I Введение. От Маркса до Серебряного века

I Введение. От Маркса до Серебряного века, параллели с западом.

"Бытие определяет сознание, а сознание определяет бытие"-такова была вольная трактовка советами слов известного философа 19 века, Маркса.
Он произвел революцию в философии как ознаменовал и ее распад, зациклившись на материи.
Эта зацикленность привела к тому, что его теорию начали трактовать иначе из-за ложности идеи поданной, не самой в себе, она реализовалась как дефектная.

Мы можем со стороны истории дать оценку событиям нас прошедшим и дать [наиболее] реальный взгляд на события прошлого, нас не касающиеся.
Конечно, может возникнуть путаница в связи тем, что культура эпохи прошлого и позапрошлого века сильно отличалась от нее, из-за того, что мы не могли непосредственно смотреть на нее и влиять наше знание становится своего рода субъективным.
Идеи прошлого кажутся странными и наивными, но люди жили с данной мировоззренческой системой, верили в нее и переносили свои жизненные реалии на нее: трактовали и следовали правилам выдвинутыми ей.

Как я уже написал в начале, трактовка Маркса оказалась советами ложной по той причине, что они упустили целый пласт информации, которую он хотел донести. Они деградировали его идею, доведя ее до простого безумия, она потеряла былую полноту и законченность.

Его положение звучало так: Бытие определяет сознание, но ОБЩЕСТВЕННОЕ сознание определяет бытие.
Кажется, что малая незначительная деталь отсутствует, но на самом деле это не так.
Как часы не в состоянии работать, если хоть один механизм не отлажен, функционирует как должно, то следует починить сломанную деталь, иначе часы [в целом] перестанут работать.
Так произошло и с послереволюционным обществом, что получил свое развитие лишь в начале, а закончил стагнацией, вечными обещаниями и развалом как власти, так и общества [во всей его полноте].
Дабы мои слова не показались пустыми рассуждениями, то стоит привести жизненные примеры, что являются концентрацией моих идей.
Начну с развала интеллигенции, которая была сослана в другие страны, где их взгляды не принимали, но не потому, что они были не в угоду стране, в которой они были, а потому, что они были истинны, как мы впоследствии увидим.
Яркими примерами является литература серебряного века, что в своем зачатке переживал упадок, уныние жизни, которым пропитаны были все сферы человеческой деятельности: Светская, общественная, культурная личностная.
Настроения декадентов, инакомыслящих, как мне представляется, были выведены из невероятной злости, что привело к неудовлетворенности жизни. Они не могли себе места, их выгоняли из мест, где они желали находиться и не давали им реализоваться.

Есенин провалился в поисках себя и высшей морали, Маяковский не смог распространить свою доброту на всех по причине ненадобности.
Так важными личностями того периода, для меня и для нашего рассуждения, это: Есенин, Маяковский, – наивысшая концентрация космического одиночества, достигнутая в стране рабоче-крестьянского общества( Имеется множество других поэтов, что повлияли на личности России, но во введении я желаю рассмотреть их литературные произведения более точно, чтобы дать более оценку культуре их окружающей и культуре сотворенную ими).
Воспев «Поминальную» по старому миру, они не жалели о прошлом и стремились в будущее, но на деле оказалось все совсем иначе, их личностные potencia, связанные с гражданским долгом, не нашли реализации: общество, на тот момент, их отвергало, они были гонимы всеми и всеми нелюбимы.

Пытаясь избавиться от чувства неудовлетворенности, они прибегали к радикальным мерам: Алкоголя бездонное море, наркотические средства и блуд, вечная похоть прошла с ними в течении всей их жизни.
Есенин – поэт, имажинист, воспевал русскую природу и любовь в чем его особенность, но в своею, привычной манере.

*Сыпь, гармоника. Скука... Скука...*
Сыпь, гармоника. Скука... Скука...
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали -
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?

В огород бы тебя на чучело,
Пугать ворон.
До печенок меня замучила
Со всех сторон.

Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
Пей, выдра, пей.
Мне бы лучше вон ту, сисястую, -
Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую...
Немало вас,
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.

