Первая бомбардировка г. Луга 10 июля 1941 года

С окна призывно зазвучала в школе Рио-Рита ,
Сиренью отцветавшей , вспоминая нежные обьятия твои.
Мы были вместе и мечтали в счастье ритма ,
Что не пройдут тогда у Острова они.

Из сводки Совинформбюро , прочитанной сегодня,
Все выдохнули с жаром радости наказ,
Идти и верить , будет он в бою там остановлен,
Раз взялись , крепко бить и выполнять у Сталина приказ.

И город оживал , в улыбках уходящего заката,
На дальний  в небе гром , настроив ожидания потерь,
По раненым определяя , где расплата,
Настигнет немцев , прущих на рожон как страшный  зверь.

Почуявший в охоте , запах свежей крови,
Взяв след ,слабевшей  жертвы на бегу,
Готовый нападать без предисловий,
И затаившись, ждать момента по нутру.

На мирный город , бросив эскадрилью «юнкерсов» в ударе,
Способном  устрашить в кино пикируя сейчас,
На дом с родным окном , открыто бросив бомбу в яростном угаре,
Забрав ту жизнь , что ожидала в мирном счастье нас.

Оставив только горечь и Величие Потерь,
Перед могилами  ,из Вечной Памяти внимая,
Сознать , их затаённую веками цель ,
Сгоревшую , во вспыхнувшем войны пожаре.

Волною страшных взрывов , грохота гудящей в метрах сатаны,
Над головою , пролетавшей с белыми крестами ,
Вогнать в беспамятство , народы  мира бременем войны,
И Луге вызов бросив , в Вере и Победе над врагами.

Утюжа новую прифронтовую полосу,
Вокзал и станцию , в восторге разбивая за мгновенья,
Назначив нас , всё вспомнить , утирая горькую слезу,
Позвавшую писать святые откровенья.

За тех кто  не пожил тогда  совсем,
Родившись перед самым первомаем,
Погибнув на руках , познавших танго сладкий плен,
Окаменев лицом и сердцем , сразу вместе с Лужским краем.

Рассказывая внукам как настал тот день и час,
Когда освобождали город и округу,
И слёзы лились сами каждый раз,
Пуская кружку яростно по кругу.

За всех любимых , и за право Вечно Жить,
В потомках благодарными за подвиги словами,
За то , что никогда нам всем народом не забыть,
За радость Мира,умолённую счастливыми слезами...

Храм Вознесения в Луге во время оккупации.

«Для тебя, Рио-Рита» (нем. Fur dich, Rio Rita фр. Pour toi, Rio Rita англ. For You, Rio Rita), часто название сокращается просто до «Рио-Рита» (Rio Rita) — популярный пасодобль 1930-х годов.

Автор музыки «Рио-Риты» — германский композитор испанского происхождения Энрике Сантеухини (исп. Enrique Santeugini). Первые записи произведения для ночного клуба «Рио Рита» в Берлине под названием «Fur dich, Rio Rita» сделал в Стокгольме и Берлине оркестр под управлением Отто Добриндта (нем.)русск. (псевдоним — Эдди Саксон (Eddie Saxon)) (нем. Otto Dobrindt und sein Orchester) в 1932 году; немецкий текст написали О. Адам и Дж. Брест (O. H. Adam, J. Brest). Более известной русскому слушателю стала следующая запись — «Pour toi, Rio Rita» с французским текстом Гитца и Стербини (H. Gietz, I. Sterbini) в исполнении оркестра под управлением аккордеониста Мориса Александера (фр. Maurice Alexander et son orchestre).

«Рио-Рита» вошла в репертуар многих исполнителей. Один из них, германский еврей Марек Вебер, с приходом к власти нацистов был вынужден эмигрировать в США, там название мелодии он перевёл на английский — «For You, Rio Rita». Запись в исполнении его оркестра (англ. Marek Weber & His Orchestra), сделанная без текста, но зато с кастаньетами, в 1937 году попала в СССР, где снискала огромную популярность (настолько, что Риоритами даже называли дочерей). Она стала одним из символов предвоенной эпохи, в связи с чем ей посвящены несколько сочинений (одноимённая песня («Городок провинциальный…») Игоря Кантюкова (музыка) и Геннадия Шпаликова (стихи) для фильма «Военно-полевой роман» 1983 года, вошла в репертуар нескольких исполнителей; одноимённая песня Ирины Богушевской («Засыпая, я вижу вновь…»); она часто упоминается в произведениях о том времени; звучит в фильмах и т. п. (например, «Место встречи изменить нельзя» 1979 года; «Завтра была война» 1987 года; «Десять лет без права переписки» 1990 года — с русским текстом; «Рио-Рита» была основной мелодией реклам МММ 1992 года; снят фильм с таким названием — «Риорита» 2008 года; мультфильм «Ещё раз!» 2010 года); появляются её новые аранжировки и ремиксы. «Рио-Рита» с новым оригинальным русским текстом вошла в репертуар арт-группы «Сопрано Турецкого».

