***

Художник написал портрет ребёнка,
Тронутого жёсткостью войны.
Глаза запуганного белого ягнёнка...
А белого уже от седины.
 
Взрыв прогремел раскатами у дома,
Как гром весенний (первый, но зимой).
Упали с полки книги — о любви три тома,
Что читала мама перед сном.
 
«Но где она? И почему меня не кормит?
Где каша, как обычно, на обед?
Где звонкий смех? А кто ж за мной присмотрит?
Как странно, что нигде мамули нет.»
 
И мечется малыш с угла и в угол,
Всхлипывая, кИдаясь к окну.
А за стеклом лишь снегопад и вьюга..
И видно что...Берёзоньку одну.
 
Она едва стоит, клонясь от ветра.
И как красива, как ещё бела!
Борясь за жизнь, не опустивши ветви,
Одна, как мальчик по ту сторону окна.
 
И снова резко появилось пламя,
Только уже ближе, горячей.
И прислонившийся к стеклу руками
Малыш заметил сборище людей.
 
Шли медленно так, будто бы боялись
Как мальчишки жуткой темноты.
Ещё взрыв, и ещё...И стёкла, разлетаясь,
Роняли мамины любимые цветы.
 
«Беги, малыш, беги скорей отсюда,
Ты ведь не глуп!...Пускай и очень мал...»
И слышен звук разбившейся посуды,
И пыль туманом нагнетает вал.
 
«Куда бежать, куда? Ведь ничего не видно!
От жара, дыма ножки всё слабей »,-
И бросился малыш на зов, но поздно было,
Встретил у порога тех людей.
 
«Беги, Егор, беги!»- он слышит крики,
Но выстрел оказался голоса мощней.
А то был голос мамы... Света блики
Проникли сквозь туман, путь указавши к ней.
 
Она работала ночь напролёт в больнице,
Где детки, как сыночек, но больны
Тем, от чего им никогда не излечиться.
А души их юны так и нежны.
 
Снаряд упал. Упал прямо на крышу.
И некого уже совсем лечить.
И некого баюкать... Тише... Тише...
Пускай их раем ангел одарит.
 
Но дома сын единственный — отрада.
И с места сорвалась и побежала мать.
Но пуль уже безостановочна ламбада -
Из автомата очередь заставила молчать.
 
«Беги!», - услышал мальчик. Побежал он
Прямо в руки варваров-врагов.
Уверенным и чётким, быстрым шагом
Ребёнка удостоили оков.
 
Не ел малыш примерно две недели.
Иссох и обессилел, стал худым.
Но привели его туда, где дети сиротели,
Где стал он жертвою подобно им.
 
И кровь для раненных солдат в этих домах сдавая,
Не всякий выживал, но каждый труп
В сырую землю без могилы зарывали
Две пары грубых, замозолившихся рук.
 
Очередной стакан воды с кусочком хлеба
Врачи ребёнку тихо поднесли.
Один шептнул: «Скажи, не лучше ль небо,
Чем на земле познать так много лжи?»
 
Другой ответил: «Брат, а ты подумай лучше.
Твой сын погиб в условиях таких,
Как этот малый, долго-долго мучась...
Спаси хоть этого, не оставляй средь них.»
 
«Ты прав , он так похож на моего сыночка,
Я не чудовище, пойми, я не фашист!»...
И вот шагает за мужчиной дочка,
Женился, вырос и здоров Малыш.
 
Благодаря врачу с детдома и Победе,
Он смог подняться с худощавых ног.
Отцом его он называл, на свете
Не знал роднее. Просто знать не мог...
 
...Художник написал того ребёнка,
С головой седою в восемь лет...
Глаза запуганного белого ягнёнка...
Художник написал автопортрет...