Чем вольнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.

К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости... прости...

В данном стихотворении лирический герой воспевает грех в лице женщины.
Он посвящает эти грубые выражения даме, ,в самой непристойной манере к ней взывает, желая пробудить ее первородный грех, вожделение к чему-то новому.
После «потерянного рая» Джона Мильтона появилось учение о том, что Ева совратила Адама, сделав из него «низкое « существо своего уровня, дабы мог он вечно пребывать и вечно заниматься страстями.
Не в состоянии постигнуть мир в полноте столь же насыщенной как у него, из-за завести, она решил ухудшить его, дать изведать ему запретного плода, дабы он отступился от господа и остался в забытьи от конца своих дней.
Царство небесное заменились бренными поисками себя в новом мире, на земле.  Каждый [день] расценивался как ужас, ибо создавал невероятные страдания в его сердце после плодов Эдема.

За все в этом мире платить, за удовольствия ты получишь стократно несчастье, но, отчасти, это того стоило, ведь начался век рационализма.
Труд облагородил его, он очистился во грехе, достигнув катарсиса.
Потеряв нечто важное, Адам устремился в будущее, которое пребывало в прошлом, в его райском саду.
Всю жизнь потратив на очищение через бытие в муках раздумий
Дьявольский плод имел, как бы это парадоксально не звучало, нечто хорошее, знание и возможность развиваться как таковое.

Проблематика Есенина в том, что он возвращается к этой греховной жизни, не достигнув своей цели-распятия за свои грехи.
Он абсолютно не гнушается содеянного, но в конце прикрывается добродетелью, дабы соблазнить эту женщину, словно он был не прав.
Изначально завлекает, а потом отталкивает, чтобы пробудить в ней страсть к недоступному, что ранее было под запретом господа, Яблоку раздора: «Дорогая, я плачу, Прости... прости...» - крик страсти о том, что он извиняется в содеянном, но не перед Богом, а перед грехом, ведь оно так любит запутывать добрых людей.
Теперь его жизнь основа на платонической страсти, где уму нет места: «Мне бы лучше, вон ту, сисястую-она глупей»- он отбросил все положительные моменты дьявольского плода и оставил только дьявола в себе, Люцифера, несущего свет в его темное царство, но здесь черное стало белым, а белое черным.
К 30 годам его душа не в силах была переносить истязания, которые он ей причинял. Именно от этого он и покончил с собою, как считается, пропав в мраке бездне, в счастливом для него забытьи, но несчастливым для его духа.

Теперь следует приступить к Маяковскому, боюсь, что его поэзия мне сильно пришлась по нраву, его чувства я понять могу во всей полноте, передав их посредством, проявления его души в стихах. Данная поэма именуется: «Облако в штанах, поэму под номером 2»
Поэму открывает звонкое слово «nihil».Слово римского происхождения, используемое в латыни nihil, ничего, ничто.
Сразу на память приходят известное крылатое выражение «nihil verum est licet omnia» -ничто не истина, все-дозволено.
Но не стоит это принимать за дикость его сердца, проявление имморализма. Здесь выказывается в грубой, неприличной трактовке его стремление к знаниям, его желание к развитию. Отринуть все мирское, все пороки, уйти от них словно он никогда их и не видел. Они ничто на его жизненном пути, а раз ничто, то следует их попросту обойти стороною.
Каждый писатель, побывав в грехе, хочется все это отринуть и стремится на крыльях истинной музы к абсолюту, что он и проповедует в нынешней поэме : Славьте меня! Я великим не чета.Я над всем, что сделано,ставлю «nihil».Никогданичего не хочу читать.Книги? Что книги!

