Миром правит соблазн...

Рецензия на роман Ирины Валериной "Когда Шива уснёт..."

[ Ante scriptum: Текст этот появился пару месяцев назад и совсем на другом сайте. Но, видимо, за два месяца он обрёл самостоятельность, а, может быть,  даже некое подобие наглости, и решил "намекнуть", что пора ему встретиться со своими собратьями. Тем более, тема соблазна так поэтична)...
И автор не смог отказать своему "детищу").
А роман "Когда Шива уснёт..." можно (и нужно) прочитать по ссылке - http://author.today/work/2932 ]

   Вечная проблема для рецензента - при исследовании текста постараться найти гармонию между стремлением к детализации (частное) и желанием сделать обобщения, постигнуть некий концепт произведения (общее). А с некоторых пор для меня ещё и любопытно - узреть в тексте "имплицитного читателя". И прежде  чем поведать о тайнах сего молчаливого персонажа, несколько слов всё же скажу по поводу особенностей исследования художественной коммуникации в западной эстетике. На это редко обращают внимание, но эстетическая "заинтересованность" сдвигалась постепенно от автора-гения (Просвещение, романтики) через особый интерес к объективному (произведение), а это прежде всего позитивизм, социальный реализм и модернистские направления начала ХХ в., к реципиенту (читателю) - вторая половина   ХХ века (постмодернизм, герменевтика и рецептивная эстетика). Ныне мы обитаем в царстве Реципиента (читателя, зрителя, слушателя). Причины, по которым это произошло, анализировать не будем. Большинство ответов лежит на поверхности."Читатель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своём, а  в предназначении...Рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора." Так зафиксировал эту новую реальность Р.Барт в своей ныне уже легендарной статье "Смерть Автора" (1968г.). 

      Умер ли Автор окончательно - это нам совсем неинтересно, мы - Читатели и нам надлежит получить эстетическое удовольствие от чтения, обрести или изменить свою идентичность и, может быть, разгадать некоторые тайны мира и человека.   Но вот со всеми этими "делами" становится всё хуже. Время паралитературы, издателей-маркетологов и писателей-мерчандайзеров. Открываешь книгу и видишь набор отработанных приёмов по структурированию сюжета и клишированию характеров, невнятное смс-бормотание в диалогах и прочие всем уже хорошо известные "загогулины". И понимаешь, что в книге тебя встречают не как читателя, а аки потребителя отформатированного по жёстким правилам худ.продукта. Фаст-фуд он не только к кулинарии имеет отношение, он повсюду. Но не инвективы же расточать мы собирались? Тем более, смысла в этом обличении немного. Есть потребители и у паралитературы, и мы только  радости им желаем на сём поприще.      

      Всё же читатель, приступая к чтению, мечтает о "зазоре" между тем, кто он есть изначально как существо чувствующее и понимающее, и тем, кто возможно "прирастёт" к нему (или прорастёт в нём) в процессе чтения, изменит "горизонт" его ожидания. В 1972 г. В.Изер предложил использовать при исследовании процессов понимания и интерпретации текста понятие "имплицитный читатель". По сути, это сам автор, точнее его проекция на мир читательских ожиданий и уровней восприятия, тот читатель, которому суждено разгадать замысел автора, постигнуть не только денотаты, но и до скрытых коннотаций добраться, да и много иных читательских подвигов совершить при прочтении текста. А, если автор ещё и мастерски владеет словом, то  путешествие в мир текста и его чудесное превращение в подлинное художественное произведение станет для читателя безусловным эстетическим событием.   

      Именно с таким предощущением я недавно открыл книгу Ирины Валериной "Когда Шива уснёт...". В прологе автор задаёт высокую планку ироничности по отношению к реалиям текста, к ситуациям и отношениям, а это всегда "расчищает" "горизонт ожидания" читателя и выстраивает эстетически насыщенные векторы в процедурах понимания. "Ироническое" потом, безусловно, может исчезать, но ауру то его  никуда уже не спрятать, и оно или усиливает комический эффект при описании тех или иных героев или ситуаций, или выступает спасительным "фоном" при развёртывании трагического, снижая уровень патетичности. Пролог, кроме того, формирует мифологическую картину, которая и становится первичным каркасом для всей постепенно развёртываемой в романе художественной реальности. Шивайни как старший товарищ наставляет Эл Хима в устроении новых миров, "старые" боги передают "эстафету" новым, "молодым и рьяным". Хотя в классических вариантах такая передача власти или части полномочий сопровождается более кровавыми событиями (достаточно вспомнить отношения хтонических божеств и олимпийских богов в древнегреческой мифологии). Кстати, античные боги в романе никак себя не проявили - то ли слишком заезжены их образы в литературе и автор учла сие обстоятельство, то ли встреча с их некими вариациями нас ожидает  в скором будущем...В прологе, кстати, мелькает любопытный персонаж - бог-трикстер в виде белки, в дальнейшем он ещё сыграет свою роль нарратора под именем Йолупень, и это, безусловно, тоже намекает на то, что "имплицитный" читатель не чужд не только иронии по отношению к миру своего обитания, но и самоиронии, что, например для меня, всегда является показателем авторской зрелости.       И ещё один важный момент: мифологии - это своеобразный "фильтр", который задаёт  границы ожидаемого для читателя и (выскажу свою любимую идею)) выбирает "своих" читателей, понимающих смыслы и образы мифологических систем.    

