Фонтенбло

Вам, стихиям безмятежным,
Выть бы стоном неутешным,
Ливнем биться и грозой
Разрушать ночной покой.

Вам молчать ли в час безумный,
Лишь тебе ль, осколок лунный,
Одному сквозь сон смотреть,
Как находит гений смерть.

Тишина непостижима -
Со времён Афин и Рима
Знал ли мир иных светил,
Чей закат столь страшен был.

Здесь в венце его владений
Мгла скрывает акт последний
Жизни той, чей тяжкий след
Будет вечностью воспет.

Здесь античных драм художник
Не смешает красок должных,
Здесь поэт кошмарных снов
Не отыщет верных слов.

…

Беззаступной цитадели
Двор и залы опустели -
Мраком Фонтенбло овит,
Лишь в трёх окнах свет горит:

Свет, что власть лелеял прежде,
Стал отныне чужд надежде -
В ночь утратившему трон
Не смежает веки сон.

Он в виски напротив давит,
Ждя, что сон его оставит,
Что, проснувшись, он вот-вот
Мир покорным вновь найдёт;

Что от Сены и до Дона,
Славя орден легиона,
Сонмы преданных солдат
Вновь пред ним ряды сплотят;

Что помазанники божьи
Вновь свыкаться будут с дрожью,
Зная, что среди живых
Есть вершитель судеб их;

Что им молвленное слово
Разноситься будет снова,
Словно вера и закон,
Меж обязанных племён.

Но свеча уже не бьётся -
Лунный свет к лицу крадётся,
Будто шепчет он: “Представь -
Ты не спишь, кошмар есть явь…

“Ты, случайность спутав с роком,
Поспешил наречься богом,
Но нечаянным богам
Мир непрочный ставит храм.

“В стылом облике всевластья
Ты смотрел в глаза ненастьям,
Но бессмыслице земной
Безразличен образ твой.

“Ты свою лишь гордость тешил,
На укор, что в свете брезжил,
Отвечая - «Это я!
Мне средь вас ли есть судья?»

“Ты прощал двору измены,
Но соратникам бессменным
Тишиной сырых могил
За любовь и пыл платил.

“Ты, презрев покой и меру,
Обратив мечты в химеру
Верной лишь тебе звезды,
Сеял сам зерно беды.

“Раз тебя с победой каждой
Бес изводит вечной жаждой
Новой дерзости, то что ж -
В гибели покой найдёшь…”

…

Покорённые столицы,
Битых суверенов лица,
Окружённых войск конвой -
Проплывают чередой

Пред его недвижным взором,
Блеклым отблеском в котором
Отзывается луна, -
Словно ищет слёз она -

Слёз, что смертный взор едва ли
До сей ночи наполняли;
Слёз, в которых ночь вершит
Месть оспоренных планид;

Слёз, где пламенный, истошный,
Полный грёз и непреложной
Славой озарённый век
Разрешился и померк…

Сломлен меч, звезда разбита,
Предали семья и свита -
Те, чьих титулов цена
Лишь в его лучах видна.

И того, кто всех дороже,
Он обнять уже не сможет -
Плоть от плоти смела мать
У отца в злой час отнять.

Жалость к стонущим от боли
Унимал в нём холод воли;
Плачь же кровного дитя
Резал грудь, с ума сводя.

От любви в отце, бывало,
Будто бы безумство брало
Над суровым сердцем власть:
Сыну стоило упасть,

Как, скривив лицо от спазма,
Бледный, он шептал бессвязно:
«В Ельне вскрыл один снаряд
Головы восьми солдат».

Вдоль дорог, где трупы стынут,
Возвращаясь, нёс он сыну
С чувством трепетной вины
Сливы в сахаре с войны,

И войдя к нему средь ночи,
Молча мир в наследство прочил…
Прочит мир ему теперь
Числить сына средь потерь.

…

Как и в зыбкой славы годы,
В дни безжалостной невзгоды
Тягостных раздумий гнёт,
Будто приговор, влечёт

Твёрдую решимость вскоре:
С неизменным льдом во взоре
Неизменной статью слов
Он срывает сна покров -

Верной до сих пор прислуге,
Пробудившейся в испуге,
Он велит камин разжечь,
Принести мундир, облечь,

Дать чернил, воды и света,
Выйти вон и ждать рассвета…

…

Череда бессвязных строк,
Клятва, исповедь, упрёк…

“Слог виной пропитан, боже…
Пусть лакеев совесть гложет!
Оправданья не подстать -
Не велеть мне, так молчать!

“Раз не сон, то пусть уж веки
Смерть смыкает мне навеки -
Цианид милей, чем яд
Леденящих кровь утрат”.

Он невольником решенья
Рвёт с груди, что утешеньем
Было в мгле последних лет, -
Смерть ютящий амулет.

Тайный стражник суверена,
Что в войне бесчестье плена
Быстрой смертью разрешал,
Бледной плёнкой лёг в бокал…

И лучи луны застали
Нож, кружащий яд в бокале,
Миг раздумья, взмах, глоток,
Дрожь в руке, стекло у ног…

…

Словно вновь Москва извергла
Ад безудержного пекла!
Словно вновь Березина
Стужей режет плоть! Война

Снова жизнь калечит в гневе -
Только в нём теперь, во чреве.
Яд, как штык, утробу рвёт,
Меркнет взор, но не несёт

Избавленья смерть скупая.
Он, без сил на пол сникая,
В миг что быть последним мог
Вспоминает, как Дюрок,

Сжав распоротое брюхо,
Через боль шептал на ухо
Солнцу юности своей:
“Будь отцом моих детей.”

…

То ли яд извёлся, то ли
Он, крещёный при Арколе
Промыслом - благим иль злым,
По сей день неуязвим,

Но срывает боль чрез зубы
Стон, иль рёв скорей; ему бы
Пулю - сгинуть с ней в аид,
Но слуга уж в дверь стучит…

И герой, венец природы,
Средь бумаг, стекла и рвоты
Разметавшись на полу,
Гложет чёрную золу

С грубых рук слуги Хюберта
В сером мареве рассвета.

…

“Нет конца - мне так и впредь
Безысходной жаждой тлеть;

“Так и дальше, как поныне,
Мне влачиться по пустыне
Демоном земной тщеты;
Рвать иссохшие цветы

“Славы, преклоненья, чести -
Рвать их с дюн вражды и лести,
С спесью выжженных камней…
Спесь… мне вновь брести под ней

“Вдоль тех троп, где смерть искала
Цезаря и Ганнибала,
Где уже никто другой
Впредь не ступит вслед за мной.”