Нету чаши в свете краше

Это какой же мастер сдюжил,
аж в восемь лепестков сложил!
Свернул хоть в свиток, отутюжил,
в каком же веке, мастер жил?
Камень на камень, доказуем?
благо рассудит, что не ложно,
восторженно (о чаше всуе),
ковать блоху совсем не сложно.

Не мастер мастера дороже,
а «sang royal», чтоб осторожно
волшебный гвоздик вбить под час,
чтоб купол ей, а честь для нас,
в цветке скрижалей запах розы
в «капле единого огня»,
в Чаше Грааля заморозил,
а кто стяжал - нашёл себя,
просеял суть от века веком,
и становился?.. человеком!

Ах, Левша! Тогда он может.
Другое дело - краше нашей?
Перевелись, значит, не можем,
подвиснуть куполом у чаши…

Дел подмастерья каменных,
в горнила дуют, мысль тревожат,
зажечь искрою пламенных,
Чаша на чашу не похожа…
их купол - кубок - это мысль
(Бояна учит Осмомысл),
восемь углов! Какая прелесть,
Не восемь пядей, и не лесть
а лучше нету женщин наших,
и чаши русской нету краше.

Семь пятниц, раз один отрежь!
Отмерь воскреснуть, не мостя,
в восемь углов - один рубеж, -
без глазу нянька, что ж дитя?

Учитель превзошёл ученика!
Точил родимый угол, мучался
и шлифовался, кут мученика,
случись он с куполом - гремучая,
а выползает, чудо лепесток!
Лети, лети… змеюка на восток.
Куда-то вдаль уносят мысли,
ещё при памяти, уже и быль, и рвань,
кружится путе-водным коромыслом,
Так заграалить! каменюгу в грань…

Однако поднатужиться, то можно
себе представить, очень осторожно:
Он восемь раз отмерил и сложил, -
Это же надо, - я б так жил!
Валенсия и пенсия, рифмуются легко:
на Вику - педия, - всех восемь кметей
(всё колдовское, ныне руссу велико),
плести бы дальше паутину сетью, -
не протянуть в игольчато ушко!

Не то, что Вал, и чтобы настоящий,
взлетая ввысь, не шёл по восходящей?
Однако есть! и на коней примета,
да как избавиться от фальши этой?
Ни голубка, ни змея, чтоб парящим,
ни кубок, чтоб единожды испить,
плести, не для того чтобы спасти,
не прерываясь мысли ключевой,
неиссякаемой, у чаши вечно жить,
тропе народной, как не зарасти?
Народный Кипень - он воды живой;
и внукам внуков честью дорожить,
пред памятью у чаши послужить, -
Спасибо жизнь, пустила на постой,
чтоб мне напомнить,
                Сей закон…
                простой.

В IX веке в Европе начинают «охотиться» за реликвиями, связанными с земной жизнью Христа.
1181—1191 гг. — события, которые отразил Автор в поэме «Слово о полку», современник князь Рыльский и фантазия поздняя о чаше — «Персеваль, или Легенда о Граале», Кретьен де Труа.
Своего апогея этот процесс достиг в XIII веке, когда Людовик Святой привёз в Париж из Константинополя и поместил в построенной для этой цели Святой Капелле ряд орудий Страстей, чья подлинность мало у кого вызывала сомнение, дополню, среди участников Крестового похода.
Однако среди орудий Страстей, которые выставлялись в различных храмах Европы, отсутствовала чаша, из которой вкушал Иисус на тайной вечере… В некоторых описаниях Грааль весьма напоминает неиссякаемый сосуд из более древних кельтских легенд, который по своей функции сходен с аналогичными предметами в мифологии других индоевропейских народов, в частности, с рогом изобилия (Вики-педия).