытащила из бочки половинку кружка, затем другую и изо всех сил швырнула их на заасфальтированное подворье…
Они разлетелись на куски.
     -А я ребенка зря отхлестала…- грустно сказала мама…
Остаток дня Риночка пролежала лицом к стене на своей кровати, думала о чем-то своем, а когда мать, виновато погладив дочь по головке, ушла на работу, встала и вышла на улицу.
Был уже тихий вечер, сумерки еще не сгустились, а только тепло обнимали небо.
Риночка еще не знала, что будет бита не раз и не два, но сегодня…
Обида уже прошла и, заглядевшись на спускавшиеся сумерки, она, напрочь, забыла про странный случай со старой бочкой.
 
Глава одиннадцатая.

Такая же рыжая лошадка…

  Третий класс Риночка закончила «хорошисткой». Впереди было лето, с его удивительными походами на речку, собиранием гербария, прогулками по окрестностям села, где, вовсю, уже гудели пчелы, над дико и буйно цветущими травами.
Огородная бригада была в двух километрах от села, и в один из летних дней, Риночка решила проведать мать, которая с самого раннего утра ушла туда на прорывку лука - сеянца.
Только она не хотела, чтобы мать ее видела. Она еще не знала, что совсем скоро мать увидит ее, и, в диком ужасе и смятении будет за ней наблюдать.
Риночка пробралась среди посаженных у арыков деревьев к домику, где обычно начислял трудодни бригадир Иван Иванович.  Заглянула в прохладу глиняного сооружения и увидела, что он, разлегшись на деревянном тапчане, мирно похрапывает, изредка причмокивая губами.
Вышла из домика на цыпочках, и, вдруг, увидела привязанную к дереву рыжую красавицу-лошадь.
Она из разговоров сельских знала, что лошадь не подпускает к себе никого, кроме бригадира. И как он справлялся с ней одной рукой, вторая осталась на фронте, просто не представляла.
Кобыла стояла и жевала травку, заботливо положенную в прибитый к дереву, ящик. Седло висело на этом же дереве, только повыше.
«Седла не достать, да и не поднять»,- подумала Риночка.
К своему удивлению, она очень быстро взобралась на лошадь, и, поймав, тонкими пальчиками уздечку, стала поворачивать кобылу на дорогу, ведущую в поле. Эта идея пришла ей в голову мгновенно – покататься.
Только что спокойно жевавшая траву, лошадь, неожиданно развернулась и, в галоп, помчалась куда глаза глядят!
  Риночка двумя ручонками вцепилась в уздечку, потом прихватила и гриву, и, они неслись, непонятно куда, обе перепуганные, обе взмокшие. Пыль клубами вставала за этой странной парой – маленькая, десятилетняя Риночка и кобыла двухлеток, почти необъезженная,  - летели стрелой, ничего не замечая, проносились мимо арыков, засеянных и засаженных овощами участков, и ничего не знали о том, где и, как все это закончится.
Когда Ирина увидела Риночку на лошади, несущуюся мимо лукового поля, она остолбенела и не могла вымолвить ни слова.
Ноги подкосились и она присела прямо на землю, не в силах ничего понять.
Риночка помнила, как они перепрыгивали через арыки, как дали несколько кругов вокруг всей бригады, где была проезжая дорога для погрузки и вывоза овощей, как неслись во весь опор через какую-то заросшую сорняками площадь…
Кобыла стала уставать, Риночка подскакивала на ней уже механически, намертво вцепившись в гриву…
У домика уже стал собираться народ, когда они, взмыленные, подъехали к дереву, где была привязана кормушка.
Риночка обессилено сползла на руки матери, и тут же почувствовала, как ее окатили холодной водой. На самом деле вода была теплой, но разгоряченное тельце восприняло ее, как холодный душ.  Волосы мгновенно стали кудрявыми и смешно топорщились над  конопатеньким личиком!
И она услышала насмешливый и уважительный голос Ивана Ивановича:
- Такая же рыжая  лошадка!
Хохотали все! Нервное напряжение спало. Риночка была жива и здорова и смеялась вместе со всеми!
Вечером, отец, посадив ее к себе на колени, печально сказал:
- Никогда больше так не делай…
И постарайся в жизни тоже не вскакивать на незнакомую лошадь.
Риночка поняла слова отца через много лет и не удивилась.
Отец всегда был прав.



Глава двенадцатая.

Домой.

 Сестра Шурочка была замужем уже года три. И к этому времени у нее, один за другим, родилось двое очаровательных деток! Аллочка была пухленькой, с короткими густыми темными кудряшками, и Сережка, почему-то лысенький и розовенький.
Аллочка никогда не плакала, спокойно играла в свои тряпичные куклы, а Сережка, веселый, жизнерадостный, всегда орал и требовал к себе пристального внимания.
Риночка была для них нянькой! Сама еще ребенок, она с удовольствием резвилась с ними и старалась, чтобы они не ревели. Развлекала их, сиюминутно придуманными играми, и, увлекшись, забывала о своем девятилетнем жизненном опыте, также играла в куклы и копала песочные ямки.
Лето подходило к концу, и, августовские вечера были уже прохладными и короткими, ночь наступала быстро.
- Скоро в школу,- думала Риночка с каким-то ощущением непонятной грусти.
Вечерами мама уже шила белые воротнички для всех своих школьниц, привлекая старших девочек к незнакомому им шитью на руках. А сама шила платьица и фартучки, что было гораздо сложнее. Вот тогда Риночка и сшила впервые воротничок для себя. Мама долго разглядывала ее работу и, одобрительно кивнув, проговорила :
- Ну, вот, еще одна помощница подросла!
В тот вечер, Риночка сидела на своей любимой лавочке и перечитывала, в который раз, книгу «Без семьи», полностью погрузившись в развивающиеся события, и ничего вокруг не замечала, стараясь успеть прочесть как можно больше, пока не зашло солнышко.
- Сегодня будешь ночевать у Шуры, подойдя к ней, сказала мама и Риночка, не любившая ночевать нигде, кроме своего дома, сморщила носик, обгоревший за лето на солнце, и спросила:
- А что случилось?
- Шура и Виктор в кино собрались, говорят, хорошее…
«Пропал вечер»,- подумала Риночка, но матери перечить не стала, и вечером пошла к сестре.
Накормив всех ужином и убрав посуду, Шура, строго наказала Риночке уложить детей спать в девять, а сама ушла прихорашиваться.  Такой выход  в свет, бывал редко, и ей хотелось быть красивой!
Ночь подкралась незаметно. Дети заснули на удивление быстро.
Риночка сидела у окна, выключив свет в комнате, и  ей, мучительно хотелось домой. Чувство одиночества овладело маленьким сердечком, и, она расплакалась беззвучно и горько…
«Папа уже дома…»- плакала она, и еще горше становилось на душе.
Она не думала ни о чем, когда осторожно вынимала стекло из рамы, как только о доме, где есть ее местечко, где папа, мама, девчонки.
Выбравшись из окна, Риночка тихонько, чтобы не разбудить детей, подставила изнутри стекло на место, и, обогнув дом, вышла в незапертую калитку.
Дома еще не спали.
«А что мама скажет?»- только теперь дошло до Риночки.
Она, стараясь не шуметь, прошла через сени и скользнула под одеяло  к Верочке, благо, кровать стояла по правую сторону двери.
«Никто не заметил…» - блаженно улыбнулась Риночка, засыпая и,
радуясь родному теплу.
После просмотра фильма, Шура и Виктор зашли к родителям на огонек, и, решили выпить чайку.
- Хорошо, что Рина у нас,- сказала Шура, попивая из блюдечка горячий чай.
- Риночка уже давно дома и спокойно спит  в своей кровати, - засмеялась мать.
Расстроенные таким известием, сестра и зять, не допив чаю, заторопились к детям.
И Аллочка и Сережка мирно посапывали в своих кроватках.
- А ведь они у себя дома,- проговорила, облегченно вздохнув, Шура. Вот и Риночка не смогла спать здесь, даже у родной сестры.
На следующее утро все было, как обычно.
И день выдался солнечный, и Риночка проснулась счастливой!




Глава тринадцатая.

Счастливый полет.

 Какой волшебной, светлой, прозрачной и счастливой была эта весна!
Огоньки солнечных лучей отражались после дождя на каждом листочке промокших деревьев и сияли так, что глазам было больно смотреть.
Риночка была очень дружна с соседской девочкой Валькой, ее и мать родная так называла. Лидия Степановна была дородной высокой женщиной, крутого нрава, и даже муж ее, Аркадий Иванович, единственный радист в селе, будучи намного выше ее ростом и крупнее, иногда побаивался ее.
В тот смешной и грустный одновременно день, к ним присоединились их постоянные приятели по играм – трое детей тетки Параски: Василий, Толик и Галинка.
Дождь лил почти неделю и ребятишки соскучились за играми и теперь, как молодые козлята, веселились и подпрыгивали  на мокрой траве, забредали по колено в проулочную глубокую лужу, с двух сторон заросшую деревьями и кустарниками, да еще изумрудным полынком, которым мели полы в доме!
К Майским Праздникам, мама сшила Риночке платьице с кокеткой и пояском. По белому полю в крупный и мелкий рисунок, разбегались разноцветные букетики!
Риночка и была сейчас в этом новом наряде, выпросив его у матери и пообещав не испачкать.
Кому первому пришло в голову перебраться играть в конец огорода тетки Параски, сейчас уже не припомнить. Скорее всего, младшему из братьев – Толику.
Здесь росли деревья самые разные и уже покрылись мелкими светлой зелени листочками. Влажная земля чавкала под босыми ногами и ребята решили выбрать себе по дереву и взобраться на них, чтобы согреться. Конец апреля хоть и прошел теплыми дождями, а землю еще не согрел.
Риночка выбрала березу. Береза была старой, высокой, и ветки ее
были крепкими и толстыми. Усевшись поудобнее на одной из них, девочка огляделась, и заметила, что рядом растет осина.
Осина была тоже высокой, только на ней не было еще таких надежных веток, как на Риночкиной березе.
Валька выбрала толстую вербу и почти затерялась в ее густой кроне. Остальные еще выбирали себе гнездышки, как вдруг Риночка заявила:
- А я сейчас перепрыгну на осину,- и весело рассмеялась!
Все замерли, понимая, что она так и сделает, как сказала.
Шалунья поднялась по одной из веток еще выше, чтобы наверняка попасть на осину и, не долго раздумывая, оттолкнулась ножками от березовой ветки и прыгнула.
Полет был удивительным, сердце девочки колотилось где-то в горле, и она успела обеими руками ухватиться за осиновый ствол, но ноги соскользнули с тонких веток и, боясь разбиться, не отпуская рук, девочка скользнула вниз по мокрому стволу.
К удивлению своих друзей она приземлилась на ноги.
Все случилось настолько быстро, что никто не успел и опомниться.
Риночка стояла уже внизу и придерживала низ платья.
Оно было целехоньким!
Молча, не произнеся ни слова, девочка  стала уходить в сторону дома.
Когда отошла на достаточно большое расстояние от березы, осины, ребят, - почувствовала, как крупные слезы бесшумно катятся по щекам.
Кожу, на животе,  жгло так, что Риночка не могла остановить слез.
Зачем она прыгала, понять не могла и сама, так получилось.
Мать встретилась ей в сенях и спросила:
- Что? Что? Ревешь-то чего?
Риночка, молча, приподняла подол. Увидев ужас в глазах
матери, заревела в голос.
Сняв платье с дочери, и, уложив ее в постель, Ирина оглядела глубокие кровавые царапины и смазала их йодом, постоянно обдувая дыханием, чтобы не так пекло.
- А платье целехонькое, - вздохнув, сказала мать и заплакала.
Так и застал их отец, ревущими и смеющимися одновременно,
Сразу все понял и проговорил:
- Ну вот, теперь ты знаешь,  как летать с деревянной высоты.
И тоже рассмеялся.
 Только Риночка почувствовала, что ему было совсем не смешно.