       Итак, мы вошли в пространство романа...В нём три части по 11 глав каждая - глав, резко различающихся по размеру текста - от крохотной  3 главы первой части, где как раз и рассказывается об устройстве мироздания, до масштабных последних глав третьей части. И обнаруживается интересное соотношение этих трёх частей - 1:2:3, то есть автором предлагается не механистичная модель художественной реальности романа - всё поровну и жёстко пригнано одно к другому, но некое подобие разрастающегося древа, этакий "сад расходящихся тропок". "Имплицитный читатель" приветственно машет нам рукой...      

     Каждая часть романа имеет свои жанровые и сюжетные особенности - первая часть, самая короткая, напоминает "роман воспитания", вторая часть - в романном времени предшествует первой и похожа скорее на  мелодраму с усилением трагизма к её финалу, ну, а третья часть, самая событийная и динамичная, придаёт всему роману единство и завершённость. И именно в ней раскрывается суть фантастического допущения, на котором и выстроены сюжетные ходы и отношения персонажей - действо разворачивается в трёх параллельных мирах, на трёх планетах: Зимар, Земля и Зена. Три зоны событий, три варианта устройства человеческого (божественного) мира, три модели эстетического. Зимар - мир, где доминируют мужчины, где женственность изжита и присутствует только как функционально необходимое дополнение (материал для деторождения и "галмы" для утех элиты), Земля - мир, где мужское и женское сосуществуют, но гармоничности всё же лишены, и Зена - планета женщин, где мужчины рассматриваются как варвары, оставшиеся в историческом прошлом. Дихотомия "мужского" и "женского" - одна из важнейших идеологий романа, и автор предлагает нам путь гармонизации этих миров. Путь революционного преобразования прежде всего мужского мира. Так что потенциал для гендерных дискуссий в романе имеется. Тем более, система бинарных оппозиций выстроена художественно зримо и концептуально интересно: "мужское" - "антиутопия", а "женское" (мир Зены) - "утопия". Столкновение моделей мироотношения тоже очень актуально: Зимар - мир понимается как машина, механизм со всеми вытекающими из этого  следствиями, Зена - мир есть организм, живой и растущий естественным образом, человек (а точнее, женщина)) не механик, но садовник. Первая модель сложилась в эпоху Просвещения и до сих пор является актуальной, она основа идеологий модернизма, вторая по сути родилась уже во второй половине 20 века и стала одной из опор постмодернизма. Мир Земли в романе в этом плане противостояния утопического и антиутопического, механического и органического невнятен. Он скорее как поле для встречи "мужского" и "женского", очищенных от социального и идеологического. Мир, где рождается любовь и запускается процесс встречи всех миров. В художественном плане безусловной удачей автора является хорошо прописанная система отношений между мирами. Эта система персонифицирована через образы главных героев - Кира, Аш Шера (Тадеаша), Эви и Шав, что, безусловно, добавляет убедительности построенным моделям реальностей этих планет.   

