Точка Чарли

В жаркий июньский день, несмотря на желание отпраздновать День молодежи, моя беременная мать, почувствовав недомогание, решила остаться дома. Позже, с высоты прошедших лет, на мое пятидесятилетие она скажет: «Родившись в этот день, ты сама выбрала свою судьбу». Так и вышло. Я в свои годы молода душой и отлично выгляжу. В детстве, по сути, во мне жили два ребенка: один тихий и послушный, а другой — бунтарь, стремящийся познать жизнь на своем личном опыте. Самостоятельность проявлялась с самого детства. Если со мной поступали несправедливо по моим детским меркам справедливости, я не бежала жаловаться отцу, внештатному сотруднику милиции, а пыталась решать свои проблемы сама. Однажды я даже не побоялась подойти к старшекласснику Ваське Чуркину и обвинить его в клевете, что я люблю соседского Женьку. Он выше меня на голову стоял и жалко оправдывался: «Это не я, Тань. Чес слово, не я!». А с Женькой соседским, меньше меня на полголовы, я просто дружила.Проводя после школы свободное время на улице, я всегда находилась в центре разных событий.«Бандурша», быстро домой! — с возмущением орал отец. — Вот дождёшься у меня! Отлуплю, как сидорову козу!». И я его слушалась. Будучи внештатным милиционером, для меня он был непререкаемым авторитетом. И если разрешалось гулять до десяти вечера, то, значит, ровно в десять вечера, ни минутой позже, я была дома. Лишь только переступал порог дома, меня встречал извечный вопрос: «Курила?». И если я отвечала: «Нет», он, целуя в щеку, желал спокойной ночи. Отношения на полном доверии. Наверное, и врать я поэтому не умею. Конечно, врала в детстве и не единожды, но каждый раз мои 'враки' всплывали тут же. И наказания шли следом. Поэтому мне легче было признаться сразу, чем после часами выслушивать нотации о вреде курения. Хотя сам он, так и не бросив курить, умер в пятьдесят четыре года.Родилась я и выросла на побережье Черного моря. И все мои мечты только о море и были, что не удивительно. Не единожды я рвалась на отделение океанологии Питерского института погоды. Учитывая специфичность профессии, в группу набирались одни мальчики. И всякий раз, не найдя себя в списках поступивших, я негодовала о несправедливости и дискриминации женщин, упорно не сдаваясь. Но после очередного провала поступила в техникум на отделение метеорологии. Это я сейчас понимаю, куда меня всегда несло. Позже, работая младшим научным сотрудником на судне погоды «Виктор Бугаев», мне пришлось прочувствовать все тяготы океанологов на своей «шкуре». За отличную учебу меня рекомендовали в кандидаты на «загранку». Проверялась вся моя подноготная, моя лояльность к КПСС и на знание всех орденов партии. И вот, пройдя все тяготы отбора, меня допустили к рейсу. Взяв подписку о неразглашении, в начале августа 1984 года я вылетела в Одессу. Десятый рейс был с заходом в два порта мира. Утвердив экипаж в сто шесть человек. Судно под песню Юрия Антонова «Ах белый теплоход!», сопровождаемое катерами, вышло в море.Загрузившись в Севастополе метео ракетами, мы взяли курс на Атлантику. Сделав несколько заборов воды в Черном море по программе мониторинга загрязненности морских вод, мы, наконец, через пролив Босфор вышли в Атлантику, направляясь на точку «С» с кодовым названием «Чарли». В сущности, точка «С» — это никакая не точка, а квадрат в океане. Со стороной в десять миль. Центр квадрата «Чарли» лежит на 52, 45' северной широты и 35, 30' западной долготы. Это примерно на полпути между Ньюфаундлендом и Ирландией. Нелегкая океанская станция досталась нашей стране. Столкновение теплого Гольфстрима и холодного Лабрадорского течения постоянно рождали дожди и туманы, Гренландия присылала антициклоны, а из Карибского моря долетали отголоски тропических ураганов. И на судне часто включался противотуманный зуммер. Противный звук часами висел над «Чарли», предупреждая нерадивых рыболовов. Я помню, когда в нас чуть не врезалось судно японских рыбаков. Из тумана выползло какое-то чудовище и бесшумно проследовало мимо. Рыбаки тогда вплотную прошлись к нашему борту, едва не задев висящий трап. А в хорошую солнечную погоду над судном с гулом низко пролетали канадские самолеты, сверкая своими шестипалыми звездами. Но привлекали они только нас, студентов, никогда не видевших таких вот монстров. Нас интересовало все. Каждый раз, когда по громкой связи раздавалась речь вахтенного: «Кто желает посмотреть на Гринго, просьба пройти к левому борту», все студенты с топотом бежали на левый борт. И, свесившись вниз, пристально всматривались в воду. Гринго — это тупорылые маленькие киты, часто мелькавшие фонтанами на горизонте. Встретить их можно по всему Мировому океану. Гринго отличаются дружелюбным характером, и у них очень сильно развито социальное поведение, которое порой может привести к печальным последствиям. Киты выбрасывались всем стадом на сушу. Но самая интересная встреча произошла с китом-убийцей — касаткой. Черно-белая спина с огромным плавником, ниоткуда появившись, стремительно плыла прямо на нас, не сворачивая в сторону. И думалось: «Вот сейчас врежется! Разобьётся о борт». Но касатка, грациозно поднырнув под судно, через некоторое время показалась с другого борта. Так и не сбавляя скорости, она вскоре потерялась из виду.