В связи с тем, что в то время на пластинках зачастую не указывались авторы, в России распространилось мнение, что это фрагмент мюзикла 1927 года «Rio Rita (англ.)русск.» Гарри Тьерни (англ.)русск. — но, возможно, что именно по этому мюзиклу и снятому по нему в 1929 году фильму (англ.)русск. было дано название берлинскому бару. Также нередко «Рио-Рита» ошибочно именуется фокстротом, возможно благодаря строчке Геннадия Шпаликова «Рио-рита, рио-рита — вертится фокстрот».

Википедия .

08.07.1941года
Совинформбюро. На Островском направлении с утра развернулись ожесточённые бои, в ходе которых наши войска неоднократно переходили в контратаки. Противник несёт большие потери от огня артиллерии, авиации и контрударов наших танковых частей.
На Полоцком направлении продолжаются упорные бои с вражескими войсками, пытающимися закрепиться на северном берегу р. Зап. Двина в районе Борковичи.
На Новоград-Волынском направлении наши войска с большим упорством отражают наступление крупных танковых частей.
В районе Бельцы продолжаются упорные бои наших войск с пехотой и танками противника.
В районе Фельчиу наши войска нанесли ряд мощных контрударов по наступающим румыно-немецким войскам. В результате контрударов противник был опрокинут и в беспорядке отошёл за р. Прут, бросив вооружение и снаряжение.
На Мурманском, Кандалакшском и Ухтинском направлениях наши войска вели бои с отдельными группами противника, вклинившимися на нашу территорию.
09.07.1941года
Совинформбюро. На Островском направлении наши войска ведут упорные бои, сдерживая наступление превосходящих сил противника.
На Полоцком направлении противник с утра возобновил наступление. Наши войска встретили врага губительным огнём артиллерии и пулемётов и решительными контратаками. Бой продолжается. Противник несёт большие потери.
На Лепельском направлении наши войска наносят противнику успешные контрудары.
На Новоград-Волынском направлении весь день шли ожесточённые бои наших войск с крупными мотомехчастями противника.

10.07.1941года
Совинформбюро. В течение дня 9 июля и в ночь на 10 июля продолжались крупные бои на ПОЛОЦКОМ и НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях.
На ОСТРОВСКОМ направлении наши войска отбили все атаки противника с большими для него потерями.
На ПОЛОЦКОМ направлении продолжались упорные бои. Наши войска проводят решительные контратаки.
В боях на ЛЕПЕЛЬСКОМ направлении нашими войсками уничтожена моторизованная дивизия германских войск, до 40 орудий, большое количество транспортных и специальных машин.
На БОРИСОВСКОМ направлении наши части нанесли одной из дивизий противника серьёзное поражение.
На БОБРУЙСКОМ направлении наши войска прочно удерживают занимаемые позиции.
НА НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направления наши войска сдерживают наступление крупных сил противника.
На БЕССАРАБСКОМ участке фронта наступление противника встречает сильное противодействие со стороны наших войск.

Книга "На огненном рубеже"