 

Глава четырнадцатая.

«Обрывчик»…

  Стояли погожие июльские дни, и Риночка, успешно закончив первый класс, весело проводила каникулы на речке, с такими же, как она малыми ребятами.
        Они выбирали самые чистые места, с мелким солнечно-желтым песочком, иногда часами сидели на «обрывчике», свесив ноги и, любуясь водным колодцем, дно которого, сквозь прозрачную глубину, отсвечивало солнечные лучи тонкой зеленью водорослей и разноцветных камешков.
В тот день, Риночка отправилась на речку с сестрой Валюшей, и, своей постоянной подружкой, Валькой, как ее называли даже дома, за мрачноватый характер и, не по годам, крупную фигуру.
         Решили сразу пойти на «обрывчик». Валюша разделась и стала плавать от бережка к бережку, дразня своих маленьких спутниц, они не умели плавать. На мелких местах реки, делали вид, что плывут, опираясь на руки и, таща ноги по песчаному дну, поднимая бурунчики воды с песком.
         Неожиданно, Риночка решительно двинулась к краю «обрывчика» и прыгнула в воду…Сестра Валюша, замерла на берегу. Блаженное состояние отдыха после купания, мгновенно улетучилось. Она увидела, что Риночка барахтается на самой глубине, и часто-часто молотит руками по поверхности воды, при этом, старательно пытается двигаться к противоположному берегу.
         Криков сестры, она, видимо, не слышит, начиная постепенно терять силы и, с головой уходить под воду.
Валюша, наконец, приходит в себя от неожиданного прыжка Риночки и бросается ей на помощь, еще не понимая, что они могут утонуть обе. Ухватив девочку за длинные волосы, Валюша попыталась вытащить её из воды, чтобы дать ей возможность вдохнуть.
        Риночка так крепко ухватила Валюшу за руку, что той пришлось одной рукой выгребать на более мелкое место, долго и мучительно.
        Когда Риночка пришла в себя на берегу, после Валюшиного искусственного дыхания, первым, что она произнесла было:
- Как там красиво, как там хорошо…
 Заплаканное лицо сестры, повергло Риночку в панику. Она не могла понять, чего та ревет.
А Валюша теперь уже плакала от радости, что сестра осталась жива, и  что, представленный ею ужас,- прийти домой без Риночки, постепенно улетучивается.
Ей хотелось отшлепать Риночку и сказать ей, что так нельзя, что плавать учатся постепенно, но увидев восхищенные теплые и такие дорогие глаза сестры, в которых пела водная гладь, Валюша ничего не сказала.
 Договорились, что дома ничего не скажут родителям и сестрам. Могло попасть обеим. Мама под горячую руку надавала бы тумаков обеим. Да и расстраивать никого не хотелось.
Прошла неделя. Риночка, по-прежнему уходила на речку, но теперь почему-то одна.
В один из вечеров, она с таинственным видом подошла к Валюше и сказала, что хочет завтра пойти с ней на «обрывчик».
При одном упоминании о случившемся, Валюша начала дрожать крупной дрожью и резко отказалась. Причем, с некоторой издевкой, сообщила, что пойдет, но одна.
Риночка, молча, отошла и весь этот вечер о чем-то сосредоточенно думала.
Валюша, управившись с делами по дому, а мама уже поручала девочкам домашние дела – каждой свое, отправилась на реку.
Она не была на «обрывчике» уже неделю и теперь плавала и ныряла с удовольствием уточки.
Каково же было ее удивление, когда она увидела на берегу, раздевающихся Риночку и Вальку.
И не успела она крикнуть, чтобы они немедленно убирались, как девочки, аккуратно спустились к воде, и тихо поплыли к ней.
Их лица сияли, сияли так, что затмевали июльское солнце!
«Вот зачем она меня звала», уже радостно подумала Валюша, и, развернувшись, вместе с девочками поплыла к противоположному берегу.
Время утихомирило и отодвинуло опасность наказания, и девочки, через много лет, рассказали родителям о том далеком происшествии, когда стояли, запомнившиеся навсегда, июльские дни.
Риночка помнит не то, как она тонула, а непонятное ощущение блаженства погружения в чистую, незамутненную радость, и несет ее в сердце до сих пор…
 


  Глава пятнадцатая.

  Яблоки…

  Мария, самая старшая из сестер, уже давно настойчиво звала родителей в гости, посмотреть внучек.
Риночка помнила, как Мария уезжала учиться в Алма-Ату и ее собирали всей семьей! Они с Людмилкой сидели, как мышки, на родительской кровати, а посреди комнаты, на табурете, стоял большой баул, и мать складывала в него нехитрые Мариины вещички.
А  теперь, когда ребятишки подросли, и, Мария, где-то в далеком краю, под Тянь-Шанем вышла замуж и родила двух девочек, отец с матерью решили поехать к ним под Новый Год. И опять девчонки сидели на кровати и наблюдали за сборами родителей.
Риночка, так скучала за ними, что все дни их отсутствия дома, стали для нее одним длинным - предлинным днем!
Зимние каникулы совпали  с морозами, и  большую часть времени  девчонки смотрели за хозяйством, катались на ледянках с горки, которую сами и заливали водой с вечера, а к обеду следующего дня уже скользили с горы, разрумянившиеся, веселые.
Родители должны были приехать через три дня.
В этот вечер было, как-то по-особому грустно, и девочки рано улеглись. Вера с Валюшей уже заснули, Людмилку сморило сном еще с вечера, а Шурочка сидела за столом и читала.
Риночка закрыла глаза и думала о том, что уже осталось два с половиной дня и папа приедет. Она за ним особенно скучала.
Зимняя ночь опустилась на деревню. Месяц взошел яркий, чистый, только народился. На улице было, как днем. Белизна снега и лунный свет, давали такое сияние, что спать в такую ночь для Риночки было невозможным.
Она сидела у окна и смотрела на улицу, отодвинув занавесочку, как вдруг, ей показалось, что скрипнула калитка.
Риночка прислушалась. Отчетливо услышала скрип шагов, и увидела, как две фигуры прошли мимо ее окошка.
Она вскочила с кровати, молниеносно нашла валенки и пальтецо и, уже вылетая в дверь, крикнула на весь дом:
 – Приехали!!!!!
Отец подхватил ее на руки, и беззлобно заворчал:
- Раздетая - то чего?
Риночка ощущала такую радость, что не могла говорить ничего, кроме, – Папочка, папочка…
Дом проснулся и наполнился шумом и гамом.
Вместе с клубами морозного воздуха, в дом вплывало счастье встречи с родными, до боли, людьми.
Когда отец поставил табурет, и водрузил на него старый потертый чемодан, все притихли.
Один замок заело, но Степан быстро с ним справился и открыл крышку.
В одно мгновение комната наполнилась совершенно непонятным, удивительным ароматом!
- Что это? - хором спросили девочки?
- Это яблоки. Апорт. Мария передала, -  подала голос мать.
Яблоки были завернуты в газетную бумагу, каждое в отдельности.
Отец разворачивал их, обтирал белой тряпицей и вкладывал  в протянутые ладошки...
С замиранием сердца,  дочери принимали подарок и смотрели во все глаза на это изумительное чудо природы.
Риночка держала яблоко двумя ладошками, прижимала его к лицу, поглаживала пальчиками и, закрыв глаза, вдыхала аромат незнакомого плода с каким-то  странным ощущением познания.
Она вдруг четко представила себе, не свою холодную зиму, а цветущие сады теплого края, где жила сестра.
Маленькое сердечко запомнило и этот аромат и холодные, с мороза, папины усы, и тихий рассказ мамы о внучках, живущих в  блаженном краю, где растут удивительные яблоки.
Намного позже Риночка побывает у сестры.
Выйдет в огромный сад, насладится его чудесами. Только не будет уже того необъяснимого волшебства зимнего вечера.
И  только воспоминания останутся неприкосновенной,
одной ей понятной, нежностью…

Глава шестнадцатая.

Белые гуси.