        К характерам мы ещё вернёмся чуть позднее, а пока отметим то, что не показалось достоверным в описаниях социумов. И, если Зена более-менее воспринимается как вполне возможный женский мир - а какие претензии могут быть к организму? Растёт, как ему нравится, обеспечивает единство всех подсистем. Земля принципиально уведена из мира социального в мир межличностных отношений, чувств и эротических игр. Зимар же наиболее чётко структурирован и это постоянно подчёркивается описаниями отношений между элитой и массами (трибами), между властью и подпольем. Само собой, как в любом жёстко иерархизированном обществе, к элите относится незначительное меньшинство и это хорошо описано через картины жизни в городах элоимов (самые главные из них селятся в неких подобиях замков) и в переполненных обездоленными и угнетёнными массами предместьях.    Трибам запрещено деторождение и основной приток в них происходит из среды элоимов. Как это часто бывает и в современных земных социумах, массы пополняются неудачниками из элиты. Но вот это соотношение, указанное в 4 главе первой части - 5-6 человек из потока в 50 человек - кажется слишком незначительным, чтобы поддерживать правильное соотношение численности элиты и народа. И, кстати, элоимы в массе своей часто представлены в романе в несколько издевательском духе, описания их жизни и дел нередко предстают перед читателем в формате памфлета. Хотя, например, эстетически  любопытное упоминание в той же 4 главе неких сезонных ритуалов позволяло показать их жизнь и с более благородной стороны - всё же тысячелетия истории таят в себе и высокие идеалы, и формы прекрасного. И ещё один момент из жизни Зимара вызывает законное вопрошание. Это сфера сексуальных отношений. Вот на Зене это всё проговорено спокойно и обстоятельно - женщины практикуют гомосексуальные отношения и никого это особо не смущает. Мир Зимара лишился женщин достаточно давно и, если с деторождением проблема решается при помощи земных женщин, которые и не ведают  по сути об элоимах, то для удовлетворения своих сексуальных желаний и фантазий элоимы создают галм ( любопытно, что действо во второй части в основном происходит в Праге - месте рождения мифа о Големе). "Использованные" галмы попадают затем на социальное дно и участь их незавидна. Трудно судить о соотношении мужского населения триб и галм, которые им достаются, но, судя по всему, галмы - это большая редкость. Реальность мужских закрытых сообществ Зимара, скорее всего, аналогична схожим земным структурам. И это значит, что гомосексуализм будет непременным атрибутом в жизни всех этих триб. "Имплицитный читатель" что-то скрывает от нас)...   

        Но как бы нам не хотелось исследовать вместе с автором социальное и прочее устройство параллельных миров, рано или поздно наступает время героев - героев романа. Поль Валери очень точно в своё время подметил: " Герой вне катастрофы невозможен" и Кир - главный герой романа - сталкивается с катастрофой уже в первой части: это и резкое взросление при попадании в "минус-поле", и последующий конфликт с отцом. И далее катастрофы только множатся. И другие герои и героини оказываются в мире катастрофических событий и угроз. Это безусловный плюс для читателя - проблемы с "чужой" идентичностью оказываются очень осязаемыми и ценными для его собственной самоидентификации. Проще говоря, уровень сопереживания моделируется в романе на высоком уровне и читатель принимает "чужое" как "своё".

    А "имплицитный читатель" подсказывает нам, что главная катастрофа - это, конечно, Женщина. И поиски некоего скрытого, но как раз поэтому, и самого главного смыслогенерирующего концепта романа, завершаются в "чистой" читательской радости. Шав, Тали, Лия ведут Кира от одного подвига к другому, раскрывают его скрытые возможности, схожий процесс осуществляется в отношениях Эви и Тадеаша (Аш Шера). И даже "злодеи" Зимара - Тан Дарк и Слак-Поц "соблазняются" необычностью Эви. Ключевое понятие прозвучало - это "соблазн". Интересующихся "соблазном" как концептом я отсылаю к работе Ж.Бодрийяра "О соблазне" (1979г.).    70-80-е годы ХХ века - это время складывания понятийного инструментария постмодерна, это попытки разглядеть новую "реальность" мира, разгадать тайну "смерти" человека. "Производство" вытесняется "потреблением", реальное замещается символическим, ну а "желание"уступает "соблазну". Так видел начало постмодернистской эпохи Ж.Бодрийяр. И многие согласились с ним тогда и остаются в рамках такого понимания сегодня. "Желание"  Бодрийяр рассматривал как порождение "производства", как выражение жёсткого противостояния "мужского"-"женского", где "мужское" выступает безусловным лидером. "Соблазн" же связан со снятием Великого противопоставления (Восток наконец-то встретился с Западом) и с торжеством игрового начала. Как пишет Ж.Бодрийяр: " Мужское определенно, женское неразрешимо". Мужская тяга к объективному вытесняется женской субъективностью. "Соблазн" это "чистая игра", где важен сам процесс, где символическое значимее реального. Становление Кира как главного героя как раз и сопряжено с непрерывным нарастанием Соблазна - именно женщины совершают его истинную инициацию, они словно передают его друг другу. И Эвика Новотны понимает, что Соблазн правит миром и знает, как это пишется в 1 главе второй части, что "в основу скорого и, хотелось верить, успешного соблазнения полагались поочерёдно:  пенная ванна, чудо-маска с обещанным рекламой эффектом лифтинга, педикюр и прочие непобедимые приёмы..." Позднее подключатся ещё более победоносные - прогулки и еда. "Но разве Тадеаш Творцевич не соблазняет ответно Эви?" - спросит нас внимательный читатель. Тадеаш изначально - это Аш Шер, творец, завоеватель и повелитель, а вот когда он открывается миру своих чувств, то он открывает в себе "женское" или открывается "женскому", что, по Бодрийяру, одно и то же..."Женское" в Соблазне первично и оно открывает мир как набор вариаций, как игру, которая самоценна. И разрушительна по отношению к Богам. Ж.Бодрийяр очень ёмко выразил суть мировоззренческих установок разочаровавшегося ("заигравшегося") западного интеллектуала: "Мы не верим в бога, не "верим" в случай...Мы бросаем им вызов, а они - нам, мы играем с ними, а потому и не нужно, не следует в них "верить".Но, конечно, роман "Когда Шива уснёт..." не о западном интеллектуале 70-80-х годов и главным его героем оказывается Женское в различных своих ипостасях. Женские образы романа - это безусловная удача автора. 