Восемнадцатый день войны
 
         Бомбардировка города вражеской авиацией в полдень 10-го июля явилась отрезвляющим моментом, внесшим основательную поправку в психологию жителей, зацикленную самоуверенной пропагандой средств массовой информации. Этот первый акт драмы нарушил их устоявшееся благодушие, отбросил прочь уверенность, что все образуется, что огневое лихо, полыхающее на необъятных просторах страны, не докатится до их домов и усадеб, не ворвется в их скудную и далеко не сытную, но все же мирную жизнь. Лужане надеялись, что минует их судьба несчастных беженцев, проследовавших через наш городок. Все, что происходило в течение тех предыдущих двух недель, бытовало в представлении горожан не как данность, а как случайность. Преисполненные приподнято-розовых надежд, уверенные в слабости врага и одержимые безрассудным оптимизмом, люди верили в скорый разгром гитлеровцев. Даже массовый наплыв в город раненых бойцов и командиров Красной Армии, заполонивших здания интернатов и яслей, спешно приспосабливаемых под госпитали, не отрезвлял наших разгоряченных патриотизмом голов. И поспешно строящиеся оборонительные сооружения на дальних и ближних подступах к городу, и мощные артиллерийские объекты, возводимые в черте Луги, и зенитные батареи, установленные по окраинам и со всей очевидностью заявлявшие о неблагополучии на линии фронта, не смогли излечить наше сознание от инфантильной близорукости.
И вот наступил день, когда все иллюзии и надежды разрушились, словно карточный домик. Война пришла в наши дома, учреждения, на наши улицы, совершенно не согласуясь с желаниями, надеждами и рассуждениями людей, рванула двери наших жилищ. И рухнули, и покатились под уклон несбывшиеся мечтания наши, а в сердцах лужан запечатлелась смертельная боль, горечь случившегося, унижение перед лицом ненавистного врага и… паника! Неуемная, сбивающая с толку рассудок, постыдно расползающаяся животным страхом в сознании и лягушачьей липкостью в теле.
Пропустив маневровый паровозик, я перешагнул последнюю колею железнодорожного пути и вышел на тропинку, ведущую к старым овощехранилищам и дальше, к углу Петергофского переулка. Миновав палисад деповского деревянного домика, буйно заросший яркими мальвами, я уже стал приближаться к переулку. Вдруг невесть откуда в мои уши ворвался истошно воющий, оглушительно нарастающий, неведомый доселе моему слуху и непонятный сознанию звук.
 Я мгновенно остановился и повернул голову в сторону семафоров, видневшихся над крышами товарных составов южного парка: мне почудилось, что именно с той стороны, от насыпи, из-за ее противоположной стороны ударил в уши этот выворачивающий душу вой. Тут раздался такой оглушительный грохот, что я инстинктивно присел на корточки и тотчас ощутил ступнями ног качнувшуюся под нимипочву. Я ухватился за штакетник забора, чтобы не упасть. И снова удар в ноги, оглушительный грохот в ушах, а за насыпью над крышами вагонов в глубину затянутого дымкой неба взметывается стремительный черный султан. Я зажмуриваю глаза и падаю ниц, прижимаясь к ограде. В уши врывается истошный визг и скрежет, один за другим следуют обвальные удары в землю. Тело, сжатое и скрюченное до предела, вскидывается в такт этим ударам вместе с оградой, за которую я цепко держусь.
“Боже мой, что это? Откуда такое?“ – бьется в сознании. Но тут раздался такой удар, что я счел его за рухнувшее с беспредельной высоты небо, всей своей массой ударившееся в землю и обратившее  все, что находится в ее недрах, в прах и небытие. Перед моими плотно стиснутыми веками замель тешились фиолетовые, оранжевые, зеленые расплывы, в ушах стоял звон, а спину охватил ледяной холод. В короткие промежутки, следовавшие за очередными ударами в землю, уши мои разрывал истошно воющий, выворачивающий наизнанку внутренности, набирающий силу рев, а затем вновь раздавался взрыв.
Я лежал, уткнув лицо в пожухлую от зноя колючую траву, а руки мои продолжали инстинктивно сжимать до конвульсивной боли в ладонях неоструганную шершавость штакетника. „Что, что все это значит? – билось в сознании. – Откуда это?“И вдруг, словно молния грозовую тучу, пронзает мысль: „Да ведь это бомбардировка! Авиационный налет! Вражеский налет! Как же это я не догадался сразу? Только отчего же я не заметил в высоком небе вражеских самолетов? И почему я не слышал, как прежде при их появлении над городом, заградительной стрельбы наших зенитчиков? Как они проворонили появление вражеской авиации?“