У каждого писателя бывали моменты, когда он отвергал книги и даже свои,  дабы выйти за рамки привычно морали, которое проповедовало его общество и стать творцом нечто иного, божественного.
Для него  это все бесовщина, танец с суккубами, когда пьяный поэт, встав на табуретку, строчит и воет, запятнав истины пометку. Которая как миг, вечна  и скоротечна. В доказательство привожу его слова:  «Я раньше думал —книги делаются так : «пришел поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак —пожалуйста! А оказывается —прежде чем начнет петься, долго ходят,  размозолев от брожения,и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения. Пока выкипячивают, рифмами пиликая, из любвей соловьев какое-то варево, улица корчится безъязыкая —ей нечем кричать и разговаривать».
Болота, тина, стогнация –так он характерезует  людей -улицы, что не в состоянии говорить, им попросту нечего сказать, но они рвутся, стараются перекричать друг друга, чтобы  было  как  собраниях эпохи ранней античности, где проводился такой же ритуал: Брали скипетр с деревьев родних, срывали жизнь убивали, а потом на советах кричали – никто ничего не понимал, но самого громкого, вождем называли.

Если покажется будто бы в нем не имеются библейские мотивы надуманы, мною, то вот вам прямое доказательство: Городов вавилонские башни, возгордясь, возносим снова, а бог города на пашни рушит, мешая слово.
Здесь пересказывается библейская история, когда люди возгордились собою и решили, что заслужили место в царстве божием. Оплотом греха считалась Вавилонская башня, что должна была стать «лестницей в небо».
Такую дерзость и проявляют поэты, считая себя более вечными, чем абсолют, высшая мораль, чье осознание дается не каждому. А они считают .что построив вавилонскую башню могут покуситься на единовластие бога.
После он продолжает мысль о бездуховности, поэты нищие на мораль не имеют права просить подачки, ведь они здоровы, но сами решают ухудшить свое положение  «Господа! Остановитесь! Вы не нищие, вы не смеете просить подачки! Нам, здоровенным, с шаго саженьим, надо не слушать, а рвать их —их, присосавшихся бесплатным приложением к каждой двуспальной кровати!
Их следует прогонять, бездеятельность губит них в людей, а тех, кто еще остался, сподвигает  спасти мертвое поколение.»

Нужно развиваться, стремиться к естественной человеческой потребности, в желании к развитию, но все это игнорирует. Образ разгульной жизни плотно осел в их сердцах, а следовало бы им не верещать, а двигать вперед дело общественное и научное, абсолютное. Увы, этого не произойдет или произойдет, но только с его помощью.
Крик души из него вырывается , он трепещет от одного их вида и каждое их действие вызывает сомнение в их искренности и подлинности: «Слушайте! Проповедует, мечась и стеня, сегодняшнего дня крикогубый Заратустра! Мы с лицом, как заспанная простыня, с губами, обвисшими, как люстра, мы, каторжане города-лепрозория, где золото и грязь изъязвили проказу,— мы чище венецианского лазорья, морями и солнцами омытого сразу!»

Здесь же мы видим влияние другого известного философа, Ницше, что своим произведением доказал важность его теории об истине и сверхчеловеке. Не должна рождать национальность рознь, но должна сплотить идеей стремления к единой цели.
Именно таковым является «проповедник» Заратустра, что ушел ото всех на свет природы, божественный свет, чтобы воцарилась гармонии между всеми существами начиная с Осла и заканчивая королем государства.
Царство, где истина является для всех единой.

Впоследствии он опять возвращается к образам болезнетворной среды античности, где воспевалась леность и образ жизни разгульный, но великие мира того остались в могиле, а их творчество для Маяковского «nihil».  Если бы хоть раз они увидели золотую пшеницу, посаженную своими руками с трудом и заботой о ближнем, для которого она и делается, то их душевное забвение могло прекратиться, но они были лишены этого, сами себя завели в могилу духа: «Плевать, что нет у Гомеров и Овидиев  людей, как мы, от копоти в оспе. Я знаю —солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи!№
Данные римские писатели, Овидий, как и Гомер(а)(ов), проповедовали разгульный образ бытия, ведь их рассуждения заключается, опять же, в своем творчестве.
Сам по себе,Гомер, считается мистической личность и под его именем часто именуют коллегию писателей, что писали эпос. Так происходило из-за того, что письменность в греции не была настолько развита в период написания. Эпические произведения, как набор формул, заучивались множеством людей. 
В «Илиаде» имеются характерные повторения целых стихов в различные моменты произведения, что дает нам веру в то, что все же это являлось совместным трудом множество людей.
Недобродетельных как и главные образы в данном произведение, мы рассмотрим исключительно главную семью произведения, не самую порядочную,  семью  Пелопса, предка Агамемнона и Атрея.

