Стихи в октябре

Тридцатый мой год, посвящённый небу,
притопал как лось за буханкой хлеба,
и цапля, монахиня топи, тоже
лепту внесла, хоть меня моложе.
Вода молилась голосом чаек,
и скучно было воде молиться.
А город спал, в этот день врастая,
чтоб с новым годом моим сродниться.

Мой день рожденья водой был мечен,
птицы имя моё называли,
чайки над морем ставили свечи,
фермы как голуби ворковали.
В дождливую осень я поднимался
и под ливнем шёл все годы, все дни.
Прилив за мной по дорогам гнался,
а город свои зажигал огни.

Весна закатала жаворонков в тучу,
а кусты шевелились от чёрных дроздов,
аж пока октябрь их всех не замучил
и осел тяжело на плечи холмов.
А я всё жил и ходил и слушал
и певцов всех этих запоминал.
Зимой всё делалось строже и суше,
холодный ветер в шторм время гнал.

Я помню бледных дождей завесу,
дрожащую гавань и там вдали
видение церкви поближе к лесу
с ноготь размером, и звёзд угли.
Пронизывал шпиль туман как иголка,
а дальше замок серой совой.
Но летом сады цветущие только
глаз хватал в дали голубой.

Благословенна память начала,
чудо весны, воздух сладкий как мёд,
ягоды, персики. Ночь привечала,
сны набивая под ласковый свод.
Как ясно я вижу ребёнка тем летом
в забытое утро и рядом с ним мать,
солнца огненный шар и параболы света,
а ниже зелёных церквей благодать.

Детства поля дважды дороги сердцу
и слёзы ребёнка горят на щеках.
Открылась в груди заржавевшая дверца,
словно ребёнка держу на руках.
Лето мёртвых прислушалось каменным ухом
и шёпот наш слышит и радость и боль.
И деревья и птицы и рыбы и мухи
тайну времени щупают словно прибой.

Почему бы не радоваться дню рожденья,
особенно если погода тиха.
И мёртвый ребёнок так рад возвращенью
и даже поёт, перегревшись слегка.
Тридцатый мой год, посвящённый небу
и летнему полдню и морю вдали.
Холмам хвала и любви и хлебу,
и это всё себе посули.