Он всегда понимал, что она не модель...

Их однажды свел вместе шутливый Апрель.
Как по Чехову - "Толстый и тонкий"
Он всегда понимал, что она не модель,
Но влюбился в нее, как мальчонка.

Он любил. И гордился ее полнотой.
Называл ее лучиком света.
И считал несомненно, что только такой
Быть могла у Шекспира Джульетта.

Он считал, что она краше всяких чудес,
Что создал в этом мире Всевышний.
Он любил сладострастно ее лишний вес.
И считал, что он вовсе не лишний.

Каждый миг с ней казался столь сладок и мил.
Но когда ночь все тьмой укрывала,
Уходил он на кухню и нервно курил.
Вновь душа в теле вдруг застывала,

Пробирался под кожу неистовый страх,
Пот струился и руки немели.
Ведь любила она, чтоб ее на руках
Он любовно носил до постели.

И когда наступал тот ответственный миг,
И лилась трель "Джульетты" из зала,
Он себя убеждал, что он все же мужик...
И его, если что, ждет Вальгалла...

И опять утопая в изгибах жены,
Предвкушая возможные муки,
Он под туш мелодичный усталой спины
Поднимал ее нежно на руки.

Напрягаясь, дрожал, как осиновый лист,
Вены жутким узором взбухали.
Он невольно познал все, что терпит штангист,
Когда рвется к заветной медали.

Он себе ощущал, словно рыба на дне,
Но в тяжелые эти моменты
Лишь сильней прижимался щетиной к жене
И на ушко шептал комплименты.

Он не раз мог упасть, но всегда доносил.
А потом еще нес ей конфеты.
И, валясь рядом с нею почти что без сил,
Любовался улыбкой Джульетты.

И пусть часто пугал час вечерний его.
Прикрывая усталые веки,
Он уверен был - это все стоит того,
Чтобы с нею остаться навеки.

И не важно, что он ее носит с трудом
И что спину лечить будет к лету.
Он любого ударит, кто скажет о том,
Что ей надобно сесть на диету...