14 дней до лета

По утрам над землёй умирает какой-то бог.
Марк выходит во двор, улыбнувшись бродяге-солнцу. А потом до метро,
спотыкаясь у всех углов –
этот бог видит всё. И, конечно, над ним смеётся:
так до боли упрям, исключительно нелюдим, и зачем же вообще
ожидать в этой жизни чуда,
если снова проснёшься нетронутым
и одним,
никому не бывая ни радостью, ни простудой? Этот бог видит всё.
Вот спешит человек в пальто,
натыкаясь на Марка, ладонь воздевает к небу:
«парень, лучше смотри! Что за день, всё не то, не то!» И уходит, как все.
У Марка в душе нелепо.
Отстраняясь с пути, царапаясь о шиповник,
сев на узкий бордюр, закуривает, молчит, сердце долбит внутри
надоедливо и неровно,
Марк считает: одиннадцать… восемь… четыре…
три…
Взяв смычок из-за плеч, он вздыхает – уже привычка.
Струны глухо визжат, давно пора заменить. Этот бог видит всё
и ловит людей с поличным. Марка – с бессмысленным,
глупым стремлением жить.
В рыжих вихрах волос отражается всполох света.
Вот подходит другой, и – с досадой – «эй, парень, слышишь,
здесь подъезд, не мешай, видно же. Ты с какой планеты?»
Марк молчит. И уходит,
бросив назад
«не вижу».
По утрам над землёй умирает какой-то бог.
Марк давно это знает в свои двадцать пять от силы. Скрипка, камень в душе,
бесконечная пыль дорог.
Вот и всё,
плюс неловкость и тяжесть в крыльях.
Небо падает вниз, заполняя собой пространство. Он не спал вплоть до двух,
пил остывший зелёный чай, твёрдо зная –
однажды
неслышно попросят остаться,
полюбив плавность рук, изящный наклон смычка.
За плечами рассвет, впереди – пустота, неизвестность,
и четырнадцать дней до июня, да чтоб его…
Не сбиваться с пути и – пока что – не ставить крестик, Марк давно это знает.
И это всё ничего.
Это всё ничего, никогда ничего не значит.
К кедам липнет песок, колюч, как сам Марк, и сух.
Кто-то тронет плечо,
прошепчет: «я здесь, мой мальчик».
Слёзы режут глаза
впервые
за всю весну.