Весна выдалась ранней и теплой. Воздух был пряным от весенних трав и Риночка, нагулявшись с утра по заливным лугам, возвращалась домой. Нежные, крошечные белые цветочки в ее руке уже привяли,  и спасти их, видимо, было невозможно.
Мама возилась в огороде, высаживая рассаду капусты. Она подозвала Риночку, и очень серьезно сказала:
- Доченька, ты попаси гусей, чтобы они рассаду не выдолбили.
- Хорошо, мам,- ответила Риночка,  и побежала в дом!
    Поставив цветочки в стакан с водой, она наскоро перекусила хлебушком и кружкой молока, и, взяв книгу, отправилась во двор, где мама уже выпустила гусей и ждала ее.
- На улице паси, или в переулке,- наказывала мать.
   Белые, год назад, выращенные матерью, гуси, были похожи на лебедей, и Риночка, взяв хворостинку, погнала их в соседний переулок, густо заросший огромными старыми вербами и  изумрудно зеленым полынным кустарником!
   Этот переулок, был любимым местом детских забав – здесь играли в «пряталки», вечерами ловили светляков, зеленых, поблескивающих в лучах заходящего солнышка. На лужайке, в глубине переулка, ребятишки просиживали часами,  ведя доверительные беседы и смешные разговоры.
    Направив гусей на травку, а спорыша здесь росло много, девочка, усевшись на старое бревнышко, открыла, наконец, книгу. Это были сказки. Папа привез книгу из области и сказал:
- Читай! Помечтаешь! Это «Русские народные сказки»,  и засмеялся.
Риночка читала одну сказку за другой, и старательно выискивая, о чем бы помечтать, улыбалась своим мыслям, и совсем забыла про гусей.
А гуси уже, видимо, поняли, что свободны и, развернувшись, поплелись от переулка обратно к дому, спокойно прошествовали через двор и направились, к только что высаженной матерью, рассаде!
Когда Ирина увидела гусей в огороде, было уже поздно, они уже успели насладиться нежной мякотью растеньиц и, неспешно шли к корытцу, на водопой.
«Где же Риночка»,- подумала мать, и тотчас же вспомнила, что дочь уходила с хворостинкой и, книгой подмышкой.
«Опять»… - сердито подумала Ирина и, направилась в переулок, ни секунды не сомневаясь, что увидит Риночку с книгой.
Риночка сидела на бревнышке и, настолько вся была там, в сказке, что не услышала тихих шагов матери и, когда Ирина заговорила с ней, подняла голову и с недоумением взглянула на мать.
- Гуси где?- в голосе матери Риночка уловила угрозу своей свободе,  и, подскочив с бревнышка, на всякий случай, отбежала в сторону. Мама, под горячую руку, могла и отшлепать.
Риночка оглянулась по сторонам и, не увидев нигде поблизости гусей, все поняла – капусты больше нет!
Покорно склонив голову, понимая свою вину, она села на бревнышко и расплакалась: - Мамочка, я больше не буду…
Ирина, вдруг осознала, насколько важно сейчас не сорваться и не накричать на девочку.
Обнявшись, мать и дочь сидели теперь на бревнышке вдвоем и, наблюдали, как удивительно красиво входят в переулок белые гуси:– они шли, раскланиваясь во все стороны, кося глазками, то в небо, то друг на друга, то на спорыш, который сегодня, так удачно заменили завтраком из нежнейшей капустной рассады.
Много воды утекло с тех пор, но никогда Риночка не забывала, как мечтала, сидя в заросшем переулке, и, читала волшебные сказки, забыв про белых гусей.


Глава семнадцатая.

Арбузы на трудодни.

- Пап, а трудодень, это что?- Риночка умненько смотрела на отца и продолжала,- Это один день трудового народа?
Отец терялся от таких вопросов, но отвечал, как всегда спокойно.
- Тетя Эрна знает. Она главный бухгалтер колхоза. Сходи, спроси.
    Она, конечно же, не пошла  к тете Эрне, хотя та жила в соседнем доме, если не считать пустыря, где зимой со старого, развалившегося сарайчика, катались на санках, а летом собирали грибы  и, иногда, очистив и присолив, пробовали их на вкус сырыми.
Она знала, что трудодни, это палочки на бумаге  и по ним выдавали колхозникам в конце каждого года, обычно осенью, разные продукты – гречку, кукурузу, пшеничку, овес.
В эту осень, когда Риночка, Верочка и Людмилка, в один из субботних дней притащили к колхозному амбару, сделанную папой, специально для этого случая, тележку, Иван Иванович, овощевод, временно заменивший, толстую прошлогоднюю тетю Валю, сообщил, что на трудодни выписали еще и…арбузы.
- Не зря папа тележку подновил,- проговорила, чуть надув губки, Верочка. Она то, точно знала, что ей выпадет потрудиться гораздо больше остальных, так как в сегодняшней компании, она старшая.
Уложив на дно тележки, выданные Иваном Ивановичем  - гречиху, овес, просо, кузурузу, небольшой мешочек пшеницы, девочки двинулись к складу с арбузами.
Арбузики лежали небольшой полосато – пепельно - зеленой кучей из-за толстого слоя амбарной  пыли.
Риночка решилась на отчаянный шаг. Она подошла к Ивану Ивановичу и четко произнесла:
- Это они в этом амбаре и уродились?
Хохотали все.
- А мы такие грязные не возьмем,- продолжала Риночка.
Иван Иванович опешил. Он понял, что  ему придется потрудиться.  Нашел чистую тряпицу в своем столике и стал выбирать арбузы покрупнее.
Одной руки у него не было до локтя, в войну потерял, так он, старательно зажимал каждый плод подмышкой, протирая его этой тряпицей, и сразу укладывал  на весы, предварительно установив стрелки на нужный вес.
Пока он этим занимался, девочки старательно выбирали из
кучи арбузы покрупнее, как и Иван Иванович, и подносили ему.
- Как повезете? Много же на такую тележку? Лучше еще раз приедете -устало говорил Иван Иванович.
- Довезем,- гордо отвечала Верочка.
По накатанной дороге, из амбара выбрались благополучно.
- Ну, как повезем? Огородами, или по улице?- спросила Верочка?
- Огородами!- в один голосок пропищали  Риночка, и Людмилка!
Верочка зря послушалась девчонок, и пожалела об этом на первой же канавке, которых вдоль огородов было бесчисленное множество. Маленькие полосатые шары разлетались по сторонам в каждой такой канавке, и два - три из них, обязательно раскалывались на части.
Девочки останавливались, подбирали раскатившиеся по жухлой траве, уцелевшие плоды, а потом,  с превеликим удовольствием поглощали сладкую мякоть разбитых арбузов, выгрызая ее до корочек!
Наконец, они выкатили тележку на широкую тропинку и уже спокойно толкали ее, пересекая соседский огород, чтобы побыстрее добраться до своего подворья.
Они уже приближались к калитке дома, как из-за поворота переулка выехал мотоцикл и промчался мимо них с такой скоростью, что девчонки выронили ручки тележки, и она со всего маху врезалась в огромный камень - валун, лежащий рядом с калиткой.
На девчоночьи вопли выскочили мама и старшие сестры.
Мама схватилась за голову, при виде удивительной арбузной каши, но долго не могла быть серьезной и рассмеялась так звонко, по - девичьи, что все дети тоже начали потихоньку посмеиваться, а потом хохотать, ухватившись за животы, и катаясь по осенней траве.
Ужин был превосходным! Три буханки хлеба и полтележки сладкой арбузной мякоти.
Степан, вернувшийся с поля, тоже полакомился уцелевшими арбузами, насмеявшись вместе со всеми, над милыми россказнями девчонок.
На следующее утро все крупы и зерно просушенные за ночь,
были уложены в специальный ларь.
Время шло. Прошла уже не одна осень, а арбузов почему-то больше на трудодни не выдавали.
Только Риночка до сих пор помнит свое лицо в маленьком зеркальце - смеющееся, перепачканное сладким соком арбузов с темными земляными разводами, помнит мамин звонкий смех и удивительный вкус арбузного ужина…


Глава восемнадцатая.

Турецкий табак.

Дом деда и бабушки был для Риночки всегда загадкой. Он стоял на пригорке, и в огород нужно было спускаться по крутой тропинке, из которой дед заботливо состроил лесенку, уложив на каждую ступеньку дощечку и укрепив ее, чтобы не шевелилась под ногами.
Когда Риночка входила в длинный коридор дома, она старалась пройти к комнатной двери, как можно быстрее. Ее пугала полутьма, в которой затаились непонятные для нее вещи – огромный деревянный ларь, коробки и коробочки, ящики и ящички, огромные, набитые непонятно чем, полотняные мешки и мешочки, подвешенные под потолком, связанные в пучки, сухие растения, горшки и горшочки и другие странные вещи, названия которым она не знала.
А еще Риночка понимала, что для деда Сергея, святая святых – его удивительный огородик. Он даже бабушку Настю туда пускал, лишь зелень рвать, да овощи собирать.
Дед Сергей экспериментировал! Он, только ему одному известными путями, доставал семена табака, высеивал их в парнике, и на аккуратных грядках, высаживал рассаду каждой весной. Сам дед никогда не курил, но местные курильщики, всегда предпочитали его табак, магазинному.
Осенним теплым днем Риночка прибежала проведать своих дедушку и бабушку и застала странную картину – они оба сидели на завалинке, перед домом и глаза бабушки, были заплаканными, а дед сидел настолько хмурым, что Риночка примостилась со стороны бабушки, и снизу вверх заглянув в их лица, произнесла:
- А я спросить пришла. У вас все хорошо?
Старики молчали.
Риночка решила не донимать их расспросами, и пошла за дом, к тропинке в огородик.
Она и не собиралась спускаться по лесенке, только полюбоваться хотела высокими табачными растениями, которыми целое лето гордился дед, всем сообщавший, что это новый сорт - Турецкий табак. Цвел табак все лето и дед, довольный, что листья растения огромные, уже предвкушал, как много будет в этот раз табачного урожая.
То, что увидела Риночка, стоя на пригорке, поразило ее так, что она замерла с открытым ртом и не могла выдохнуть.
Весь участок, на котором рос Турецкий табак, был завален этим же табаком, но небрежно срезанным и разбросанным, как попало.
Она вспомнила чудесно пахнущие светло-розовые цветы табака, аромат стоял на всю деревню, и горькие слезы покатились по щекам.  Риночка быстро повернулась, и побежала к деду.
- Деда, деда, - захлебываясь плачем, она прижалась к его коленям.
Дед осторожно посадил внучку рядом с бабушкой и ушел в дом.
И тут бабушка не выдержала и рассказала, что дед утром снял два сухих листа табака и пошел с ними к самому заядлому курильщику, а тот, скрутив самокрутку, вдруг со смехом произнес:
- Сергей, так это же трубочный табак, для наргиле, он совсем не крепкий, на любителя.
Прошло две недели. Риночка боялась идти к деду. Потом, все же, решившись, прибежала к дому  на пригорке!
В дом она не вошла, а сразу пошла к лесенке, ведущей в огородик деда.
Широко открытыми глазами, она смотрела, как на вколоченных  в землю столбах, на натянутой сетке, сушился Турецкий табак! Дед появился неожиданно, и приобняв внучку за худенькие плечики, произнес мягко и виновато:
- Покупателя нашел. Ценителя настоящего Турецкого табака!
В области,- дед улыбался.
- Через недельку повезу. Поедешь со мной?- неожиданно предложил он.
- Поеду, дедушка, поеду!
Риночка подпрыгнула, и стала целовать деда, куда попало,- в морщинистые щеки, в седую бороду, в старчески улыбающиеся счастливые губы.
А бабушка Настя, стояла у двери домика на пригорке, и так же счастливо улыбалась.


Глава девятнадцатая.

Библия.

