Рассказ об Одиссее в казахской степи

Казахская степь.
В рюкзаке – восемнадцать буиылок.
Коньячный напиток –
Нарушаем сухой закон целины.
Но целых два месяца – зерно, зерно и зерно,
И Рита
Отправила  и Лёху Баландина к черту в зубы
Степной страны.
Двадцать четыре часа
Мы перли по солнцу и по звездам.
Лихие пристанища –
Бригады, кошары, магазинчики на юру.
Потом нас ЗИСок
Утащил в какой-то из дальних совхозов,
Где я колотился лбом о дверь сельпо
И клялся, что умру,
Если спиртное
Не предоставят нам распивочно и на вынос,
То я запалю округу не хуже Нерона,
И тут предо мной аксакал в меховой кацавейке вырос
И объявил,
Что  меня ожидает кокчетавская зона.
Глаза у меня блестелит
Голодным питейным блеском,
Язык довел бы до Киева, если б не Кокчетав,
Но  потом аксакал понял, что я не местный
И залопотал по-местному,
Громадный железный ключ достав.
Это была, разумеется, пещера Аладдина –
Водка, портвейн Три Семерки, еще – какая-то "Алыча",
А под телогрейкой таился ящик с гранатными изготовками,
На этикетке – серебряными буквами:
Никоса Коньяча.
По высшей математике
У меня была четверка:
Перемножаю
Восемнадцать бутылок на три-семьдесят пять.
Аксакал сообразил,
Что я в этом деле – дока,
И принял деньги,
Не осмеливаясь возражать.
Каюсь:
Обманул аксакала на целых два рубля и ноль семь копеек,
Заговаривал зубы,
Сообщил, что мы с Урала,
И сколько стоит столько-то Коньяча,
Столько и у нас денег.
Мы не ели уже два дня –сводил с ума
Запах селедки,
Хлеб черными кирпичами пирамидствовал на полу,
Но мы победили и спешили в ходку:
Сто километров до дому, до Рить и её топчан в занавешенном углу.
Глаза расшарашив,
Мы рванули на юго-запад.
За СП инрой золотая влага
Телепалась в стекле.
Шофер обрадовал:
Он едет в пятую бригаду,
А сие – то, что нам надо,
Как Англии – Па де Кале.
Уснули мгновенно,
Обнимая рюкзак беременный.
Степь нас укачивала,
Рессоры за вымя держа,
И мы бы Китая
Достигли непременно,
Если бы не припомнилось:
Зона и Кокчетав.
Движок поохал и стих.
Шоферюга возгласил:
-Пятая бригада.
Я еле глаза продрал, но не узнал родимых мест.
Было до смерти жаль
Битого досками зада:
-Шутишь, водила?
А он:
-Вот те крест!
Из огня да в полымя –
Нас занесло на кулички к черту.
И впрямь – пятая бригада, третий курс, пермский мед.
Одиссеи
Окинули взглядом пространство за бортом:
-Да, это – не Итака, это – голимый бред.
Мы высадились у столовскойц палатки,
Пахло густыми щами.
На нас зырилось восемь глаз чужих Пенелоп.
Ах, какой у меня
Был на душе камень –
Чтоб я так жил, так обосрался и  и умер чтоб!
Объявил диспозицию, развел, как актер, руками.
Пышнотелая блондинка утешили: "Не бзди, браток.
Накормим, переночуем, утешим по-гречески.
Пермь – это не просто родина, это – почти Свердловск.
Ночь спикироваа отпетой казахской птицей.
Звезды смотрели сверху, практически не таясь.
Нас устроили в углу,
Словно положено нам таиться.
Девушки нас кормили, а парни готовили вселенскую смазь.
Я обнаглел,
Разлил по стаканам напиток,
Объявил Лёхе: "Да, дали мы маху,
Но все-таки будь!"
Из-за керосиновой лампы посматривала на нас блондика,
А потом подсела,
Положив на стол пышную грудь.
Что-то здесь было не так –
Какая-то напряженка.
Оказывается6 свара –
У парней и девчат.
А тут еще мы нарисовались,
Как чертики – из картонки,
И, похоже, нам обещан
Вне очереди ночной наряд.
Но Катя объявила:
"Это – пустяки, ребятки,
Милые ссорятся –
Помирятся потом.
А вы переночуете
В нашей девичьей палатке.
Здесь вот вам – стол,
А там будет дом…"
Одиссеи, циклопы, сирены, Цирцеи…
Меня с голодухи
Взяло и повело.
Катя уложила меня
В девичьей пещере.
У керосиновой лампы
Бело целых четыре гало.
Во мне мандрировал сон,
Меня укачивали теплые руки,
Губы порхали бабочкой
Между бровей и век…
Это, разумеется,
Были просто глюки,
Но шепот транслировал
Какой-то сладкий текст.
Тишина была
Принудительно скрипична.
В палатке не спали,
Дыхания затая.
Всей моей одежды
Касалась отмычка,
И все мне казалось,
Что я – это не я.
Мне бы проснуться,
Мне бы измерить её длинноногость,
Покачивание грудей –
Как на Пятидесятницу колокола,
Но я превратился
В волшебный
Карельской березы посох…
Не то, чтобы она мне дала –
Навсегда отдала.
Только в горле –
Горлицы клёкот,
Только дыхание
Зашифровывает CОС.
Только восковой свечи
Оплывающая тяжесть,
И от полушария к полушарию
Метался тягучий вопрос:
Таинство?
Любовь с первого взгляда?
Злость?
Чертов Казанова,
Уснувший от Коньяча,
Опустивший прелюдию
И первых два акта…
Её голова лежала
На скале моего плеча.
И было ему горячо,
Потому что она плакала.:
-Спи, путешественник…
Спи, Марко Поло мой…
Я из твоего сна
Переберусь в собственный,
Как вариант –
Сладкое возвращение домой.
Почему к неопытности
Плюсуется неопытность…
Утром в столовской палатке
Я положил на два кулака лоб.
Катя сидела напротив с улыбкой Джоконды
Это был мягкий и пышеый, но холодный сугроб.
Это тело было заковано
В невысказанную оду,
И когда водила
Пробибикал СОС,
Я тотчас затаился
В теле своем картонном.
Катины глаза
Ответили на немой вопрос –
Полумечта,
Полулюбовь полусонная…
Кокчетавская
Недостижимая зона…