111 штирлиц жив!

111 штирлиц жив!
Хайль, Гитлер!- скомандовал Гитлер, но тут же, может быть вспомнив, что это он и есть, или… в общем, отдернув левой рукой правую, так резко спружинившей к горизонту, стал тянуть паузу. - Хайль!- вскочив с кресел, скомандовали все остальные, да так громко, что Гитлер шарахнулся к стене, а под остальными попадали стулья. - Осторожней, това-а-ри-…, - хотел было сказать один из присутствующих, но тут же осекся и … - Щи!- тут же, не удержавшись, дополнил Штирлиц, и раскрыл тем самым очередного агента ГРУ. Это не осталось незамеченным, и Рейхс – канцлер тут же вручил медаль «За находчивость» - (на немецком языке) Штирлицу, тем самым выкрутившись из своего дурацкого положения перед остальными, после чего Штирлиц лично пристрелил несдержанного агента из своего именного браунинга. В зале воцарилась тишина. Ровной, надменной походкой он, с видом льва, сделавшим свое «последнее» дело, подошел к телу, нагло развалившемуся по всей канцелярии, и, стукнув по морде кулаком, достал из его карманов документы, явно не нарочно испачкав руки и манжеты рубашки в крови. Прочитав документы, хотя глазами, то и дело, шмыгая над ними, он отдал их лично Мюллеру, который всем своим видом, подчеркивая свое присутствие, потирал ладошки рук, - было видно, что он доволен и гордится… Отдав документы, Штирлиц, незаметно, но он со злостью наступил Гитлеру на ногу, и тут же, извинившись по-французски и сказав пару слов матом на неизвестном языке, выбежал вон. Забежав в туалет, он сразу же споткнувшись об унитаз и разбив об бочек слегка голову, начал телеграфировать в Москву, стоя у унитаза, как бы невзначай подергивая ручкой для смывания всякой всячины: «0,5 сентября 1943 года. Совершенно секретно…» - звучало по всем радио бывшего Советского Союза, - Всем! Всем! Всем! Работникам КГБ. Разоблачен еще один агент. Убит. Секретных данных с собой не обнаружено. Занимается Мюллер. Ура,2лисе товарищи! Целую. Полковник Исаев. До связи»./ У Штирлица явно не хватало времени, чтобы остаться как обычно незамеченным. «Глупо было бы попасться в лапы Гестапо, сидя на унитазе, или что, наверное, еще хуже, стоя, у окна, со спущенными штанами», - подумал Штирлиц, и быстро смывая какую-то блевотину, быстро подставил испачканную руку под струю под бочком. Слегка задумавшись и очнувшись, он с силой выдернул правую руку, которую начинало уже засасывать в канализационную трубу, бурно гремящим по всем туалетам, потокам воды. Штирлиц метнулся в одну, потом в другую сторону, явно испугавшись, что с двух раз не нашел выхода, а упирался в стены, решил не экспериментировать более и прыгнуть в окно. Быстро открыв окно, он с силой ринулся в …, но тут же разбив нос об решетку, слегка отшатнулся, причем в голове мелькнула первая и последняя на этот момент мысль: «тюрьма». И с кислой физиономией упала скупая мужская слеза. В голове промелькнул отрывок любимой мелодии со словами в ней: « … не думай о секундах свысока…», - тут же поймал себя на мысли, что он, опытнейший разведчик, не знал даже какой этаж, что вдруг очень высоко и он хотел прыгать «не глядя»?! Но глянув на решетку, увидел рядом с ней надпись « этаж №5 » И тут же осознав бесплодность своих измышлений, повернул на 180 градусов и перед ним предстала в другом конце дверь; дверь, в которую он входил, когда шел сюда, чтобы телеграфировать и… может быть остаться здесь навсегда и даже разбиться еще, выпрыгнув из окна (не будь этой «доброй» решетки). Но тут он понял все и, ткнув указательным пальцем вперед, он, чуть не воткнув его…, все-таки вышел в коридор, в котором уже слышался лай собак и топот, явно не