Однажды в конце времён

                1
Однажды в конце времён,
когда мой так называемый дух,
истыканный шпильками, весь в порезах,
раздулся плотью моей, опух,
в любовью изодранной фрачной паре
я рыскал в птичьей пещере старой,
на острых камнях балансировал, падал,
задыхаясь выскакивал, жив пока,
рот разевал, глотал облака.

Из пробок сбитые корабли
меня по морю несли, качаясь,
лица, калёные как угли,
матросов в небе жарко вращались,
мужицкий бог поднимал волну,
земля скакала как кенгуру,
перья летели из гроз изнанки,
центра земли пылились останки,
с ними мороз затевал игру.
На гребне Уэльса фрачная пара
моя дорвалась в пылу угара,
скала, как игла, зашивала дыры,
но петли падали в бездну мира,
где космос с запахом перегара.

                2
Дурацкий костюм мой страдал, отчаясь,
мы с ним над гробом чьим-то вращались –
птичник кажись или прочий призрак,
над ним я висел как Железный Бисмарк,
капюшоном совиным, орлиным когтем,
и в грудь его бил заскорузлым локтем.

Портной, нас вместе с костюмом сшивший,
в тучах и в море тихонько живший,
ощипал мне крылья как дохлой утке
и сам подивился собственной шутке,
идола взглядом убрал прореху,
акульим зубом сверкнул для смеха.

Вот так я, дэнди морей безбрежных,
ощупал палубу взором нежным,
а был сей корабль звоночками выстлан
и гонгами, был он навстречу выслан
моей иссушённой полётом плоти,
но я промахнулся в волшебном гроте

и палуба мимо и сладкий омут
мне твердь заменил, так люди и тонут.
Мне голос ребёнка слышался в камне.
Никогда, никогда на сушу не встать мне,
и рукой в рукаве изодранном толщу
воды я гладил, глотавшей мощи.
Теперь уж невидим, расслаблен, волен,
на дне доживу, словно кость, спокоен.