Научные суда ходили в рейс круглогодично, без перерыва. Одно судно через три месяца сменялось другим. Всего судов погоды в ГОИН* было пять. И все они предназначались для работы в океане. Наш рейс выпал на осень. Бархатный сезон, когда Атлантика "штормила не сильно". Сразу по приходу установилась автоматическая буйковая станция для сбора информации. Она напоминала гигантский пенопластовый поплавок, который держал на якоре четырех километровый трос. На трос до глубины двух километров навешивались приборы. Датчики сообщали океанологам на поверхность о скорости и направлении течения, температуре, солености и химическом составе воды. И не забывайте, что шторм, ветер, волны, порой доходившие до пятнадцати метров. А в эфир должно было идти и шло "метео". И Сидя в уютном помещении и наблюдая, как трудно дается работа на нижней палубе, я радовалась, что я метеоролог. Хотя на самой верхней палубе нас укачивало сильнее, чем на американских горках. Иногда казалось, что качнись сильнее, мы обязательно коснемся флюгером воды и перевернёмся.
Каждый человек в рейсе имел свое время вахты. Например, с 8.00-12.00 и с 20.00-24.00. Рабочий день разбивался на две части: работа и отдых.  Такой метод загруженности работой не давал тоскливым мыслям о доме надолго поселиться в сознании. И если это все же случалось, я запиралась в каюте на койке и, уставившись лицом в переборку, погружалась в свою меланхолию.  В такие минуты требовалось простое человеческое тепло. Вот студенты и группировались, чтобы не оставаться с одиночеством один на один.
В то советское время ни один рейс не обходился без нужных людей из комиссии по выездам за границу. Задачей их было следить и подслушивать за всем экипажем и доносить о неблагонадёжных. Не дай Бог, кто надумает сбежать с судна и остаться за рубежом навсегда. Примеров было много, и следили за всеми строго, особенно за новенькими. А новенькими были студенты.  Мы знали этого «специального агента» в лицо и в любой удобный момент старались над ним подшутить. Всякий раз, собравшись у мальчишек, мы знали, что нас обязательно будут подслушивать. И мы проказничали. Один из нас открывал дверь каюты и, застав «агента» врасплох, предлагал ему войти.  Но, видя его немой отказ, дверь закрывалась сразу. А мы, беззвучно смеясь, корчили ему рожицы.  Всего в рейс попали шестеро студентов, четверо «институтских» да мы с Лилей технари. Собираясь, мы уплетали купленные на общие деньги компоты и придумывали всякие развлечения, чтобы чем — то разнообразить свое свободное от вахты время. Порой нам удавалось выпросить в долг немного конфет, что случалось редко, но мы честно делили конфеты поровну.  Чувство голода присутствовало постоянно, хотя кормили сытно и регулярно. Но молодой растущий организм, попавший в стрессовую ситуацию, требовал своего, и мы не пропускали ни одного полдника. На полдник давались чай, свежие фрукты и йогурты, которые в Союзе появятся намного позже.
Научные суда ходили в рейс круглогодично, без перерыва. Одно судно через три месяца сменялось другим. Всего судов погоды в ГОИН* было пять. И все они предназначались для работы в океане. Наш рейс выпал на осень. Бархатный сезон, когда Атлантика «штормила не сильно». Сразу по приходу установилась автоматическая буйковая станция для сбора информации. Она напоминала гигантский пенопластовый поплавок, который держал на якоре четырех километровый трос. На трос до глубины двух километров навешивались приборы. Датчики сообщали океанологам на поверхность о скорости и направлении течения, температуре, солёности и химическом составе воды. И не забывайте, что шторм, ветер, волны, порой доходившие до пятнадцати метров. А в эфир должно было идти и шло «метео». И, сидя в уютном помещении и наблюдая, как трудно даётся работа на нижней палубе, я радовалась, что я метеоролог. Хотя на самой верхней палубе нас укачивало сильнее, чем на американских горках. Иногда казалось, что качнись сильнее, мы обязательно коснемся флюгером воды и перевернёмся.
