Помяни мя...

Вот ты говоришь, что будущее скрыто в самом человеке и присутствует в нём каждое мгновение. Пусть так. Но как с этим связать вот такое?
Вчера после «Купальской ночи», конечно же, чувствовала себя неважно. Словно какой-то некто нещадно беседовал со мной:

- Вот ты говоришь: ночь. А между прочим, день был. Да и почему Купальская? Рождество-то Иоанна Предтечи в июле было, а теперь август. Не Рождество, а Успенье. Понимаешь, Ус-пень-е!

- Но ведь август – это же Аве Густ, то есть радуйся, внезапно хлынувший дождь, или внезапно хлынувшему дождю, - робко пытаюсь оправдаться я.

- Ну и что? Ты что, венок, что ли, в воду бросала? Прости, но это было больше похоже на грязную, засаленную, залитую маслом спецовку…

- Но мне было так хорошо и легко после этого. Ты действительно думаешь, что это было очень отвратительно?

- Конечно. Мало того, что ты осталась в сорочке, ты и венок оставила при себе.

- Нет-нет, венок я весь бросила в воду.

-Ох, уж мне-то не лги. Самые яркие, самые красивые цветы ты утаила. А хочешь ещё, чтобы он тебя любил.

- Чтобы он любил? О, нет! Я просто хочу любить его сама. Просто сама; так тихо, безответно, молясь о его счастье.

- Ну, дорогая моя, чтобы его любить мало быть просто неудачницей. Тут надо гореть, сиять, сиять звёздным светом.

У меня больше не было аргументов в своё оправдание. Мысль замолкала, покрывалась тоской, разочарованием. И уже совсем поздно вечером решила заглянуть в православный календарь. Это такая книжечка – «Год души» - календарь за 2012 год. И что бы ты думал? Там на числе 30 августа высказывание Николая Сербского, говорю своими словами: «Вы иногда ощущаете на себе присутствие Божье. Вот, например, вас сняли с должности, на которой вы работали много лет. Но вы молились, и оказалось, что Господь уготовал вам лучшее назначение».

Это ли не чудо? А ведь тридцатое-то – это будущее. Это будет только завтра. Завтра я как раз буду ходить с обходным листом.

Наверно не всегда будущее, как и настоящее и прошедшее, определяется самим человеком, оно ещё присутствует и вне его и управляется как бы не только им.

Не будем ни о чём грустить. Я буду безмерно благодарить Господа за его подарок – возможность беседовать с тобой. У меня есть стих, его я писала в своё время своему сотруднику, переводчику с немецкого, он был немец по национальности и насовсем уезжал от нас в Германию.

Несправедливою бывает к нам судьба,
И сердце жжёт её неведение это.
В зените юности горит твоя звезда,
А от моей, увы, лишь только эхо.

И близость душ, и пониманье глаз
Она порой жестоко разлучает.
А каково покинутой душе
Она, что ей, не знала и не знает.

Но я безмерно благодарна ей,
Что так она со мною поступила:
Хоть в качестве сотрудника тебя
На миг душе моей так щедро подарила.

Я не испытывала к нему чувств, отражённых в стихе. Он был просто хорошим мальчиком. А чувства наверно от того, что немец и что – в Германию. Я обожаю немецкий и обожаю Германию. Кстати, у меня там тоже есть приятель. Мой коллега – европейский патентный поверенный. У нас интересным образом завязалась переписка и продолжалась достаточно долго. Я писала на немецком. Он знал несколько языков, в том числе русский, но очень меня просил, чтобы я ему писала именно по-немецки. Говорил, что это так умилительно, читать мои письма. Мы редко пишем друг другу, и вот почему:

Во-первых, у немцев совершенно не принято обсуждать какие-либо личные вопросы. Ну совершенно никакие. Ни о работе, ни о семье, ни о каких бы то ни было своих мыслях – всё это дурной тон. Писали друг другу в основном о погоде, да о природе. Например, он отдыхал на озере в Альпах и подробнейшим образом описал мне, чем их там кормили, какие животные встречались на его пути, он ехал туда на своей машине, каких он видел там бабочек, имеются в виду, конечно, насекомые. Интересно. Но всегда хотелось чего-то большего, и главное чувствуешь, что он мог бы это большее дать, но сдерживается, - не принято… дурной тон…

Во-вторых, совершенно разный менталитет. Мы обменивались мнениями по поводу творений русских и немецких поэтов-классиков. Я ему посылала наши переводы их поэтов, он мне – их переводы наших. Он тоже поэт, тоже писал стихи, но совершенно, как любитель. И в один прекрасный день он прислал мне своё стихотворение, на немецком языке, которое он назвал моим именем. Я понимала каждое использованное им слово, но смысл! От меня уходил смысл. Тогда я и поняла, что наша переписка не может продолжаться долго. Она и сейчас, можно сказать, не окончена, я иногда, как взгрустнётся, пишу ему. Но у нас с ним не может быть главного – понимания глубокого смысла. Это понимание, да и сам смысл у русских и у немцев находятся на разных параллелях.

А стих для сотрудника почему-то стал вдруг актуален сейчас. Может, когда я его писала, я уже предвидела нечто другое?