Советских сапог. Штирлиц не растерялся, он был в худших ситуациях, хотя бы только сейчас, у безнадежного окна с безнадежной решеткой, но он нашел же выход, и сейчас обязан его найти: их было четыре. Первый; - это вниз по лестнице и с, окровавленным лицом от наскочившей на него решетки, показывая вверх, со словами; «держите его, он там», А я, дескать, побегу и предупрежу своего нового (или старого) друга Мюллера! Но это не очень подходило ему. На его взгляд, он мог накликать на себя беду, во-первых, может не поверить кто-нибудь, во-вторых, где настоящий шпион? Убежал? Второй выход был на лестницу пожарную, ведшую через крышу в потолке, на чердак к голубям, хотя и под крышу опять–таки. Но куда дальше? Притвориться голубем он не смог бы, он это отчетливо понимал. Не прыгать же с крыши? «А!» - по-русски подумал полковник и избрал первый вариант, потому что обдумывать два остальных, не было времени, и ничего другого остального. И с мыслью зачем –то откуда –то взявшейся: «Время – деньги» и с яростным криком «Караул!» (на немецком языке) он бросился вниз по лестнице, а заодно прикрывая лицо до неузнаваемости, он столкнулся лоб в лоб с бежавшими вверх немецкими собаками. Скомандовавши на ломанном английском, с искусно подделанным (на всякий случай) немецким акцентом «Сидеть!» он побежал вниз. Собаки остановились в замешательстве, глядя на своих хозяев. Солдаты (хозяева собак) в замешательстве глядя на собак, решили все-таки наверх. Добравшись до 1-го этажа, Штирлиц зашел в туалетную комнату, умылся, хотел принять ванную, но подумав опять, что «время – жизнь», быстро умылся и, убедившись в зеркало, что он в полном порядке, пошел обратно на собрание. Этим утром Иосифу спалось плохо. Ночью его посетила мысль о том, что вдруг он на самом деле никакой не Великий, а просто Джугашвили, спустившийся с гор. И все восклицания, по поводу его Гения есть не что иное, как подхалимаж его персоне - пока оная находится на оном посту, и что в любой момент, они выражаясь даже его словами «смахнут его со своих плеч», да еще чего доброго еще и растопчут, продолжив его мысль, сказанную на съезде, но продолженную ими, но уже на свое усмотрение. Что, если он, неизвестного происхождения человек, будет разоблачен, как простой шарлотан, внедрившийся в структуру без особой веры и борьбы за что бы то ни было. От таких мыслей мороз пробежал по коже, повышенная черная волосатость топорщилась по всем участкам тела, где только могла. И он стал бояться еще сильнее. Теперь он думал только об одном, как можно дольше протянуть эту, и без того затянувшуюся войну, и разоблачить и подставить под гильотину наиболее опасных для народа «врагов народа». Сталин сходил с ума. Ему виделись гитлеровцы с топорами, пьющие с русскими мужиками виски и горилку из одной бочки. Виделись грузины, вытанцовывавшие «Шалохо» (грузинский танец) под звуки «Ой, полным полна моя коробушка». Сталин знал, что рано или поздно он будет разоблачен – ведь всех не перебьешь – умными товарищами, которые ему уже, может быть, (и он для них) уже сегодня не «товарищи». И он боялся, боялся каждого шороха под дверью, боялся любого выстрела на улице, хотя и знал о каждом из них. Сталин был болен, мозги тухли и издавали запах по всей стране и по всему миру. Этот запах расходился постепенно. И в нашей стране, в которой, к различного рода зловониям, народ попросту приучен с детства, его практически не замечали, а многие просто привыкли ко всему. Маршал Жуков не спал всю ночь тоже. Он думал и думал о том, кому он служит на самом деле, и никак не мог сообразить, что есть Гитлер и что – товарищ Сталин. Если взять каждого по