Обвальный грохот и невыносимый вой продолжались, но уходили куда-то в сторону, медленно удаляясь. Я приоткрыл глаза и  повернулся в сторону железной дороги: выбросы земли и пламени уходили влево, по направлению к новому колхозному рынку, к городской электростанции и в северную часть города. Все еще держась за забор, я следил за удалявшимися от меня взрывами. Над крышами городских построек и макушками деревьев вычерчивались силуэты самолетов, низко следовавших друг за другом, заваливавшихся на левую плоскость при поворотах на запад, разворачивавшихся в сторону солнца. Они шли в мою сторону от прядильно-ткацкого комбината и литейно-механического завода.
 Взрывы прекратились. Избавившись от смертоносного груза, самолеты уходили к югу, придерживаясь линии железной дороги. Они неслись надо мной, покачивая серыми плоскостями, отмеченными белыми нордическими крестами на концах и желтой паучьей свастикой на хвостовом элероне. Это были знакомые мне по осоавиахимовским буклетам и плакатам двухмоторные бомбардировщики Ю-88. Не менее пятнадцати-двадцати „юнкерсов“ пролетели на такой низкой высоте, что я удивился, как они не зацепились за макушки деревьев и печные трубы трехэтажных зданий в центре города.
Продолжительность этой драмы едва ли заняла более пяти-семи минут. Когда последний из отбомбившихся самолетов скрылся из моего поля зрения, а звук его моторов растворился в застоявшемся знойном воздухе, наступила такая зловещая тишина, что меня едва не стошнило. Я ощутил в душе смущение, боль и беспредельную тоску от надвигающейся роковой и неизбывной опасности. В единое мгновение был разрушен мир зыбкого самоуспокаивающего благодушия, вера в будущее, надежды на скорую победу над врагом. Я разжал ладони, все еще продолжавшие сжимать шершавый штакетник, поднялся на ноги и огляделся вокруг. Никого нигде. Куда мне направляться? Идти домой или же возвращаться на почту? Затем бегом бросился обратно к линии железной дороги: я же должен находиться на рабочем месте!
Над крышами железнодорожных составов в двух или трех местах валил густой черный дым и выбрасывались языки багрового пламени. В стороне вокзала левее входных семафоров – у инфекционной больницы, а возможно, у артели „Обувщик“ – пожар неистовствовал особенно яро. Длинные, почти не шевелящиеся в воздухе языки огня выбрасывались кверху вертикальными свечками, опадали к земле и с удвоенной силой взметывались снова в небо. С той стороны доносилось ровное размеренное гудение с легким потрескиванием, словно там работали моторы колонны автомашин. Еще два пожара виднелись левее Воскресенского собора: то ли в районе городской электростанции на Загородной улице близ речной излучины, то ли ближе, у железнодорожной водокачки внизу Новгородской улицы.
От вокзала доносились тревожные сигналы локомотивов, подававших сигналы бедствия. По тропинке, идущей от Базарной площади, спешно спускались с насыпи люди и исчезали в густом ольшанике, подступавшем к Петергофскому переулку.Убыстряя шаг, я достиг наконец линии железной дороги. Со стороны вокзала бежал мужчина с деревянным сундучком в руке, по виду железнодорожник.
– Что в городе? – остановил я его.
– Горит здание напротив ресторана „Пале-Рояль“. Там бомба угодила то ли в машину с солдатами, то ли в сам дом. Горят и дом и машина. Убитые и раненые есть.
Перешагивая рельсы, как и двадцать минут тому назад,  я увидел стоящие в целости эшелоны, в том числе и тот состав, в котором вагоны и платформы с военной техникой были заполнены солдатами. Только сейчас их мало находилось в вагонах, большинство разбежалось по территории парка, а теперь они выползали из-под вагонов, появлялись из-за стрелочных будок, карабкались по откосам железнодорожного полотна. Паровоз был прицеплен к составу еще до бомбежки и попыхивал дымком, но машинисты в кабине отсутствовали.
Обойдя посапывающий паровоз, я очутился на краю насыпи, обращенной к городу. То, что представилось моим глазам, повергало в тревогу и страх перед неизбежным. Вся видимая с высоты железнодорожного полотна центральная часть Луги с улицами и проулками, примыкающими к Базарной площади, являла собой растревоженный людской муравейник. Здесь царил хаос, безумие, непонятица. Массы людей метались по площади и улицам в разных направлениях, оглашая воздух истерическими криками, призывами о помощи, бранью и какими-то зычно подаваемыми командами.
