Лето юности

 
                А.А.А.

Под мостиком колышутся медузы,
глубин отгадки зная, но тая,
медузы, как мочёные арбузы,
имеют розоватые края.

Откуда их сюда набилось столько?
Со свай сдирает мидий рыболов.
За мысом – шторм.
А здесь Павленко Толька
охотится на местных лобанов.

Их косячок гуляет между буной
и мостиком (какая в этом связь?),
а в море далеко, как орды гуннов,
бегут барашки свежие, дымясь.

И продавщица плодоовощторга,
с которою знаком весь мыс Мартьян,
балдеет от жары и от восторга,
когда выходит из воды Толян.

Он ей подарит краба, и поможет
убрать в подсобку тару, чай, не пан,
у них уже наметился, похоже,
серьёзный производственный роман.

Но это к слову…
Солнце прячут горы,
цикад трезвон затих (чему я рад!),
вдали высоковольтные опоры,
как минибашни Эйфеля, стоят…

Июль в разгаре. Сумерки. Лианы.
Залива вздох. А звёзд – всегда аншлаг.
По-крымски так: за абрисом Мартьяна
всплывает силуэтом Аю-Даг.

Через Никитский сад пойду в Никиту,
где светится заветное окно.
Я – молодой, лихой, незнаменитый,
но планов у меня полным-полно.

Нет ни беды, ни славы, ни обузы,
и я ещё не ведаю, дитя.
что эти розоватые медузы
мне часто будут сниться, жизнь спустя…

ЛЕНКОРАНСКИЕ АКАЦИИ

Ленкоранских акаций в июле бледнее заря,
шёлк соцветий их в парке плывёт над сплетеньем дорожек,
нас под ними судьба на рассвете столкнула не зря,
и с тех пор этот город милей нам вдвойне и дороже.
И уже не забуду, как плавился шар золотой,
и как ветер ласкал твои волосы в ялтинском сквере,
горизонт растворялся, он не был, как прежде, чертой,
и мы плыли к нему – и доплыли, я в этом уверен.
Невозможного нет, – осознал я вдруг ясно тогда,
плеск прибоя крепчал нарастающим плеском оваций,
до сих пор эту веру не в силах ослабить года,
и заре не расцвесть ярче тех ленкоранских акаций…

ЮЖНОБЕРЕЖНЫЙ СЕРПАНТИН
 
Петляет шоссе, как питон, и лоснится,
то даль серебрится, то вспрянет гряда, –
ах, море и горы! – всё будто бы снится,
и сон этот не надоест никогда.
Крутой серпантин вниз ли падает, ввысь ли
взлетает, – полно поворотов лихих,
на бешеной скорости быстрые мысли
несутся, – о чём? – да удержишь ли их?
Я только запомнил полёт и паренье,
и в соснах кружащийся скат или склон;
так душу захватывает стихотворенье,
так сердце любовь забирает в полон.
И на виражах наши руки и плечи
друг к другу стремятся в браваде лихой;
весь мир к нам, ликуя, несётся навстречу,
и прочь убегает стремглав за спиной.
Как шов, горизонт ярким солнцем распорот,
где небо, где море – никто не поймёт;
в зелёной долине белеющий город
то выпорхнет слева, то справа мелькнёт.
О вскрики азартные, хохот – игра ведь
вся жизнь! – и стрекозы летят из травы;
что знаки дорожные могут исправить,
когда влюблены так и молоды вы?..
И кто б под мотив залихватский июля
посмел предсказать бы лихую беду,
но шмель в лобовое окно, точно пуля,
вдруг бьется с размаху на полном ходу
Визжат тормоза и нас юзом на выступ
обрыва швыряет! – закончился сон;
как будто над ухом обрушился выстрел –
и всё! – и в ушах только трески и звон.
Лоснится асфальт, как питон, за кустами,
паук в них прядёт вдохновенную нить,
и небо бесстрастными шепчет устами,
что нам ни к чему ещё в небо спешить.
И мы не спешим. Только бухает гулко
в висках, а в глазах – как застыла слюда,
и я навсегда уже нашу прогулку
запомню, и финиш её – навсегда.
Коленки дрожат, побледневшие лица,
мурашки бегут по озябшей спине,
а море внизу – хоть бы что! – серебрится,
а горы молчат – хоть бы что! – в вышине…

ДИПТИХ-1
 
1.