Вместе с дедом Сергеем и бабушкой Настей в доме жила еще двоюродная сестра бабушки – Бескровна. Она была на пару лет старше сестры и откуда она появилась, и когда, никто не помнил, даже из старших сестер.
Риночка любила ее за открытый, смешливый характер, и умение мирить всех. Бескровна откликалась на свое странное имя, и в
этом тоже была, тайна, как и  ее появление в доме деда.
Дед недолюбливал бабку  Бескровну, но никогда не выражал свое
недовольство ею, ни единым словом.
Дом деда был большим и уютным. Главное, что привлекало Риночку всегда, с первого ее посещения дома на пригорке, была огромная толстая Библия, лежащая на специальной старинной тумбе. В доме все знали, что никто не смел к ней прикасаться, кроме деда. Библия всегда была открыта на той странице, на которой дед Сергей с вечера заканчивал ее чтение.
Страницы Библии были толстыми, и Риночка представляла, как она будет аккуратно двумя руками перекладывать страницы, и ее маленькое сердечко, начинало колотиться часто, как у пойманной птички.
По субботам все девчонки  приглашались к бабушке на блины и всегда, с нетерпением ожидали этого дня.
После обеда, пили чай, прямо на устроенном для этого случая, столике, во дворе дома.
Случай был просто на руку Риночке! Ее давняя мечта потрогать Библию и перелистнуть, хотя бы одну страницу, могла исполниться сегодня. Она уже не думала о наказании, она только горела желанием, давним и непреодолимым.
Когда Риночка вошла в комнату с образами, под которыми и располагалась тумба с раскрытой Библией, она поняла, что в комнате кто-то есть, и увидела бабку Бескровну, вынимавшую из печи хлебы.
- Тебе чего?- ласково спросила Бескровна.
И тут Риночка решилась.
- Бабушка, а можно я потрогаю Библию?- дыхание у Риночки сбилось  в ожидании ответа.
- Отчего же, - так же приветливо ответила Бескровна,- Потрогай!
И неожиданно засмеялась.
Риночка мелкими, осторожными шажками приблизилась к заветной тумбе, и увидела, что  огромная страница Библии, открыта на странном рисунке.
Темного цвета крест, с, распятым на нем, человеком,  забитые в ладони гвозди, - остановил, враз окаменевший, взгляд Риночки.
Какая-то непонятная сила опустила девочку на колени, и она уткнулась взмокшим лбом, прямо в ноги распятому.
Девочка не помнила, как вошел дед Сергей и что-то тихонько говорил Бескровне, а та, так же шепотом оправдывалась.
Никогда Риночка не забудет эти мгновения познания мира, никогда не сможет изгнать из своего сердца муку, написанную на лице распятого, с терновым венком на лбу, человека.
Много позже, Риночка поймет, почему дедушка, так долго не подпускал ее к Библии.
Поймет  и будет благодарна бабке  Бескровне, за те безмолвные минуты ощущения причастности к  непознанным вещам, каковые в бесконечности жизни, становятся первыми откровениями для маленького сердца.


Глава двадцатая.

Теленок на крыше.

Лето стояло в самом разгаре, и сенокос в селе начался в сухую, ясную погоду. Травы были высокие и ароматные, и косить их было одно удовольствие.
Старшие девочки уже хорошо владели косами – литовками, и к вечеру накашивали увесистые длинные покосы. Обычно, папа подъезжал на старой бричке, и набивалась она сеном пахучим,- тонкими девичьими  руками. Крепкие, сильные руки отца укладывали собранное сено плотно, а сверху, дети - кто сам, а кто при помощи Степана, рассаживались, очарованные степным травным духом. Папа, примостил рядышком с собой на место возчика Риночку, та никак не хотела сидеть без отца, и все, счастливые, двинулись к дому.
Риночка любила свой дом. В первый год женитьбы отец и мать заложили фундамент и с помощью многочисленной родни, нарезали пластов дерна, и выстроили сначала небольшое строение. Потом уже, со временем достраивали сени, пригон и сарай и все под одной крышей, потому как ветры степные могли сорвать и унести, даже шиферное покрытие.
В пригоне был выкопан погреб, в сторону огорода, и его крытьё служило уже давно и  сеновалом, отгороженным длинным рельсом, чтобы на него не забрела скотина и не разрушила погреб.
Зимы стояли долгие, но к весне сена на погребе оставалось еще довольно много. Девочки укладывались на расстеленное старое одеяло, и стог превращался в удивительное место наблюдения за передвижением облаков на уже подсиненном небе.
Риночка, Людмилка, Верочка и Валюшка, наперебой, отыскивали рисунки в облаках и замечали каждое изменение. И такое невыразимое счастье светилось в их глазах, что мама никогда не мешала им. Они читали - каждая свою книгу неба.
Родившиеся поздней осенью телята, иногда, протиснувшись под рельсом, тоже укладывались на солнцепеке и дремали всласть. Весеннее солнышко подсушило окончательно, оставшееся с зимы сено, и хохлатые куры частенько разгребали осунувшиеся края, наслаждаясь  попадавшимися семенами трав.
      Отец заехал домой пообедать, что делал очень редко, так как пропадал в поле от зари до зари. Риночка подогревала ему в сенях еду, как вдруг услышала странный топот по крыше.
Она выскочила с кружкой воды, которую приготовила чтобы долить чайник, и поставить на огонь, и замерла на месте. Телочка Белянка, задрав хвост, носилась по крыше, видимо, уже не соображая, как спуститься на землю. А взобралась через сено, остававшееся с зимы на погребном покрытии, ухитрившись, протиснутся под рельсом.
Отец тоже был на крыше и всякими приманками и способами пытался согнать Белянку. Риночка не видела его таким сердитым никогда.
Ноги Белянки проваливались  и оставляли за собой округлые дыры. Отец попытался согнать ее на том же месте, где она взобралась, но оступился,  упал на землю -  прямо на спину, и затих.
Риночка закричала. Она кричала так, что не слышала себя.
Подбежав к отцу, плеснула ему из кружки воду в лицо, плача, положила его голову себе на коленочки и причитала, как взрослая:
-  Папочка, миленький, ты только не умирай, папочка, папочка.
Гладила лицо отца и слезы горькие, безостановочно лились из её глаз…
Неожиданно отец открыл глаза, и попытался сразу подняться.
Риночка прижимала к своему тельцу его голову, и приговаривала:
- Подожди, папочка, не вставай, тебе нельзя. Полежи, ты с крыши упал.
Постепенно отец приходил в себя, и, узнав Риночку, сел, обняв ее за худенькие плечики, и они долго сидели на траве под домом, на летней пустынной улице и каждый думал о своем.
А Белянка, постояв на крыше какое-то время, спокойно сошла
по той же «тропе восхождения», как потом шутил отец.
Риночка и теперь с содроганием вспоминает бледное, без кровинки лицо отца и то, как они сидели обнявшись, на летней пустынной улице.


Глава  Двадцать первая.

Украинский сад.

В августе стояла совершенно неправдоподобная погода. Июльские дожди порядком поднадоели и августовская сушь, казалась, благом. Именно потому, Риночка и запомнила, что в село в эту сушь, приехала семья и поселилась в малюсенькой избушке, напротив их дома, через переулок.
Вещей они навезли столько, что большая часть их, укрытая брезентом, оставалась на улице.
На подворье новых соседей постоянно кипела работа. Тетя Лида и дядя Володя, так звали соседей, были родом из Украины, и первое, что они начали делать на новом месте, - сажать привезенные саженцы. Сажали обычно вечерами, так как саженцев было много, и посадить их за один вечер было невозможно.
В один из таких вечеров, Степан решил познакомиться с соседями, а Риночка увязалась за ним.
Приезжие плохо говорили по-русски, но папа их понимал, и Риночка тоже поняла, что сад нужно закладывать осенью, поняла, что деревца здесь самые разные, но большинство – вишни.
Когда они собрались домой, дядя Володя подарил им три саженца вишен, и один саженец ранней яблоньки, с красивым названием – «Белый налив», объяснив при этом, что вишня может давать плоды уже на следующую осень, а яблонька  - на пятый год после посадки.
В тот же вечер, никому не доверив, папа  посадил подаренные саженцы и обгородил их так, что вокруг каждого деревца, получились округленные площадочки.
Риночку мало интересовали вишни. Она просто их себе не представляла на вкус. А вот яблоки она уже пробовала, и ей так хотелось, чтобы пролетели  быстрее четыре года, чтобы отведать украинских яблочек. (Но, ведь мне будет уже почти четырнадцать лет,- думала она.)
На следующий год, весной, на невысоких еще деревцах вишен, зацвели крохотные бело - розовые цветочки, и к концу июля уже можно было срывать спелые ягодки. Они были такими кислыми, что девчонки не стали охотиться за ними в отсутствие родителей.
В начале августа сняли небогатый урожай, и мама сварила три трехлитровых банки варенья.
Вот тогда-то и поняла Риночка, почему соседи везли эти растеньица издалека и оберегали их в дороге.
Вкус вишневого варенья, аромат его, были такими удивительными и новыми для Риночки, что она, еще летом, познакомившись с дочерью соседей, Танюшкой, иногда заходила к ней в гости зимой, и тетя Лида, непременно угощала ее вишневым вареньем. В тот год приезжие собрали столько вишен, что хватило наварить варенья и себе  на зиму, и на угощение, иногда забегавших зимой с дочерью согреться,  соседских ребятишек.
Время шло. Яблонька подрастала, и в одну из вёсен, зацвела прекрасно и нежно белым цветом облаков. Все любовались этим не здешним деревцем, уже подросшим, и удивлялись, что были только цветы, а листья появились гораздо позже.
К осени на яблоньке красовались небольшие бело - салатовые яблочки и почти все были с червячками.
- Значит вкусные,- смеялся отец.
Теперь уже бабушкой, Риночка вспоминает, как  со старшим сыном приехала в село к отцу, помогать копать картошку. Сестра Людмилка, к тому времени, тоже замужняя, с сыном Риночки, собирали картошку в корзину и двухлетний Саша вдруг наткнулся на что-то блестящее.
Это были золотые женские часы. Он принес часы маме и они решили отдать их Людмилке. У Риночки на руке были часы погибшего мужа.
За ужином рассказали об истории с часами отцу, и он, вдруг начал весело смеяться.
Это плата за белый налив! – хохотал он неудержимо и поглаживал усы, уже начавшие седеть.
Он степенно успокоился и поведал всем, что неделю назад, обнесли его любимую яблоньку, уродившую в тот год удивительно крупные и вкусные яблоки.
Видимо, убегая, воры и обронили часы.
- Дорого же им достались мои яблоки…- уже не смеялся отец.
Риночка помнит, что Людмилка, потом долго носила на тонком запястье, золотые часы, а со временем отдала их дочери.
Помнит, что те деревца, вишни и яблоньку, посаженные отцом, в селе называли Украинским садом…






Глава двадцать вторая.

Курица  Кутя.