А фоном этой человеческой возбужденности и сумятицы, добавляя шума и грохота, были неистовствующие пожары. Я их заметил и в южной и в северной частях города. Справа от меня, метрах в трехстах за рынком, затем далее, в стороне Лангиной горы, и ближе, у железной дороги, клубились столбы дыма и пепла. И в левой стороне, где-то у вокзала, хлебокомбината или в районе нового колхозного рынка у костела, горизонт ощеривался выбросами дымных протуберанцев. Город пылал. Полыхало, как я заметил, семь или восемь очагов огня. Сильные языки пламени выбрасывались из-за колокольни Воскресенского собора, обезглавленного в 1936 году и переоборудованного под танцевальный зал. В той стороне что-то рушилось и обваливалось.
Я шел Базарным переулком. Навстречу мне слева и справа бежали по булыжной мостовой и гаревым дорожкам люди с перекошенными от ужаса лицами – мужчины, женщины, красноармейцы. Грохоча по камням коваными железными ободьями, подпрыгивая на колдобинах, неслась телега, запряженная лошадью, но без возницы. Из мешка, брошенного в телегу, струился ручеек то ли сахара, то ли поваренной соли. За плетеным высоким забором слева вскидывались язычки пламени, шаловливо карабкаясь по щепяной крыше деревянного сарайчика, упрятавшегося в глубине дворика. Бревенчатый дом, словно удивляясь случившейся суматохе, глядел на Базарную площадь, на суматошно несущихся людей, на залитую солнечным светом улицу окнами с выбитыми стеклами, в которых мирно покачивались тюлевые занавески. За вышибленной рамой на столе – опрокинутый горшочек с цветущей геранью и миска с ломтями ржаного хлеба.
Стеклянное крошево хрустит под моими ногами, словно снег в январскую стужу. Большинство бегущих по переулку вместе со мною сворачивают направо к Базарной площади и следуют в сторону объятого пожарами Володарского проспекта. Мимо продуктового магазина Пищетреста, находящегося на углу Кирова и Базарного рядом с почтой, мчится красная пожарная повозка, запряженная парой рослых лошадей с бочкой и ручным насосом. Трое пожарных в сверкающих на солнце медных касках стоят в повозке, удерживаясь за поручни. Один из них колотит в медный колокол, подвешенный на кронштейне. „Боже мой! – мелькает у меня в сознании, – даимеют ли они представление, что там творится? Что значит их бочка воды для моря бушующего пламени!“
Проезд внутрь почтового двора был разворочен бомбой, ударившей в каменную кладку мостовой, и завален булыжником. Опорный столб въездных ворот, выложенный из красного кирпича, валялся в груде песка, камней и штукатурки. Сорванная с петель половина железных ворот была отброшена к глухой стене почтового флигеля. Я прошел за угол магазина „Прибой“, чтобы взглянуть, что творится на главной улице города – проспекте Володарского.
Сразу за углом в пяти метрах, ощетинившись железными траверзами, лежал телефонный столб, перекрывший Киевское шоссе. Дальше перспективу проспекта скрывали дымы многочисленных пожарищ, сшибленные телефонные столбы и поваленные наземь деревья. Пожары полыхали метрах в трехстах от Ямбургской до Болотной улиц. Горели деревянные постройки: жилые дома, сараи, учреждения. Горели не всплошную, но создавалось впечатление, что горит все подряд. Перспектива улицы клубилась облаками черного дыма. Он закручивался в сизо-багровые спирали, выбрасывался кверху языками желтого пламени, словно его выталкивала из земли колоссальная сила сжатой стальной пружины. В мглистом от духоты и дыма пространстве кувыркались блеклые тлеющие ошмотья и головешки.
Вероятно, город полыхал и в северной части, которая закрывалась от глаз церковным парком. И только, как я успел заметить, заречная и зажелезнодорожная окраины пребывали в тишине и покое. В них пока еще царили благодатный мир и очарование.

автор Павлючук Николай Андреевич (1917 – 2003)

Окончив ФЗУ связи, Н.А. Павлючук  работал монтером на телефонной станции. Летом 1941 года лужские связисты были переведены на военное положение. В конце августа они уходили из города вместе с отступающими частями. Выйти из окружения им не удалось.Вернувшись в Лугу, Н.А. Павлючук решил уйтик партизанам, по доносу был арестован, но через некоторое время бежал, перешел линию фронта, воевал на передовой.
За участие в Великой Отечественной войне Николай Андреевич Павлючук награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны I степени, а также медалью „За отвагу“. После войны он вернулся в любимую Лугу, работал на узле связи, писал картины и книги.