Я - пацифист

     В рядах советский армии я прослужил совсем немного,  где-то около полугода. Наш тогдашний лидер, Никита Хрущев, решил разоружаться и сократил армию на миллион двести тысяч человек. В первую очередь под сокращение  попали  подразделения устаревшие,  в том числе и 149-ый гвардейский кавалерийский Дунганский полк, в котором я и проходил службу в топографическом  взводе.  Во взводе служили ребята из разных городов и областей страны, но самое приятное было в том, что вместе со мной служил некто Соловьёв, парень из Лыткарина, земляк, можно сказать.
     Вернувшись в начале марта домой,  я всерьёз задумался о  будущем. Надо было продолжать образование, так как болтаться на аэродроме мне не хотелось, а в кино-фото лаборатории, где мне очень нравилось, появился новый начальник,  из бывших пожарных, ничего не понимавший ни в фотографии,  ни в каком-либо другом виде искусства вообще.  Работать с ним было невозможно.
     Но, однажды в нашем почтовом ящике я обнаружил уже знакомую  мне бумажку –  повестку из военкомата,  по которой я был обязан пройти повторную медкомиссию.
     В недоумении поехал я по указанному адресу, в клуб Косинской трикотажной фабрики, а в Люберцах в вагон случайно подсел Соловьёв, также получивший  повестку,  который  рассказал мне неприятную историю, что всех,  кто прослужил менее года,  призывают по новому,  и его приятеля уже забрали, и направили в Тихоокеанский флот. А во флоте в те времена служили по четыре года. Такая перспектива ни мне, ни ему не улыбалась, а что сделаешь?
     Придя в помещение клуба,  мы торопиться не стали, а решили оглядеться.  Многим было всё равно. Они споро раздевались и направлялись на медосмотр. Мы выжидали, сами не зная чего. Потолкавшись по помещению, я увидел обычный канцелярский стол, за которым сидела довольно симпатичная девушка,  которая что-то писала в повестках ребят,  прошедших осмотр. Я подошел поближе. На столе под стеклом лежали два билета на вечер танцев,  который должен был состояться примерно через неделю в этом самом  клубе  трикотажной фабрики.  Вообще-то я на такого рода вечера, которые регулярно устраивались и на нашем заводе,  не ходил, так как танцевать не умел, но тут что-то меня подтолкнуло.
     - Девушка,- обратился я к ней,- а что у Вас  интересно  на  таких вечерах бывает?
     Она внимательно осмотрела меня и, улыбнувшись, ответила,  что интересно, но ребят маловато, так как на фабрике работают в основном девушки и женщины.
     Я немедленно предложил себя в качестве партнера по танцам, нимало не смущаясь своему неумению. Что-то свыше руководило моими действиями.
Более того, я поинтересовался, нет ли у неё ещё одного билета для моего приятеля Соловьёва.  Приятель был так же внимательно осмотрен и билет нашелся. Говоря сегодняшним языком, фейс-контроль мы прошли.
     Я, со своей стороны,  пообещал принести ей билеты на  аналогичное мероприятие на нашем заводе.
     Потом, скорчив постную мину, посетовал, что вот так хорошо начавшееся  знакомство  очень быстро закончится,  так как нас вот-вот снова призовут в армию.
     Девушка задумалась. Затем ещё раз, оглядев нас, она взяла наши повестки,  что-то написала в них,  и потом ещё внесла какие-то пометки в толстенный журнал,  в котором,  как, оказалось, также фигурировали наши фамилии.
     - До встречи на танцах,  - она пожелала нам счастливого пути.  Мы вышли,  посмотрели друг на друга и быстрым шагом направились к станции железной дороги, возле которой стояла зачуханная забегаловка.
     Ещё не веря,  что всё позади,  мы ахнули по сто пятьдесят грамм водки, закусив их бутербродами с килькой, и разъехались по домам. Ни на какой вечер я не пошёл. Не знаю, был ли там Соловьёв. Я с ним больше никогда не встречался. Меня до окончания института военкомат не трогал.