У старшей сестры Александры - Шурочки, ко времени Риночкиного восьмилетия, уже было двое детей – Аллочка и Сережка.
В летние каникулы Шурочка, как всегда говаривал папа, «запрягала» Риночку для присмотра за детьми. Ему было грустно одному разъезжать по полям, когда Риночка была в няньках.
Риночка помнит, что бабушку Шурочкиного мужа звали Эммой, помнит, что она вкусно готовила и содержала дом в чистоте.
Двух братьев – Федора, и Виктора, теперешнего мужа Шурочки, бабушка Эмма поднимала сама, так как родители их погибли на окопных работах во время налета немецкой авиации.
В деревне все знали, что старшая дочь Степана Сергеевича замужем за немцем, и никто не осуждал это, потому как многие понимали, что он также пострадал во время войны.
Шурочка работала секретарем в сельском совете, и председатель разрешил ей работать через день, из-за малых деток.
Как в каждом сельском доме в хозяйстве сестры были куры, гуси, утки и более крупная живность – коровы, поросята.
Риночка любила наблюдать за красавицей - квочкой с большим выводком цыплят. Особенно бойким был один пестренький цыпленок, рослый и вредный. Разгонял своих братцев и сестриц, когда им посыпали еду.
Бабушка Эмма пошла на хитрость. Она вылавливала непослушного цыпленка, гладила его по пестрой головке и приговаривала - Ешь, Кутя, ешь!
И Кутя клевала из протянутой ладони неимоверно вкусное лакомство – мешанину - отруби с вареной картошкой.
К осени подросли и Кутя, и остальные цыплята, и уже ничем не отличались от матери - квочки.
В углу двора стояла собачья будка. Шарик только ночевал в ней, а днем занимался своими собачьими делами.
Каждый раз, когда бабушка Эмма звала покормить свою любимицу Кутю, он со всех ног летел к крыльцу и, облизываясь, садился, в ожидании лакомого кусочка. А все куры, находившиеся в это время поблизости, разбегались, понимая куриным своим умом, что зовут собаку. Лишь появление Кути становилось для Шарика огорчительным.
Кутя, важно подходила к бабушке Эмме, и степенно, не торопясь, съедала все, что ей приготовили.
И так же важно уходила, ложилась в придорожную пыль, купалась в ней, долго встряхивалась и, напившись из корытца, укладывала лапки на верхней ветке,  росшего возле дома тополя, завернув под крыло голову мирно засыпала до следующего зова бабушки Эммы.
Риночка до сих пор помнит эту удивительную пеструю курицу – красавицу и умницу Кутю.
Помнит натруженные руки бабушки Эммы, и то, что она никогда не садилась отдыхать, всегда была в движении и заботе.
И еще помнит Риночка, что никогда не видела, как бабушка Эмма улыбалась… И помнит об этом до сих пор…



Глава двадцать третья.

Дамочка.

Светлым зимним днем, папа принес в дом это маленькое чудо -небольшого щеночка. Серо - голубой клубочек был веселым и очень хорошеньким!
- Это, лаечка, - сказал папа, - мне ее подарил Аркадий Иванович.
Аркадия Ивановича в селе знали все – он работал радистом, и эта почетная должность, сделала его известным на многие села.
Недавно он вернулся из своего Челябинска и привез для папы щенка! Радости в доме стало столько, что  мама, иногда грозилась отнести щенка обратно.
К лету, Дамочка, так назвали собаку девочки, подросла и стала умненькой и не надоедливой.
Она провожала маму в магазин за продуктами, сопровождала папу на редкие рыбалки, играла с детьми в старый поцарапанный мяч, и с ней во дворе было уютно и весело.
Папа соорудил для нее домик, с утепленными – стенами и дверцей, но не привязывал. Дамочка была членом семьи, хотя в дом почти никогда не входила, если не считать времени, когда папа ее принес, и Дамочка росла в доме до самой весны.
К зиме Дамочка подросла и уже знала, где ее дом, и, Риночка никогда не забывала, закрыть поплотней дверцу, чтобы Дамочка не замерзала в холодные метельные ночи.
А летом приехала из Алма-Аты старшая сестра Мария, там она училась на бухгалтера и уже собиралась замуж.
Она навезла гостинцев девчонкам, и они довольные и счастливые приездом сестры, к удивлению мамы, никуда из дома не разбегались, все стараясь быть к сестре поближе и расспросить ее о том, что же это за город – Алма-Ата, как идет учеба и о многом другом, увлекательном и интересном.
Только Риночка и Людмилка, как самые младшие, и еще не все понимающие в беседах сестер, играли во дворе с Дамочкой.
Мама сшила для Людмилки фартучек с кармашком, куда она любила прятать камешки, цветные бумажки, и разные разности.
А когда приехала Мария и привезла конфет – кругленьких, квадратных, в обертках, кармашек фартучка был доверху забит этим несметным богатством!
Этот сладкий аромат и привлек Дамочку. Она, играючи с Людмилкой, бросалась той под ноги, но Людмилка увертывалась и отбегала в сторону. Так продолжалось недолго.
Сидевшие с Марией, под яблонькой, в  своем небольшом садике, девчонки, вдруг услышали тоненький Людмилкин плач.
Все повернули головы во двор и картинка, представившаяся их
глазам, вызвала невольный смех!
Людмилка, видимо споткнувшись, упала, и рассыпала конфеты из кармашка, теперь уже  сидела, и пыльными кулачками терла глаза, а Дамочка, улегшись рядом со сладостями, неспешно поедала их, и не обращала никакого внимания на девочку.
Услышав смех сестренок, Людмилка разревелась еще горше.
«Ну, вот…- подумала Риночка,- Теперь у Дамочки разболятся зубы!»
Риночка быстрее всех оказалась рядом с опечаленной Людмилкой, потому как они играли вместе. Она отвлекла внимание Дамочки, протянув ей длинную, развернутую карамельку. И, подняв ее на руки, унесла в будку, и там закрыла на крючочек. Девочки окружили ревущую сестренку, и, каждая, положила ей в кармашек несколько конфет.  Людмилка, тотчас же перестала плакать.
Риночка аккуратно собрала оставшиеся на земле конфеты и отнесла их Дамочке в её домик.
А Дамочка до вечера не выходила из своего убежища, хорошо понимая свою вину. Девчонки ей и водички налили в мисочку, и обед поставили, но собака, ни к чему не прикоснулась.
На следующее утро, Людмилка пришла к будочке и принесла Дамочке несколько коричневых подушечек. Они лежали на тоненькой ладошке и, помаргивая ресничками, Дамочка слизывала конфеты по одной, а проглотив последнюю, ласково лизнула Людмилкину  маленькую ручку.
Через два года, Дамочка провожала Риночку и Веру в школу, но
каждый раз с полдороги возвращалась, садилась на завалинку и ждала, когда проснется Людмилка.
Риночка помнит, эти минуты теплого детства, помнит, как плакала, когда отец отдал Дамочку своему старому другу, у которого умирал сын, ее одноклассник Гриша.
Помнит и сейчас… Обо всем… С какой-то особой нежностью…


Глава  двадцать четвертая.

Окорок.

Стояло жаркое лето. Небо было высоким, дымчатым, - на улицу выходить не хотелось.
Риночка лежала на кровати в прохладе комнаты и, пользуясь отсутствием домочадцев, читала свою любимую книгу  про Маленького принца.
Какая-то невыразительная тень промелькнула мимо окна и она, поднявшись и, отложив книгу, вышла в сени.
Девочка увидела, входящее в сенную дверь, цветистое облако…
Она заморгала, потом совсем прикрыла глаза, и, вдруг услышала голос. Он был ласковым и просящим.
Риночка быстро открыла глаза и увидела  красавицу-цыганку!
- Подай, девочка, деткам на пропитание, - повторил все тот же голос.
- А мамы нет, - только и смогла произнести Риночка.
Сердце у Риночки колотилось так, что она боялась свалиться тут же в сенях. Мама много рассказывала о цыганах и все эти рассказы в одно мгновение всплыли в детской головке.
- Что, даже хлеба нет, - голос цыганки стал не таким просящим.
- Нет, - грустно ответила Риночка. - Мама вечером принесет, пояснила она.
Цыганка зыркнула глазами по сеням, пытаясь найти что-нибудь, и, взгляд ее остановился на занавеске, закрывающей кладовку.
Риночка обомлела.
Именно в кладовке, бережно обернутые марлевой тканью, висели два окорока, которые отец заботливо прокоптил на лето, в коптильне у соседки тети Эммы.
А цветистое облако уже направилось к занавеске.
Риночка пыталась что-то сказать, но язык ей не повиновался.
- Принеси нож,- услышала девочка сквозь пелену страха и послушно пошла за ножом.
- Отрезай, - цыганка развернула уже начатый окорок.
Девочка попыталась отрезать немного мяса, но и руки ее не слушались.
Неожиданно Риночка подумала о том, что цыганкины дети хотят есть, и, их много, и, неожиданно для себя сказала:
- Забирай весь.
Цыганка взглянула на Риночку, увидела в ее глазах неожиданную теплоту, аккуратно сняла с крючка окорок вместе с марлей, и, попыталась затолкать его в свою объемистую полотняную сумку.
Ей это никак не удавалось, и, она, подхватив окорок двумя руками, едва выпутавшись из занавески, прикрывавшей кладовку, опрометью выскочила из сеней в пригон, оттуда на улицу и, понеслась галопом по переулку.
Риночка тоже вышла из дома  и, теперь смотрела цыганке вслед, не понимая, почему та бежит. Ведь она сама отдала женщине  окорок.
Ее раздумья прервал визгливый крик соседки, тетки Параски.
Она неслась на всех парах к  девочке и, подбежав, крепко обняла ее и заплакала.
- Вы чего? Случилось что-то? – недоумевая, спросила Риночка.
- Меня твоя мать просила присмотреть за домом,- рыдая, говорила тетка Параска.
- Так я же сама отдала, - простодушно объяснила Риночка.
Соседка вскинула на Риночку глаза и, вдруг, начала хохотать.
- Сама…сама… заливалась смехом тетка Параска, и, Риночка начала смеяться вместе с ней!
- Я подумала, что цыганкины дети тоже есть хотят, а окорок такой вкусный…пусть полакомятся, - сквозь смех говорила Риночка.
Тетка Параска неожиданно умолкла, и, ее округлившиеся глаза, уставились, на все еще смеющуюся Риночку.
Не произнеся больше ни слова, соседка медленными шагами  уходила в сторону своего дома.
Риночка стояла у плетня, сжимая в руке прутик, вернее, вцепившись в него, и только теперь начала осознавать, что случилось.
Мысли ее не были испуганными. Она не думала о том, что мама может наказать ее.
Ей думалось о цыганкиных детях, сидящих со своей матерью у костра, и у каждого, на ломте хлеба, красуется отрезанный от большого окорока, кусочек вкуснейшего мяса.
И даже теперь, по прошествии многих лет, это воспоминание приходит светлым лучиком, цветистым облаком детства.
А тетка Параска так ничего и не сказала маме…




Глава двадцать пятая.