«Тантал, азиатский основатель династии, начал свою карьеру прямым проступком против богов. Как говорят, он пытался обманом заставить богов вкусить человеческого мяса, убив для этого своего собственного сына Пелопса. Последний, возвращенный чудесным образом к жизни, в свою очередь прогневал богов. Он победил в знаменитом состязании на колесницах своего противника Эномая, царя Писы, при пособничестве возничего последнего, Миртила, которому пообещал щедрое вознаграждение, а затем, чтобы разделаться со своим союзником, сбросил его в море. Проклятие перешло на сыновей Пелопса — Атрея и Фиеста — в форме того, что греки называли arc, то есть сильного, если не действительно непреодолимого побуждения к преступлению. Фиест, совратив жену своего брата, сумел благодаря этому похитить у последнего «счастье» семьи — знаменитый златорунный овен. В свою очередь Атрей, обеспечивший изгнание своему брату Фиесту, притворился, что желает простить его, и, зазвав Фиеста к себе под предлогом примирения, пригласил его на пир, где угостил мясом его же сыновей. Затем проклятие наследовал сын Атрея Агамемнон, который оскорбил Артемиду, убив ее священную лань, за что был вынужден, чтобы умилостивить богиню и обеспечить для своего флота безопасный проход в Трою, принести в жертву богине свою дочь Ифигению. В свою очередь он был убит своей неверной женой Клитемнестрой и ее любовником Эгисфом, уцелевшим сыном Фиеста. Орест, сын Агамемнона, со своей стороны мстит за своего отца, убивая свою мать и Эгисфа» [2].
2 H. J. Rose. Primitive Culture in Greece. 1925, p. 193.
Олимпиские боги так же играли важную роль в судьбе этой семьи, ведь боги ими руководили.
Олимпийские боги совсем не похожи на нынешнего, рожденные варварской культурой они и сами являлись варварами. Их нельзя  сравнить с богами, что управляют судьбой людей, словно рабами. Они сами рабы своих страстей и сами себя поработили. Они прибыли на олимп завоеванием, но были завоеваны своим грехопадением: различные страсти руководили ими, нектар сводил их с ума, а битвы возбуждали дикую кровь.

Но Маяковскому раздор был чужд, теплота была для него превыше всего, забота общечеловеческого и родного. Для него не волнует национальность, что мы ясно видели в стихе про Заратустру, и он готов делиться со всем миром своею широкой душою: «Это взвело на Голгофы аудиторий Петрограда, Москвы, Одессы, Киева, и не было ни одного, который не кричал бы:«Распни, распни его!» Но мне —люди, и те, что обидели — вы мне всего дороже и ближе».

Он благородно, не озираясь ни на что, жертвует собою ради других, словно он отдает себя за наши Грехи, как бог когда-то.
 Маяковский человек и называть его нельзя богом, но он человек. Человек хранит его в своем сердце, а благодать течет по его жилам, дабы мог он отдать всю свою кровь, прогнившим душам: А я у вас — его предтеча; я — где боль, везде; на каждой капле слёзовой течи распял себя на кресте. Уже ничего простить нельзя. Я выжег души, где нежность растили. Это труднее, чем взять тысячу тысяч Бастилий!»

И в заключение ,как спаситель, но готов бороться за себя в отличие от Христа, он будет биться со всеми, образно, конечно, посредством слов, чтобы достучаться до их души и выпустить их наружу:  «И когда, приход его мятежом оглашая, выйдете к спасителю — вам я душу вытащу, растопчу, чтоб большая!—и окровавленную дам, как знамя.»

XIX и XX век был самым трудным нашим периодом, насыщенным на события. Но, во введение, я лишь рассмотрел ключевые, поворотные моменты развития личности нашей как культурного существа.