отдельности и расписать в отдельности о каждом, приплюсовав к написанному то, о чем не знает никто, то мог сделать какие-то выводы о них. Но поскольку того, что он как раз этого и не знал. Ясно было одно – он не любил их обоих, так же как обои не любили. Жуков не курил, но закурив сигарету с фильтром, он начал медленно задыхаться. «Это – смерть», - подумал Жуков, после чего начал кашлять и кашель его показался каким то загробным. Он уронил сигарету себе на ногу и завизжал от боли (нога Жукова была босой), и… начал икать. «Нет, это еще не смерть», - подумал товарищ Жуков. И в мыслях его предстала книга «Живые и мертвые», в которой ярко описывалось то, как мертвые ничего не чувствуют. «Значит, жив, козел!» - сказал сам себе Маршал. Внезапно обернувшись назад, он увидел, в дверях торчавшую голову Сталина. Распрямившись, Жуков сказал: «Иосиф Виссарионович, проходите, пожалуйста». Сталин хотел было высунуть голову назад, но ничего не получилось, потому что дверь, не открывшись до конца, держала его шею. Тогда он открыл дверь со всего маху и вошел как бы заново. Жуков, сделав вид, что ничего не видел, сказал: «Здравия желаю, товарищ, Иосиф Виссарионович!» Сталин, ничего не ответив, прошел к окну и сел в самое мягкое кресло, из которого начал наблюдать за Жуковым. Под острым, пронзительным взглядом Сталина чувствовался мерзопакостный холодок, от которого у Маршала начиналась неусидчивость. Он ходил взад вперед по комнате, наступая то и дело сам себе на ногу. Несколько раз он даже падал на пол, но быстро вставал. Сталин хихикнул и произнес тонким фальцетом: «Что, на воре и шапка горит? Так вроде говорится в русской пословице?» Жуков внезапно пришел в себя. Его разгоряченный ум мигом остыл и стал тверд как камень – как всегда. - Извините, пожалуйста, товарищ Сталин, - сказал Жуков по-узбекски. - А я думал, вы знаете, что я грузин, но поскольку узбеки тоже наши братья, то, я считаю, ничего страшного не произошло. Как вы думаете, скоро кончится война? Немного помедлив, Жуков ответил: - По моим подсчетам, 8, максимум 10 месяцев. - Выйдете, и внимательно подумайте, сколько надо всего, чтобы выиграть войну по-настоящему. Поклонившись три раза до земли, Жуков сделал реверанс и, прищелкнув каблуками об начищенный паркет, немедленно удалился вон. Сталин не терял ни минуты. Он быстро обшарил все столы и тумбочки Жукова, и ничего там не найдя, кроме женского белья и черной икры в банках из-под икры от баклажанов, да несколько слитков золота вытащил пистолет и стрельнул в стенку. После чего упал и притворился мертвым, предварительно намазав висок красной гуашью. Вбежав, Жуков, увидев такое, медленно закрыл дверь, включил патефон, который ему достался от бабушки по наследству и поставил музыку с немецкими песнями. Это пел сам Гитлер. Под эту музыку Маршал стал выплясывать краковяк вокруг не движущегося тела Сталина. Потом он заметил, что один глаз вождя пре открыт, он стал закрывать его, но глаз не слушался и иногда помаргивал. Жуков заподозрив, не ладное, вызвал «Скорую помощь». «Скорая» узнав, что умер Сталин, не приехала, потому что у нее сломался мотор. Жуков вытащил потихонечку из шкафа звезду Героя Советского Союза и стал важно примерять ее к себе на грудь и прищелкивать языком при этом. Сталин не выдержал и встал во весь свой сталинский маленький рост за спиной у Маршала. «Хайль, Гитлер!» - сказал Сталин прямо в ухо Жукову. Маршал развернулся и сразу же отскочил в другой угол одним прыжком и начал первым: - Ловко я разыграл Вас, а? Товарищ Сталин? Джугашвили долго, как бы из-за угла наклонив свою голову, в упор свербя Жукова, силился что-нибудь