Единица…

В четвертом классе, Риночку удивил странный предмет в школе – «Природоведение».Старшие сестры говорили, что это бывшее «Естествознание». Она с любопытством разглядывала учебник и вскоре, уже безошибочно могла определить, что и как происходит в природе.
На уроках «Природоведения», Риночка почти не слушала объяснений Натальи Ивановны по теме. Совсем другие мысли занимали ее головку. Она думала о том, как уговорить папу купить ей толстый альбом для рисования и сделать в нем гербарий.
На летних каникулах, она собрала самые разные растения:  листочки, веточки и цветы. Их названия Риночке удалось узнать у учительницы ботаники Лидии Ивановны, преподававшей этот предмет в старших классах. Лидия Ивановна была такой красавицей, что невозможно было оторвать глаз от ее вьющихся мелко волос, от чистого доброго лица, с огромными голубыми глазами. Она была подругой старшей сестры Риночки - Валентины, которая к тому времени, закончив десять классов, уже работала в школе пионервожатой.
Риночка уже толком не припомнит, почему она не стала пионеркой.
Октябренком – была, а вот галстука пионерского никогда не носила. Она помнит, как отца вызвали в школу и сказали, что в пионеры ее не примут, хоть и училась она на четверки и пятерки.
Отец не сказал ей истинной причины такой несправедливости, но Риночка допытываться не стала и спокойно жила, и ее это обстоятельство никогда не мучило.
Только, спустя какое - то время, она поняла сама, почему.
Когда Наталья Ивановна однажды ее спросила, почему она не учится на одни пятерки, Риночка ответила, что одни пятерки ставят только «подлизам». Эта фраза немедленно была донесена директору школы. Так и  не пришлось ей стать пионеркой.
        О гербарии Риночка думала постоянно. Тщательно засушенные, уложенные между листами старых книг, растения и цветы, она уже видела  в большом альбоме, скрепленном закрученной металлической проволочкой.
        Из такой приятной задумчивости, ее вывел голос Натальи Ивановны.
- А  о производстве стекла нам расскажет Рина. Иди к доске.
Риночка не сразу поняла, что это обращено к ней, но поднялась и
сказала:
- Можно я буду отвечать с места?
- Отвечай, - на удивление всего класса, согласилась учительница. Все знали ее строгий нрав, и, внимательно следили за тем, что же будет дальше.
        Самое смешное и интересное было в том, что перед началом урока, Риночка под хохот одноклассников, призналась, что не выучила урок. Она была уверена, что стоящие в журнале две пятерки избавят ее от необходимости отвечать сегодня.
        «Вот, тебе, бабушка, и Юрьев день»  - подумала Риночка,
услышанными от бабушкиной сестры, Бескровны, словами. И невольно улыбнулась.
Наталья Ивановна, заметив улыбку, настойчиво произнесла:
- Ну, что ж ты молчишь? Отвечай!
Улыбка мгновенно слетела с губ девочки. Она покраснела и,
произнесла тихо:
- Я не знаю.
Учительница ничуть не удивилась и, открыв журнал, поставила напротив Риночкиной фамилии, жирную единицу. Подняла на ученицу глаза и сказала:
- Садись! Один!
           Этот «один» стал для Риночки уроком на все оставшиеся дни учебы.
Все шло своим чередом. Папа купил – таки Риночке альбом и она сделала прекрасный гербарий и принесла его в класс. И все восхищались и радовались, словно снова попали в лето.
      А Наталья Ивановна, зная о способностях девочки, опросила ее до конца четверти, еще три раза, и, поставив пятерки, вывела за четверть - пять!
Четвертый класс Риночка закончила  с двумя четверками и стала «хорошисткой».
Она еще не знала, что, начиная с пятого класса и до конца обучения в восьмилетней школе, станет отличницей.
Не знала, что и в комсомол ее не примут – не была в пионерах.
Не знала и о том, что переживать из-за этого не будет, а будет
много читать, как и прежде, будет писать стихи, короткие и смешные.
И еще, помнить жирную единицу, полученную за незнание производства стекла.
 
 

Глава двадцать шестая.

Папины печки.

Обычно, осенью, после уборки урожая, папа был немного посвободнее, и, начиналось священнодействие.
Риночка знала, что самым любимым его занятием было - перестраивать печку!
Мама старалась его каждый раз отговорить, но все было бесполезно.
- В прошлом году ты поставил такую замечательную печь, с плитой, с духовкой, что еще нужно, - чуть не плача говорила Ирина.
Папа невозмутимо продолжал делать заготовку кирпича, доставал непонятно где, какие-то, только ему известные детали из металла, и, наступал день, когда все в доме затихало.
Папа оставался в комнате один и начинал разбирать старую печь. Её  он называл «грубкой», потому что, когда-то, мама
на украинском языке произнесла это слово, и оно ему понравилось!
В этот раз все было интереснее обычного! Папа решил делать шведскую версию, как он гордо сказал перед началом работы!
Риночка, вместе с сестрами занималась домашними осенними заготовками. Вместе с Валюшей они переносили в пригон нарубленные отцом дрова. Огромная куча не разобранных поленьев, должна была с их помощью превратиться в стройную поленницу!
Сейчас их никто не подгонял, и, они, не спеша, по нескольку дровишек, носили и укладывали с удовольствием.
Иногда Риночка подходила тайком к кухонному окну и незаметно
наблюдала за папой с улицы.
Блаженная теплая улыбка освещала лицо Степана, и, Риночка  искренне радовалась вместе с ним. Она знала уже эту улыбку и любила ее за ту невысказанную отрешенность, бывшую в такие минуты для Риночки непонятым пока откровением Души.
Строительство печки продолжалось, обычно, три дня.
В этот раз, папа, видимо, решил сделать, что то такое, что удивило бы всех!
Так и случилось!
Когда девочки торжественно вошли в кухню, они остолбенели!
Печка была поставлена так, что за ней умещалась кровать, и еще свободно можно было ходить от сенной двери к обеденному столу.
Она была небольшой, очень уютной и, главное – цвет ее, напоминал красную глину из котлована, куда Риночка ездила с отцом, чтобы набрать белой глины.
Там же она видела и такую, какая сейчас украшала печь. Но она была глубоко в яме, и никто за ней не ходил - боялись обвала.
Риночка удивленно взглянула на отца, и увидела в его глазах ту самую лукавинку, что светилась в них, когда он совершал что-то чудесное!
Риночка поняла – это их секрет!  Она просто представила себе расстроенную маму, и, молчаливой улыбкой встретила отцовские глаза.
Валюша и Риночка были довольны, что для этой печки они уложили дрова аккуратно и ровненько! Отцу хвастаться не стали.
Только он и сам это увидел, когда пошел брать дрова для первой протопки!
- Главное в печке, тяга,- говорил он. Заложил дрова и развел огонь.
Счастье удвоилось, когда никто не увидел в кухне ни дыминки!
В течение пяти лет, отец обновлял печи. И только теперь, все вдруг поняли, почему он это делал. Он искал совершенство!
«Шведочка», как сразу назвали ее единодушно, стояла такой красавицей в доме, что соседи, иногда попадавшие в кухню, только руками разводили, ну и ну!
Дети знали, что отец строго – настрого наказал не говорить, кто им строил печь. Потом от просьб не отобьешься, а времени у него свободного не было!
«Шведочка» простояла лет двадцать, до самой смерти папы.
      Риночка хорошо помнит день, когда смотрела в папины серые глаза, с лукавинкой.
Помнит восторг сестер и теплую мамину улыбку.  И печку,
что всплывает  теперь далеким воспоминанием, - родным дыханием  детства.


Глава двадцать седьмая.

Ученая прополка.

Еще с вечера, Валюша и Риночка готовили себя к завтрашнему трудовому дню. Мама наказала им прополоть оставшуюся половину взошедшей и уже подросшей  картошки. Девочки знали, что в основном сорняков было немного, но в углу, где картофельное поле соединялось с  огородчиком, земля была более плодородной и ухоженной, сорняк стоял в пояс Риночке! Его мама называла – щир!
      Утро выдалось солнечным, но на горизонте маленькие тучки могли к вечеру натянуть дождик!
В стареньких платьицах, девочки вышли в огород, прошли через прополотый мамой участок, и остановились перед  своим «заданием».
     Им так не хотелось приниматься за работу, что Валюша, начала
выдумывать разные разности.
- Когда Наполеона гнали от Москвы,- говорила она, открывшей от удивления рот Риночке, - то солдатам Кутузова это было несложно, так, как зима стояла морозная, и все французы мерзли.
          
       Повествуя свою не совсем точную историю о войне с Наполеоном, Валюша рьяно принялась вырывать сорняк! Риночка, хохоча вместе с сестрой, также взялась за работу.
Они быстро вырывали «французских солдат» из мягкой, податливой землицы, и, складывая их полоской в междурядье, вскоре освободили от сорняков довольно большую площадь.
Вырванные и, привявшие на солнышке «французы», укладывались сестрами на старенькое одеяло и по тропиночке, через весь огород, выносились в ров, окружавший картофельное поле, чтобы не зашла в него скотина и не потоптала, уже почти цветущую картошку.
        Так, смеясь и вырывая сорняки,  девочки не заметили, что небо потемнело, и тяжелая дождевая туча повисла над их головами!
Риночка решила передохнуть, и прилегла на кучку сорняков, но, тут же вскочила, увидев  наплывающую темно - синюю громадину.
- Валь, посмотри, - грустно сказала она сестре, - не успеем до дождя закончить!
- Успеем, только давай быстрей разберемся с этими врагами,- снова засмеялась сестра.
      Разница между сестрами в пять лет, сказывалась на скорости работы, и, Валюше пришлось подналечь, чтобы, слово – «успеем», не осталось только словом.
Когда они вытащили последних «французов» в ров, и уже возвращались по тропинке к дому, - хлынул дождь!
        Он лил, как из ведра, и девочки, насквозь промокшие, хохоча, под звонкие летние струи, влетели под навес.
Дома в это время дня  никого не было.
          Сестры торопливо сняли мокрые платьица, выжали их насухо полотенцами, и, развесили  просушиться на веревку под навесом.
Довольные и счастливые, что все успели, девочки сполоснулись под теплым душем.
Потом выпили по кружке, оставленного мамой в литровой банке, молока.  Уже не спеша, улеглись на топчан отдохнуть, и незаметно для себя, заснули, убаюканные дождем.
           Мама пришла под вечер и застала девочек еще спящими. Устало присев на табурет у топчана, сложив на коленях натруженные руки, она с теплой улыбкой наблюдала за своими помощницами.
           Риночка проснулась, увидела маму, и потянулась к ее улыбке.
          Годы уносят многое. Не существенное.
Только никогда не унесут они из сердца Риночки благодарную мамину улыбку…
И этот тихий сон под летние струи дождя…


 

Глава двадцать восьмая.

