Шли по иссохшей прерии долго-долго...

Шли по иссохшей прерии долго-долго, солнце вставало из ковылей медовых, мяли быки крестовник и сон-траву… Посвист арканов тягучий и вой койотов… Эй, веселей, ковбой, всем своя работа: мили - тебе тянуть, лучнику - тетиву... Запад, как свиток раскрылся до горизонта, выжженной степью лёг перед жадным взором, стадо идёт по ломкой траве вперёд…  Суслики прячутся в норы, волнятся злаки, алые под копыта ложатся маки, вьётся ковыльных венчиков серебро…
Здесь ни Европа, ни Азия, здесь - другое, вот ты стоишь, повержен и околдован, да по колено - в облаке жёлтых трав… Вот ты идёшь к дымящемуся закату за миражом, в горицвета пурпурных латах, рыцарь Америки, мой бледнолицый брат.
Видя, что сердце орла тебе дал Маниту*, верили мы, что душой ты красив, как ликом, но отчего ты нам враг теперь, вразуми? Он отхлебнул из фляги неспешно виски и произнёс, покривясь на его английский: это не я, а политика, ты пойми...
Где-то в овраге койот надрываясь, плачет,  вы за народ мой простите меня, апачи, с кольтом рука тверда и бессмыслен взгляд…
 -Брат бледнолицый, там степь впереди дымится…
-Прочь отойди с тропы моей, краснолицый!
-Это моя земля…
-Нет, моя земля…
Горлом поймать стрелу с опереньем ярким… Белые люди, лихие ковбои, янки, скатом парчи золотой под копыта – степь… Высокотравных прерий прозрачный воздух, мёд перегонов тягучий, костры и звёзды, волчьи глаза, горящие в темноте…
-Что ты смеёшься, девушка-полукровка, спутаны в рыжих травах к Канзасу тропы, где твоё племя, где твой отец и мать?
 -Что ты, ковбой, я вскормлена у койотов, речи людской обучили меня кайова, пить и любить я выучилась сама.
Синие перья в косах густых и гладких, лёгкий венок на челе из кровавых маков, в узкой ладони змеящееся лассо… Пряный целебный дым от становий диких, женщин их, как из бронзы литые лики, песни шаманов, стон бубнов и крики сов…
Как ни крути, а у прерий свои законы, брат бледнолицый машет блестящим кольтом, вождь головой качает, печально-нем… Шли мы на Запад, трое нас было в мире: в фетровой шляпе дерзкий наездник Билли, девушка-полукровка и старый негр.
-Сыт твой народ и добром, и неправдой, знаю, на амулет мой, скажи мне, что будет с нами,  жаркою совестью щёки мне опали…
-Как отказать наезднице медновласой, твой я весь, - от Канады и до Техаса… Слышишь как нынче глух наш военный клич?
-Я заклинаю тебя миражами прерий, тёмною пряжею клевера и пырея, не нарушать закон, что жесток и слеп… Огненным мёдом степей, суховеем жарким, персями англичанок и индианок, вскормлены мы на дикой этой земле...
Вьются в люпине синем к посёлку тропы, вышли мы к колонистам, нас было трое, чуть постояли на склоне цветочном и переглянулись, да молча коней хлестнули, снова в луга бескрайние повернули и за холмами скрылися в тот же миг.
Что это? Слышишь, вроде -  шаманский бубен, хочется пить, пересохли от ветра губы, небо, - что купол выцветший восковой… Дымом целебным от лагерей индейских, медными косами бледнолицых пленниц, сердце моё опутано, как травой…
Над протестантской церковкой звон несётся, в алые маки равнины садится солнце, Запад закатный торжествен и величав… Стадо коров возвращается с водопоя, бьётся подобно прибою в кольце ковбоев, плети свистят, и окрики льют печаль…
Если же ранчо хозяйское выйдет дымом, мы убежим к индейцам твоим любимым, я обещаю, братишка: ты будешь там… Девочка с Дикого Запада: джинсы, косы, кольт у бедра и обветренный звонкий голос, ты ли единокровная мне сестра?
Из под копыт пугливо взметнутся птицы, флаг над салуном забьётся и вновь обвиснет, но не застанут солдаты уже нас здесь… Кружится голова, и летят равнины, мили прострела лилового мчатся мимо, быстр мой мустанг и крепка рука на узде.
Шляпа из фетра, клетчатая рубаха… Где мне искать тебя теперь только, парень, пастбища Запада тайны свои хранят… С честью ковбой обвенчался под диким ветром, девочка, переселеночка, королева, я не вернусь, если сможешь, - прости меня.

Маниту – индейский термин, аналогичный «душе», «духу» или «силе», дух, бог.
06.-14.04.17.