Бриз морской приносит йод, и рассвет встаёт стерильный,
по-боксёрски кошка бьёт лапкой левой, бьёт серийно,
и шипит, вздымая шерсть, и несётся, словно пуля;
на зарядку ровно в шесть выбегаю я в июле,
и бегу на пляж, к волне, и ныряю, вскинув руки,
не отыщите во мне ни тоски былой, ни скуки,
а когда иду назад и поигрываю прессом,
то смотрю, пардон, на зад, на девичий, с интересом…

пару персиков в лотке покупаю, – может, мало?
На коротком поводке бультерьер ведёт амбала.
Еле слышно Учан-Су льётся струйкою из крана.
Новым шлягером Алсу завлекают рестораны.
Ни конфликтов, ни беды, а одни слова приветствий –
просто нет вокруг среды, где живут микробы бедствий,
ну а то! – не зря ведь йод бриз несёт в сады и окна,
наплывает теплоход, вырастает, как в бинокле…

2.

И усидчив я, и рьян, а от солнечной глюкозы
по-ахматовски бурьян прёт в поэзию из прозы,
и уже звонят друзья с предложеньем самым клёвым;
в этом городе нельзя жить жлобом и быть суровым.
Мы уедем на плато, где цветов столпотворенье,
зарифмую я про то пару строк в стихотворенье,
про грибы среди яйлы, про их хитрые таланты,
как сосновые стволы держат небо, что атланты…

Погляжу с вершины вниз, округляя взгляд вопросом,
там, как чей-нибудь каприз, городок у волн разбросан:
порт, кварталы, купола всех церквей сияют славно,
в тихом сквере том ждала ты меня ещё недавно…
И блестит змеёй шоссе, и сосна склонилась к буку,
но воспоминанья все упираются в разлуку.
Что ж, грустить претит напеву, мой характер не таков…
По-боксёрски кошка левой лапкой надаёт шлепков…

ДИПТИХ – 2
 
Над коктебельской бухтой, если посмотреть
от Дома Поэта на Карадаг, в небе вырисовывается
профиль Максимилиана Волошина…

1.

Пятипалые листья
смоковница тянет к балкону,
её соком молочным
порез на ладони прижгу,
а за домом Иограф*
хребтину подобно дракону
понабычил, как будто
на город готов он к прыжку.

В захмелевшем июле
я сам полупьян поневоле,
у меня с целым миром в июле
сплошные лады:
я с базара тебе
принесу то ли персики, то ли
шелковиц генуэзских
чернильного цвета
плоды.

За окном даль морская
бежит, завлекая, к Босфору,
Аю-Даг в дымке тает,
не в грёзах моих, наяву,
вот и всё, чтоб в стихах
узнаваем был
милый мой город,
вот и всё, чтоб из них
догадались вы, где я живу…

Чуть рассвет – я иду
по аллеям магнолий и лавров
и вдыхаю и пью
несравненного воздуха смесь,
и в походке моей
что-то есть от мифических тавров,
и от эллинов гордых,
любой подтвердит,
что есть.

А когда, словно римлянка,
царственно выйдет девчонка,
так глазами стрельнёт,
что, я думаю, рухнет и дзот,
в мыс Мартьян, торопясь,
прянет вал и рассыплется звонко,
и за мыс Ай-Тодор
вал другой, как дельфин, проскользнёт…

2.

Из-за мыса Мартьян солнце алое в мир выплывает,
и когда на закате исчезнет оно, словно мим,
мне покажется сказкой, рассказанной кем-то, былая
жизнь моя, то есть юность, которая канула с ним.

Но на завтра опять, просияв из-за каменной призмы,
солнце снова взойдёт и пройдёт по тому же пути,
всё стремимся к вершинам и всё-таки катимся вниз мы
на закате своём, и дай, Боже, нам снова взойти…

Дай продолжить нам путь то ли в детях, то ль в травах, то ль в росах,
то ли в новых победах лелеемых нами идей,
ведь не зря же в деревьях, в горах, в облаках и торосах
узнаём вдруг черты дорогих и ушедших людей…


*Иограф – хребет ай-петринской яйлы с одноимённой пещерой, находится
прямо против центра Ялты, популярен среди туристов и любителей природы.