Коктебель

Дух киммерийский – Енишар,
волошинской юдоли лоно;
здесь нет давно уже кошар
и овцы не пылят по склонам.
Зато отсюда Коктебель
как на ладони /с Карадагом/.
И ты подумай: не тебе ль,
завещан Крым восточным магом.
Маг акварельного мазка!
Бог строк, в которых сладко тонешь!
Зачем-то пчёлка у виска
всё вьётся, вьётся, не отгонишь.
Вдоль троп – ковыль,
вдоль троп – полынь,
чабрец цветёт неистребимо;
отхлынет вал седой – и вынь
из гальки сердолик любимой.
Меняет цвет Хамелеон.
Меняет время поколенья.
Дух Киммерии возведён
Волошиным в ранг поклоненья.
Здесь был писательский бомонд –
звенели песни менестрелей,
и солнце, как японский зонт,
стояло в небе Коктебеля.
Пускай поток несёт планёр
по восходящей –
выше –
выше!
Я тот посёлок до сих пор
ношу в душе и сердцем слышу.
О, Макс Волошин не забыт
на этих берегах хвалёных,
но кто вернёт тот славный быт
душ, меркантильности лишённых?
Кто нынче с музами на ты
в стране, омытой светом лунным,
где сердолики, как цветы,
дарили поэтессам юным?..

И   ПЛЫЛИ   В   НЕБЕ   ИЕРОГЛИФЫ
                О.И
Пишу, пишу, – не о тебе ли? –
в словах завяз я, как в смоле,
и сердолики Коктебеля
пылятся в письменном столе.
Что толку ахать или охать?
Грустить, не зарекаясь впредь,
тянусь к окну,
чтобы стекло хоть,
если не память, протереть.
Я не забыл тебя и всё же
хоть и живу, как на юру,
тоска тишком, по-осьминожьи,
вселилась в душу, как в нору.
Ты помнишь, как с тобой
продрогли мы
в последний из прощальных дней
и плыли в небе иероглифы
уже безлиственных ветвей.
И опускался, словно занавес,
закат на ниточках потерь,
тот день был соткан
из тумана весь,
он гуще стал ещё теперь…

ЗАНОЗА

Твоё имя во мне, как заноза,
и желанны, как счастье, грехи:
никакая дотошная проза
смочь не сможет, что могут стихи.
Потому что живёт в них, как эхо,
ночи той ослепительный свет:
я-то думал, что если уехал,
значит, всё: – Позабыто!.. Привет!..
Не забыто. Во сне твои груди
льнут к губам, и – шути не шути, –
я подвержен прекрасной простуде,
от которой лекарств не найти.
От которой не лечат шаманы,
колдуны, ею правит лишь Бог,
ведь любовь, как небесная манна,
снизошла, да поверить не смог.
Всё я вижу веранду, два стула,
тот шезлонг, на столе – стопка книг,
ты разделась и сразу прильнула,
и цикады замолкли на миг.
Сразу воздуха сделалось мало,
всё любовный заполнил экстаз,
ты и позже меня обнимала,
но запомнился тот, первый раз!
Вот и сумрачно в сердце (не поза!),
и угрюмый, наверное, вид:
твоё имя во мне, как заноза,
нарывает, тревожит, болит…