Каждый человек в рейсе имел свое время вахты. Например, с 8.00-12.00 и с 20.00-24.00. Рабочий день разбивался на две части: работа и отдых. Такой метод загруженности работой не давал тоскливым мыслям о доме надолго поселиться в сознании. И если это все же случалось, я запиралась в каюте на койке и, уставившись лицом в переборку, погружалась в свою меланхолию. В такие минуты требовалось простое человеческое тепло. Вот студенты и группировались, чтобы не оставаться с одиночеством один на один.
В то советское время ни один рейс не обходился без нужных людей из комиссии по выездам за границу. Задачей их было следить и подслушивать за всем экипажем и доносить о неблагонадёжных. Не дай бог, кто надумает сбежать с судна и остаться за рубежом навсегда. Примеров было много, и следили за всеми строго, особенно за новенькими. А новенькими были студенты. Мы знали этого «специального агента» в лицо и в любой удобный момент старались над ним подшутить. Всякий раз, собравшись у мальчишек, мы знали, что нас обязательно будут подслушивать. И мы проказничали. Один из нас открывал дверь каюты и, застав «агента» врасплох, предлагал ему войти. Но, видя его немой отказ, дверь закрывалась сразу. А мы, беззвучно смеясь, корчили ему рожицы. Всего в рейс попали шестеро студентов, четверо «институтских» да мы с Лилей технари. Собираясь, мы уплетали купленные на общие деньги компоты и придумывали всякие развлечения, чтобы чем-то разнообразить свое свободное от вахты время. Порой нам удавалось выпросить в долг немного конфет, что случалось редко, но мы честно делили конфеты поровну. Чувство голода присутствовало постоянно, хотя кормили сытно и регулярно. Но молодой растущий организм, попавший в стрессовую ситуацию, требовал своего, и мы не пропускали ни одного полдника. На полдник давались чай, свежие фрукты и йогурты, которые в Союзе появятся намного позже.
Немного о рейсе. После ухода капитана на пенсию на «В. Бугаев» назначается другой капитан, моложе. Под его командование со всей страны собирается экипаж, разношерстный, не притершийся и непредсказуемый. И для снятия возможной напряженности был послан известный в ГОИН ансамбль, или группа, как сейчас называют, «Чарли». Две гитары, барабанщик и пианист. Всего четыре музыканта играли известные произведения мастерски. И они по рекомендации старшего помощника: «Привлечь молодежь!» взяли одного мальчишку и нас, девчонок. Наши писклявые альты четко выделялись на фоне баритона солиста. Но сам факт, что в группе есть: «Девочки!» — собирал на концерт весь экипаж.
Самые волнительные дни наступали перед закрытием разреза и отходом в Союз. Нервное напряжение и усталость зашкаливали. Волнение чувствовалось во всем. Все ждали смены. Никому не хотелось оставаться на точке еще на один срок. И вот на горизонте показался наш сменный корабль, наш отпуск и спокойная жизнь на берегу. Пришла еще одна приятная новость: на судне была наша подруга по учебе. Узнав об этом, нам разрешили поговорить с ней по прямой связи, официально пригласив на капитанский мостик. Но как же все рассмеялись, когда вместо ожидаемого девичьего приветствия, транслируя на весь мир, в эфир пошло: «Привет, обезьяна! А вот и мы, пожарные машины!». Эти студенческие приветствия пришли сами собой на ум, говоря о том, что, несмотря на возраст, мы еще дети, не понимающие, что взрослая жизнь уже вошла в нас с этим рейсом, тяжёлым и очень опасным. День отхода в Союз начался с утра. Драилась палуба добела, а на кухне готовился праздничный обед. И вот час отхода настал. На палубу вышли все свободные от вахты. Мы кричали с Лилей в один голос: «Тоня...». А она, не слыша ничего, махала в ответ. И мы понимали, что у нее все хорошо.
Но почему-то было очень грустно оттого, что вскоре, окончив техникум, мы расстанемся с ней навсегда, разлетаясь по разным городам. Тоня улетит на труднодоступную станцию и выйдет замуж за летчика. Лильку не дождется жених из рейса, и она тоже улетит на ТДС. А я отправлюсь покорять арктические просторы. И там, сидя за пультом локатора, буду вспоминать своих подруг родом из той поры густых туманов и правдолюбивой юности сродни с детством. И недоумевать: «За что же Надька так не любила боцмана?».

*МРЛ-5 — метеорологический локатор.
*ТДС — труднодоступная станция.
*Замполит — Заместитель по политической части.
*ГОИН — гидрографический научный институт погоды.