Заливные луга.

Риночка заканчивала четвертый класс. Весна была в самом разгаре.
После половодья, вода сошла в Ишим, и к началу мая, горячее солнце оставило в степи заливные луга.
Легкий ветерок  расстилал невинную зелень под оставшейся водицей и бродить по ней босиком, было настолько весело и уютно, что это стало любимым занятием Риночки.
После уроков, не заходя домой, она отправлялась в степь.Такие прогулки, обычно заканчивались ворчанием мамы, но когда Риночка доставала из портфельчика букетик полевых цветов, лицо мамы расцвечивала  улыбка, и ворчание прекращалось, как по мановению волшебной палочки.
Дни стояли жгучие, но вечерняя прохлада снимала жар и давала отдых, прогревшейся на солнце земле.
К тому времени, после окончания десятилетки, Валюша уже работала в их школе пионервожатой. Они редко встречались с Риночкой, вне дома, - Валюша была загружена работой, и не могла, еще и в школе, наблюдать за сестрой.
Время уходило в лето и наступала пора отпусков.
К соседке, тетке Параске, нагрянул гость, - вернулся, отслуживший три года в морфлоте, старший сын Володя. Довольная, не в меру говорливая от радости, хохлушка, уже подыскивала ему невесту.
Зацвели своим, просто волшебным цветом, темно - бордовые колокольчики и белые крошечные кисточки кашки, украсив своим сиянием всю степь.
Как всегда, нагулявшись босиком по заливным лугам, Риночка с букетом для мамы, под вечер возвращалась домой. Теплая улыбка блуждала по ее лицу,  и она тихонько напевала себе под нос любимую песенку.
Вдруг она остановилась и замерла. Ей навстречу, взявшись за руки, шли  в степь, Валюша и Володя. Они ее не замечали, а Риночка стояла и смотрела на них во все глаза, и не могла понять, почему они здесь, а, главное, почему – вдвоем?
Не разнимая рук, Валюша и Володя, шли, глядя друг другу в глаза, словно были одни во всем мире. Лица их сияли неведомым доселе Риночке, светом нежности и чистоты.
Риночке вдруг вспомнились Ассоль и Грей.
«Я  вижу – Любовь» - подумала Риночка и медленно стала отходить в сторону от, двигавшихся прямо на нее, влюбленных.
Ей удалось незаметно оказаться за их спинами, и, только тогда, свободно вздохнув, она ласточкой понеслась к дому.
Добежав до переулка, где росли развесистые вербы, Риночка села под первым же деревом и перевела дух.
Аккуратно сложив, растрепавшийся букет, она, молча, смотрела на него и видела мысленным взором картину происшедшего.
Высокий, статный  Володя, и Валюша, самая красивая из всех  Риночкиных взрослых сестер, держась за руки, уходят в заливные луга.
Прошли годы, прошли незаметно дни радости и печали, но заливные луга, по которым ходила Риночка, живут с ней, живят ее сердце чудесным нежным плеском под босыми ножками детства…


Глава двадцать девятая.

Дед Чайка.

Самым замечательным временем для Риночки были прогулки с папой. Иногда они были длинными иногда короткими, но никогда не интересными.
Утром одного воскресного летнего дня папа сказал Риночке, что идет пить кумыс к деду Чайке. У них была договоренность, - папа либо брал Риночку с собой, либо не брал. И когда уходил молча, значит, она оставалась дома. С горечью, но терпеливо она сносила  такие разлуки, но маленькое сердечко девочки всегда улетало за папой.
Дед Чайка со своей женой Чайчихой, никто не помнил, как ее зовут на самом деле, жил  по соседству с домом Степана Сергеевича.
Все в селе знали о мудрости деда Чайки.
- Аксакал, - уважительно говорили односельчане. И ходили к нему за советами.
Именно с дедом Чайкой папа научился говорить по-казахски, да так, что если на него не смотреть, а только слушать, ни за что не отличишь от настоящего исконно казахского произношения. Риночка этим всегда гордилась, хотя сама знала по – казахски только песни и некоторые слова.
- Что запомнилось, - оправдывалась она перед папой.
Во дворе деда Чайки уже собрались гости.  Риночка примостилась рядом с папой на подушке, сноровисто поданной маленькой Чайчихой. Она была очень красивой, в аккуратно завязанном на манер казахской женщины в возрасте, платке, и длинном платье с расшитой безрукавкой. Чернобровая, улыбчивая, она так легко ходила, подавая блюда с бесбармаком, расставляя пиалы для кумыса и чая, что Риночка невольно залюбовалась ею, и улыбалась в ответ так же счастливо.
За низким круглым столом уже шел обычный разговор о сенокосе, о том, что давно нет дождей, и будет трудно заготовить корм для скота.
Дед Чайка сидел как раз напротив Риночки, и она могла наблюдать за ним, сколько угодно.
Высокий, статный, уже в преклонном возрасте, но с молодо сияющими глазами,  он, будто один сидел за столом.
 В нем было то величие мудрой тишины, о котором Риночка узнает гораздо позже, но сейчас, она не отрывала взгляда от его аккуратной белоснежно - седой бороды, чистого просветленного лица, добрых глаз и мягкой улыбки, и слушала его голос.
Когда он начинал говорить, умолкали все.
 Риночка уже не помнит ни разговора, ни жаркого знойного ветра того дня, помнит только эти счастливейшие минуты прикосновения к Вечности…К Вечности в которой теперь присутствует удивительный человек, и ощущение Родины идет именно от этого воспоминания, от этого голоса, от теплой мудрой улыбки деда Чайки.
Это воспоминание приходит в самые трудные дни…И тогда же,
уже очень взрослая Риночка, поет любимые казахские песни, и тихо плачет…плачет светлыми слезами детства…



Глава тридцатая.

«Кум, мене бьють…»

С вечера прошел ливневый дождь, и посреди улицы, где  стояли стражами электрические столбы, образовалось море разливанное.
Ребятишки от мала до велика, меряли его, с воплями и хохотом обгоняя друг друга, и обрызгивая с  головы до ног дождевой водицей, еще не успевшей превратиться под их ногами, в грязное месиво.
Риночка, провозившись в то утро с гербарием, вышла пробежаться почти к обеду.
Накануне, у них были гости. Папины и мамины кумовья –Морозовы. Они жили на другом конце села, бывали только в праздники, и иногда на второй день, заходил «поправиться», только кум Василий.
Риночка  собралась на прогулку. Наскоро выпив кружку молока с горбушкой, она вылетела во двор. Свежесть от ливня все еще сохранялась в воздухе.
Увидев огромное скопище воды, обрадовалась, и решила тоже померять ливневое море.
И тут вдруг заметила, что посреди этой массы воды стоит Сережка, сын старшей сестры Шурочки, стоит и ревет, потому, что соседские мальчишки, загнали его туда, и, пуляя комочками земли, не выпускают, хохочут, бегают и дразнятся.
Трехлетний малыш вопил так, что привлек внимание не только Риночки, но и пришедшего к отцу кума Василия, входящего в это время во двор.
Только вчера все сидели за праздничным столом и папа, обращаясь к другу, говорил постоянно - Кум, кум…
Сережка, видимо, запомнил это слово и сейчас, что есть мочи, вдруг заорал :
- Кум, кум, спасай, мене бьють…
Причем орал на чисто украинском языке…
Причем орал без передышки, пока «кум» шел его спасать…
И это  так смешно и весело звучало, из уст трехлетнего малыша, что хохот стоял на всю  сельскую улицу…
Высокому  Василию, вода была по щиколотки.  Выудив из воды, насквозь промокшего Сережку, он понес его к дому деда Степана, по дороге, со смехом расспрашивая, «почему я тебе кум», но Сережка вывернулся из его рук, как только увидел деда, выходившего из дома. Рванулся к нему, прижался всем тельцем к родному теплу и затих.
Это маленькое происшествие долго витало по деревенским улицам, вызывая добрые улыбки людей.
А Сережка, сразу после демобилизации из Армии, поехал к деду, и они говорили, говорили, говорили,- вспоминали, смеялись, радовались друг другу…
«Эта светлая дружба, тоже держала папу на Земле»,- думала уже замужняя Риночка, приехав в один из дней проведать отца.
Уходят и воспоминания, но частичка их, светлым пятнышком солнечного зайчика, греет и отдает свое последнее тепло.
А недавно ушел Сережка, ушел навсегда…


Глава тридцать первая.

Мопассан за «портретом» с маками.


Давно ли гуляла Риночка по заливным лугам. А уже  так стремительно  оказалась в седьмом классе, и успешно его закончила.
И так же стремительно менялось все. Подросшие сестры уже
читали Мопассана, и Риночка смеялась над их уловками.
Под матицей, на главной стене, висел огромный «портрет». В центре располагалась папина фотография, а  вокруг и по краям, фото меньшего размера.
       Общим фоном, не помнится даже, кем поставленным, сияла, невероятной красоты, картина – Маки.
Вот за этот «портрет» и прятали старшие девочки свой «секрет» – книги Мопассана.
        Риночка еще полгода назад прочла одну из «секретных» книг. Она не вникала в события, просто наслаждалась словами и предложениями, улыбалась своей находке, и возвращала всегда на место, и вовремя. Никто так и не заметил. Риночка помнила слова друга Хабибуллина, сказанные однажды папе, во время их очередного похода в библиотеку: - А Мопассана я ей не дам.
Бежало время. Бежало.
        Огромная комната, где вся семья располагалась в течение многих лет, стала крошечной, и когда все собирались за общим столом, понимали, что «пчелки подросли». Так всегда говорил папа.
Вышла замуж и ушла в мужний дом Шурочка. Антонина зачем-то ездила на Алтай, потом все бросив, отправилась к самой старшей – Марии, на Тянь-Шань, да так больше и не возвращалась.
Валюша после окончания десятилетки, работала в школе пионервожатой.
Папа иногда спрашивал Риночку, куда учиться пойдет, после восьмого класса. В ответ – молчание…Риночка размышляла.
И эти размышления ни к чему не приводили.
Ответа она не знала.
И только теперь, когда Мопассан стал писателем,  в чьих книгах, невозможно найти сегодняшнего разврата, Риночка понимает, почему она тогда выбрала педучилище.
Глаза и сейчас помнят картинку – удивительный маковый «портрет», висящий под матицей, на главной стене отчего дома, где папа совсем молодой и безусый, и «секретная» книга Ги Де Мопассана, в хорошем переводе.


Глава тридцать вторая.

Истомина.