         И несколько слов по поводу авторского стиля и присутствия самого автора в романной действительности. Язык романа высокохудожественен. Думаю, что такое определение вполне допустимо. Сюжетные конструкции и композиция в целом, речевые особенности героев - всё продумано и выверено. Замечательно, что там, где это было художественно оправдано, "прозвучали" стихи Ирины Валериной. Творческое обращение с мифологиями тоже произвело соответствующее эстетическое впечатление. Самая интересная для меня как читателя часть романа - вторая, именно в ней "имплицитный читатель" оказался наиболее близок и интересен для меня. По художественному уровню отдельной главы, наверное, выделил бы одну из самых больших по объёму глав романа - 7 главу третьей части. Роскошный диалог с Йолупенем (или Йолупнём?)) и чудесно прописанная встреча с соблазнительными (!) "пороками". Кстати, 8 глава этой же третьей части показала мастерское владение автором приёмом ретардации. К сожалению, в современной литературе и, тем более, паралитературе - это подзабытый приём. А ведь читателю тоже хочется порой "остановиться, оглянуться", отдохнуть от сильных переживаний, чтобы "двигаться" дальше.  И появление ( после долгого описания разного рода деталей и процедур) новой реальности - планеты Зена оказывает нужное воздействие на читателя.    Что вызвало некоторое сомнение? Например, удивление Кира при виде книги или маленьких девочек (11 глава первой части)...Он на протяжении всего романа показывает знание земной литературы, к моменту удивления уже учится в старших классах. Во всяком случае, элоимы же "творят" миры, где подобное не является чем-то необычным. И наверняка история и способы хранения и использования информации преподаются в младших классах элоимской образовательной системы. Но это домыслы "моего" читателя. Незнание Киром одного из лидеров Совета Слак-Поца тоже вызывает вопросы (5 глава третьей части) - а есть ли у него вообще базовые знания об устройстве социума на Зимаре? Кстати, в этой же главе Кир вдруг вспоминает пана Хронака, который был знаковым персонажем во второй части и никак не проявлялся в дальнейшем. Скорее всего, здесь имеет место "эффект автора", который постоянно удерживает себя, чтобы не подталкивать читателя в нужном ему (автору) направлении. А соблазн-то велик. Заметно присутствие автора в описании Эви во второй части, когда автор понимая, что поступков, демонстрирующих все лучшие качества героини, будет маловато, стремится дать заранее свои высокие оценки уму и обаянию Эви. И это по-своему симпатично. Автору же тоже не чужд Соблазн).

      Финал романа оказался многопланов и эстетически насыщен. Разные персонажи проговорили "последние" слова, открыли сокрытое в предыдущих частях. И задали новые возможные векторы развития сюжета и характеров. Сцена с детьми, кстати, напомнила и сюжетикой, и атмосферой классический рассказ Генри Каттнера "Всё тенали бороговы...", что  есть безусловный плюс для романа. И ироническая улыбка Шивайни в самом конце романа конечно же вызвала ответную у читателя. И породила надежду на скорую встречу с новыми книгами Ирины Валериной. Как некогда написал Эдмон Жабе: "Искусство писателя состоит в том, чтобы постепенно заинтересовать слова своими книгами". Уверен, что роман "Когда Шива уснёт..." уже привлёк внимание тысяч новых слов и они уже устремляются на соблазнительные белые пространства страниц. И читатели прислушиваются к нарастающему шороху букв и слов...