понять. Ему казалось, что это он должен был так сказать, а не Жуков его разыграл. Первая мысль была в голове: «А вдруг он умнее меня настолько, что сам все заранее подсчитал и подстроил. Для начала Сталин принял комическо – надменно – исторический вид, дабы выиграть время. Он погрозил одним мизинцем Жукову, явно выражая недоумение к некоторым вещам такого рода. И пока они гримасничали, стараясь обхитрить друг друга в комнату, совсем неслышно, прокрался конный отряд охранников. Но, только завидев великого вождя народа, они, с шумом и грохотом, на перегонки, пустились вскачь рассказывать своим женам, детям и соседям, как они видели своими глазами Сталина, вот так запросто, как ты (при этом ткнув соседа в плечо) и я (стукнув себя по голове). Оглянувшись, они увидели (Сталин и Жуков) в настежь распахнутых дверях голые задницы лошадей, еле протискивающихся в проход двери. В один мах Сталин очутился у двери и подпер ее табуретом из слоновой кости. А тем временем Гитлер заканчивал очередное заседание. На дверях зала была вывеска «Совершенно секретно» на немецком языке, под которой русскими буквами были выведены три буквы, которые ясно говорили посвященному, мол, совсем не так уж и секретно. Это были проделки Штирлица. В какой раз он злил своих немецких «товарищей» по зарплате этими шутками. Немцы, прочитав последнее, начинали бегать и кричать «Хайль, Гитлер!» друг другу, искать русских партизан, ибо по их мнению, только они были способны на такое хамство. Вот и сейчас они, выйдя из зала заседания и не заметив Штирлица, резко отдернувшего руку с куском школьного мела от двери, кинулись по всем этажам в поисках вражеского шпиона. За годы службы у немцев, Штирлиц хорошо узнал психологию этой бестии и специально написал на двери это слово, дабы отвлечь от себя подозрение и ввести в заблуждение остальных. Он просчитал самые тонкие ситуации. Например, он отлично знал, что немец никогда не полезет за окурком в унитаз или урну и поэтому в обществе всегда выбрасывал свои шифровки в унитаз или урну, предварительно харкнув на нее с двух сторон. Но перед этим он тщательно узнавал, во сколько раз и насколько достоверно уборщики носят урны из зала, или ещё откуда и только перед этим он кидал что-нибудь, чтобы все увидели и позлились от своей беспомощности перед культурой и педантичностью. Так вот и жил Штирлиц, пока в его жизни не появилась новая любовница по имени Катя, она же радистка и его связная. Одно ему в ней не понравилось, уж очень она любила всякого рода подземелья и канализации. Вообще Катя любила риск. Она рисковала на улице, на лестничной клетке в темноте, скача на одной ноге по лестнице через одну ступеньку. Иногда она падала до самого первого этажа, разбивала себе нос и голову, но она не плакала – она готовилась стать женой разведчика. А, как известно, Советские люди не должны плакать вообще. Маршал Рокоссовский сидел у камина и думал. Думать приходилось о многом, например, сколько солдат у Вермахта, сколько мин надо, чтобы взорвать все немецко – фашистские танки, или сколько времени затратит Советский солдат, чтобы добежать до границы Германии, передать шифровку и вернуться быстрее в Москву, и чтоб его еще не пристрелили по дороге, и сколько ему должен был заплатить немец проклятый, чтобы он, русский солдат, перешел на их сторону. Карандаш ломался, терпение лопалось и иногда вспухали жилы на голове. Рокоссовский был примерным учеником и лишь изредка поругивался матом на всю жизнь, испуская дурной вопль и озираясь по сторонам, чтобы никто не увидел. И все! Больше ничего не было! И вот тебе - на! Уголовщина! Но воспитанный на песнях