Эта женщина появилась в селе сразу после войны, и никто толком не знал, почему. Говорили, что ее выслали из Москвы, и она – враг народа. Враг народа с известной фамилией – Истомина. Красота выделяла ее среди местных женщин. И Риночка иногда бегала к старому палисаднику ее ветхого домика, - просто полюбоваться.
Поражало лицо приезжей. Оно было словно изнутри освещено каким - то невероятно притягательным сиянием.
        Но потом случилось нечто непонятное. Вечерами, длинными и холодными, Риночка скучала без папы.
Он стал пропадать где - то, а иногда и ночевать не приходил. И вскоре, в дом пришла беда. Так говорила мама.
То, что произошло в один из дней, стало для Риночки ужасом, и смятением…
       Папа с вечера постелил на полу старое одеяло, укрылся тулупом, и на все уговоры матери лечь в постель, что – то бурчал, и мама отступилась. И он неделю ночевал на полу.
      Неожиданно для всех из Алма-Аты приехала старшая сестра – Мария. Риночка не понимала, почему Мария, со слезами стала кричать на папу и говорить о том, что он собирается бросить семью, и уйти к  этой Истоминой. Папа молчал. Потом как то невыразительно пытался что -  то вставить о  любви…Его никто не слушал.
Риночка забилась в угол между печью и стеной и плакала, плакала.
Папа остался дома. Он не ушел. Только прежнего папы уже не было. Он так далеко своими мыслями уходил  от мира семьи, что Риночке ничего не оставалось, как просто  подходить к нему, обнимать его, целовать в колючую щеку и жалеть. Жалеть до боли сердечной.
Не могла она принять эту жертву папы по – другому. Не понимала всей трагической сути происшедшего.
И только потом, когда время ускорило бег, и пришло осознание Любви, Риночка поняла все. И не осудила отца.
« Ведь, если бы мы, младшие дети, были взрослыми, папа бы никогда не остался в семье». Он был счастлив тогда. Он любил.
 Она понимала это, и еще больше жалела отца. Ведь пока девочки выросли, время ушло, и унесло безвозвратно все порывы папиной души. Или не унесло.
«Вправе ли я  осуждать» - думала взрослая Риночка.
С тех самых пор, укрепилось осознание – Любовь нужно уважать. Не бросать ее в одиночестве. На растерзание. Даже родными людьми. Потому что душа имеет свойство сгорать. Вся. Без остатка.
Риночка так и не узнала, чем закончилась эта история.
А потом Истомина умерла. И уже никто, и никогда не узнает, ни о чем. Можно только предполагать.
А нужно ли?



Глава тридцать третья.

Ты самый лучший...

        Той зимой снега выпали глубокие. Наст был толстым, и прочным, и никто даже тропинок не протаптывал, так поверх сугробов и ходили, словно по землице.
        Риночка с сестрами часто делали предвечерние вылазки. Снежные наносы вровень с крышей их дома, становились огромными инопланетными пространствами,  кое-где обнажавшими деревья, в половину своей высоты. Укрытые одеялами зимы, они, казалось, спали непробудным сном, а когда вечерело, и проступали первые звезды, семерки превращали половинчатые деревья в кустарники.
В один из таких вечеров, Риночка заметила, что среди ребятишек, нет Гриши Яналина. Они учились вместе, в одном четвертом классе. Она спросила о нем у Гены Костина, соседа Гриши, но получив в ответ насмешливое – Влюбилась? - умолкла.
       Гриша был удивительным мальчиком. Его любили все. Вдумчивый не по годам, с выражением взрослого знания в чуть раскосых карих глазах, он был постоянным объектом девчоночьего внимания. Всегда спокойный, Гриша улыбался всем девочкам, и  умело уходил от лишних разговоров и расспросов. Не было случая, чтобы его ругали за отсутствие белого воротничка. Все знали, что у Гриши нет родителей, и его воспитывают дедушка и бабушка.
         - Завтра в школу придет,- подумала Риночка, и успокоилась.
На следующий день заканчивались школьные каникулы, и начиналась третья, самая длинная и трудная четверть, как пугали часто учителя.
Гриша не появился в школе ни в первый, ни в последующие дни начала четверти. И вскоре Риночка узнала, что Гриша заболел скарлатиной.
    Так прошла неделя и вдруг пронеслась весть, что Гриша умер.
- Как умер? Как умер? Как умер? – билось в воспаленной головке Риночки.
- Я не успела сказать ему, что он лучше всех, - думала она, еще не осознавая потери.
На похороны Гриши вышло все село. Смерть мальчика, которому едва исполнилось девять лет, потрясла всех сельчан.
Девчонки тоже собрались идти хоронить Гришу, но Риночка забилась в угол между печкой и стеной и, прислонившись головой к печной стенке без остановки плакала, да так горько, что сестры не осмеливались к ней подступаться.  Когда Риночка плакала, все знали, что утешать нельзя, реву будет еще больше.
По селу долго ходили разговоры о причине смерти Гриши, но толком никто ничего не знал. Врачебная тайна.
Годы уходят. Давно нет таких глубоких снегов, давно нет старых деревьев, отшумели ветры и детства, и зрелости, а Риночка до сих пор помнит милое сердцу лицо, улыбку, и карие, чуть раскосые глаза. И помнится все потому, что это была первая, осмысленная ею смерть. И еще потому, что она не успела сказать своему другу, что он самый лучший.


Глава тридцать четвертая.

Первые звезды

Старые вербы в конце огорода Риночкиной вечной подружки Вальки, наконец, укрылись листочками, и теперь давали дневную тень. Девчонки ждали лета. Они решили два раза в неделю ночевать под открытым небом, и выбрали именно это место, под старыми вербами, на взгорке.
В средине июня установилась сушь, и  земля прогрелась настолько, что вечерами воздух казался прохладным.
Выпросив у мамы старое латаное одеяло, Риночка, как только чуть стемнело, отправилась к месту ночевки. Девчонок еще не было под старыми вербами, и можно было выбрать самую удобную ложбинку. Разостлав одеяло, Риночка вдруг заметила, что зашевелились кусты, как раз напротив, на соседском огороде, словно там кто – то затаился, но тут набежали девчонки и общая суматоха отвлекла ее.
Вечер сиял. Небо было высоким, и звезды казались крошечными. И этих крошечек было так много, что только после долгого всматривания в залитое алмазным светом небо, что исходил от взошедшей Луны, девчонки могли рассмотреть отдельные их скопления.
Говорить не мог никто…Открытый мир Риночкиных глаз, был до краев наполнен первыми в ее жизни звездами.
Она наблюдала небесную жизнь вместе со всеми. Ее сердечко замерло и словно не билось совсем. Она  ощущала невидимую, неосознанную связь с  огромным, непонятным миром Неба.
Когда утром, мягкие солнечные лучи прокрались сквозь листву старых верб, Риночка проснулась от их легких прикосновений. Блаженство прошедшего вечера, таинственная беседа со звездами, еще непродуманным восторгом уже жила в ее сердечке, теплом виденного ночного Неба касалось разбуженной к Свету Души.
Сразу, после ночевки, Риночка не пошла домой, а прямиком отправилась на речку. Она плескалась в тихой заводи вместе с лилиями и кувшинами, и переполнявшее ее, радостное смятение, казалось, передавалось утренним всплескам прозрачной воды.
«Хорошо бы посмотреть на отражение звезд в этой воде», - думала Риночка.   
Плаванье в незамутненной заводи, с тех пор, как  она научилась пересекать обрывчик, приносило необычайное состояние Счастья, а сейчас, и звезды плавали вместе с ней, при свете горячего Солнца.
У калитки дома Риночку ждал папа.
- Лягушонок, ласково сказал он, - наплавалась?
- Не лягушонок, а рыбка, - рассмеялась Риночка, доверчиво прижимаясь раскрасневшимся личиком к щетинистой щеке отца.
     Она так и не узнала, что перед ночевкой, к их месту под старыми вербами, подбирались любопытные мальчишки, но не осмелились нарушить девчоночью золотую тишину.
        Не знала тогда Риночка, как много лет жизни пройдет до того благовестного времени, когда она вновь ощутит необходимость видеть алмазный Свет Неба, наблюдать звезды, и найти в их Любви -  постоянство… И просить на это Божьего благословения… И Бог ее благословит…


Глава тридцать пятая.
Выпускной.

На белой ткани были выбиты даже не елочки, а крошечные черточки параллельно и вниз. Риночка разглядывала сшитое матерью на выпускной вечер платье и улыбалась. «Золотые мамины руки…» - думалось ей.
Восьмой класс Риночка закончила с одной четверкой по алгебре. Ну, невозможно было уразуметь эти графики и параболы, спокойно говорила она папе. Отец смеялся.
Риночка не помнит, как прошел выпускной вечер в подробностях, волнение было такое, словно весь мир совершил подвиг и восхищение в преддверии нового, охватывало с неимоверной силой. Такого праздника  еще не испытывало сердечко. Волновались все. И когда директор вручал ей свидетельство об окончании восьмилетней школы, девочка заметила, как дрожали его руки, запомнила этот момент, и он еще долго всплывал в памяти.
В белом платьице с кокеткой и рукавами-фонариками, Риночка подошла к школьному зеркалу в раздевалке.
И только теперь, когда в руках было драгоценное подтверждение взрослости, всмотрелась в свое отражение.
Из зеркала на нее взглянула высокая стройная девушка с
восторженным выражением лица и странной улыбчивой грустью в глазах.
Рассвет встречать она не пошла. Тихонько прошла в дом. Все спали, и только папа спросил:
- Ну, как ты, маленькая?
- Хорошо, - чуть слышно ответила Риночка и, раздевшись, улеглась рядом с сестрой Верочкой.
Ранним утром петухи разорались так, что спать уже было невозможно.
Первое утро, когда не нужно спешить никуда – сплошной отдых. А Риночке не спалось, и она решила пробежаться к заливным лугам, благо стояли теплые июньские зори.
Уже подросли травы к сенокосу, и пойма Ишима была почти в старом русле. И заливные луга уходили все дальше от села.
Солнышко гуляло по своим владениям, и благодать пробуждения сияла капельками росы. А они еще согревали прохладой легкую девичью поступь.
- Здравствуйте, - прошептала Риночка, взметнувшимся из - под ног, луговым птицам. – Я пришла…Я с вами…
Ничего волшебнее этого утра, щекочущих стеблей влажной травы, вспорхнувших счастливых птиц, что уже высиживали птенцов своих, Риночка не вспомнит, когда будет думать о прошедшем выпускном вечере.
И предстоящие годы жизни будут определяться именно этим утром.

               
2012 – 2017 годы.



Мои дорогие друзья!Риночку ("Роман о Детстве девочки Рины")взяли в Лондонский конкурс! Пройдите по ссылке на мою страничку в конкурсе! Проголосовать можно там же, внизу странички! Ваша Екатерина Демидова.


 http://www.17.ocabookforum.com/-/