советских, Маршал решил не подавать вида, что он боится уголовных элементов. Вообще в нем скользило что-то мелкобуржуазное, и с точки зрения Иосифа Виссарионовича, это не подходило для создания военного коммунизма в нашей стране. И ему поручались самые неопрятные, с позиции морали общепринятой и человеческой, задания. В данном случае, ему было поручено перевезти тайного агента ГРУ и ученного, некоего Курчатова, который занимался разработками не то в ядерной физике, не то иностранными физиками вообще, как личностями. В общем, как-то все это переплеталось воедино. Созвавши на помощь своих помощников – самых засекреченных лиц (до сих пор никто не знает, как их зовут) – он стал быстренько объяснять им суть и положение вещей. - Товарищи! – объявил он, - мы должны сделать все для того, чтобы новая сверхбомба не упала на нашу Родину, а упала бы на их, так сказать, территорию. Для этого поясняю вкратце: наш секретный агент или агент, понимайте, как хотите, был выкраден немецкой разведкой для наблюдения за ним во время, так сказать, работы. Поясняю, какой работы. Как вам известно, что каждый современный конструктор, физик, врач и вообще все самые лучшие ученые состоят при КГБ или ГРУ и очень часто работают как подставные разведчики в контрразведке… Рокоссовский говорил, говорил, а товарищи все понимали и он в них верил. Курчатов был немного ученый и немного имел познания в ядерной физике, в основе которой, как и следовало ожидать, лежит ядро. Ученые всего мира начали это ядро делить и доделились до того, что в их головах родилась ядерная бомба. И пока еще не появилась на свет, наши ученые, только немножко в другой сфере, решили ее украсть, или выкрасть, словом, приобрести во что бы то ни стало для себя, для обороны, так сказать, страны своей, советской необъятной. Красть решили, так сказать, во чреве, в зародыше, а зародыш этот, как известно, в мозгах того, кто это порождает. Так пусть, мол, на себя и обижаются, ведь никто не станет воровать композитора, поэта, художника, спортсмена или даже самого великого жулика по черной магии. Воруют самое страшное: то, чего боятся и то, чем можно всегда попугать до чертиков всех. В данном случае, оно и первое, и второе. Оказывается, Курчатова украли свои же разведчики, для, якобы, работы в Германии, для того, чтобы он выведал все секреты у их ученых, чтобы затем и этих ученых переправить в штаб – квартиру Курчатова в Москве. Кого не удастся похитить, запугать или переманить (подкупить еще), приходилось уничтожать, дабы не дать развития коварного оружия в коварной стране. Так появился похищенный и «согласный работать на стороне Германии» Великий – Курчатов. День и ночь он, не смыкая глаз, добывал всякого рода информацию у собранных со всего мира ученых о ядерной бомбе, пока сам не начал кое в чем разбираться. Средства были разные, часто приходилось за чашкой чая подлить своему соседу клофелина в водку. Или, как бы невзначай, перевалившись через стол, воткнуть острую вилку в него же, после чего их уже вывозили в Москву и «напрягали» по всем «статьям». Как выражался, любивший русские пословицы, сам Сталин: «И в хвост, и в гриву». 1)- Ура! – сказал ямщик, хлеща лошадей своим длинным кнутом по щекам и по носу. Лошади не завидовали друг другу, хотя завидовали сами себе, думая что им не так больно, как остальным. - Руки вверх, - сказал, крича, Штирлиц, глядя на лошадь, полную волнения и слез от шумного ветра глазами. - Вперед! – скомандовал Маршал Советского Союза, Жуков, переодетый в ямщика, гнавшего лошадей, на которых не было лица от ужаса, и на которых нетактично закричал Ширлиц: - Еще поглядим, чья возьмет!