Ещё я не рассказала тебе о чувствах сестры и брата. У меня есть брат. И у меня в сердце очень много к нему чувств любви. Он ничего никогда для меня не жалел, отдавал мне всё, буквально всё. Я иногда спрашивала: а ты сам-то этого разве не хочешь? Он категорически отвечал: Нет! Он всегда меня любил и любит, но мои чувства к тебе другие. Они действительно не похожи на чувства взрослых, но на чувства сестры и брата они тоже не похожи.

Я просто уверена, что мне пора уже молчать. Молчать, молиться и ждать. Чего ждать? Встречи! Встречи с тобой. Когда она будет? Не знаю! Может завтра, а может через год, а может через сто лет. А теперь Господь предлагает нам помолчать. А то и правда, переговорим всё, а потом встретимся через сто лет, и сказать друг другу будет нечего.

***
В общем, да – ухожу. Только что написала заявление по собственному желанию. Сейчас расскажу, как я до этого дошла.
Когда мне в начале августа предложили уволиться по собственному желанию, это было для меня, как гром среди ясного неба. И во всём этом красной нитью – прекращение нашего с тобой общения. Я никак в этом не могла постичь волю Божью. Вот тут немножко окунусь в мою профессиональную сферу. Придётся немного потерпеть!

Это было давно, я только пришла на завод. Мне дали объект, который я должна была курировать. Почти в первый же день начались звонки из цеха: Придите, разберитесь. Прихожу. Семь во всю глотку орущих на меня мужиков трёхэтажным матом: Когда вы, наконец, прекратите издеваться над нами?

Смотрю. Оказывается, они собирают подопечный мне агрегат, а по местам сварки – огромные дыры, такие, что человек влезает. Они все орут: Как же это можно было так рассчитать размеры, что ни в зуб ногой? Я была просто в ужасе. Я всё думала: Ну ладно конструктор, он может быть не очень квалифицированным, детали действительно сложные. Там соединялись два цилиндра, гнутый по спирали лист и наклонный цилиндрический лоток; а размер агрегата, ни много, ни мало, семь метров в высоту; короче, действительно сложно. Но ведь есть же главный конструктор! Почему он не сел, не бросил все свои дела и не рассчитал, наконец, детали так, чтобы при вальцевании и последующей сборки, хоть дыр-то с человеческий размер не было. Дыры-то мне потом убрать удалось – большая общая тетрадь расчетов, и это только для одного типоразмера, а их было всего пятнадцать. Но после этого я стала делить людей на две категории: тех, кто может решать задачи, и тех, кто их решать не может. Во вторую категорию, к сожалению, попал и главный конструктор. А вся эта вторая категория перестала для меня существовать. Это было что-то, вроде корзины на компьютере – пока не удаляем, но и в работе они не пригождаются.

Потом оказалось, что такая градация – это грубо, требовалось уточнение. Попробую пояснить. Как-то раз мне в руки попала книга «Занимательная математика», автор, кажется англичанин. Двести с лишним листов задач, интересных. Я решала, получала столько радости, а поделиться этой радостью было не с кем.

(В этой связи, ещё кое-что расскажу. Когда изучала английский, естественно не обошлась без самоучителя Эккерсли, наверно через него прошли все, изучающие английский. Там такие великолепные произведения, чисто английские в подлиннике! Такая радость! На тот момент у меня в отделе было три переводчика с английского. Говорю: Почитайте, вам-то это ничего не стоит. А самоучитель в четырёх томах. Два-то из них они почти затёрли до дыр. Я говорю: Прочтите третий и четвёртый, порадуйтесь со мной. И надо же, не читали, - не хотели).

Так вот, про задачи. Одна из них мне невероятно понравилась. А у меня есть приятель, особенность его заключается в том, что он умный. Я решила проверить, решит он эту задачу или нет. Я по телефону продиктовала ему условия. Часа через два он мне позвонил, он её решил. Был так счастлив, благодарил меня безмерно, говорил, как это я могла угадать, что это принесёт ему столько радости. Говорил, что он ничего не мог делать, пока эта задача была не решённой. Вот! Вот в чём стало заключаться это уточнение. Я стала выделять не просто людей, умеющих решать задачи, я стала выделять тех, кто не мог заснуть, пока поставленная перед ним задача не решена. Остальные тоже помещались в корзину. Людей, о которых я говорю, раньше было много, теперь они тоже, конечно, есть, но их становится всё меньше и меньше.

Короче говоря, в той сфере, которая была вверена мне, после моего ухода останется только один человек. Она моя воспитанница. Она, конечно, всем хороша, но не из таких, кто не переночует с нерешённой задачей.

Так вот, я у Господа-то и спрашивала: Что же? Почему я должна уйти, да ещё по собственному желанию? Ведь Ты-то знаешь, что я ещё очень нужна заводу. Пусть сейчас я не используюсь в полную силу, но хоть могу определить, где находимся, могу быстро ввестись, если вдруг проснутся и захотят выпускать конкурентоспособную, а лучше сказать высококачественную, продукцию. Тебе-то этого ничего доказывать не надо.

Тут я ещё должна немного пояснить, что же такое конкурентоспособная продукция. Конечно, я буду иметь в виду только объекты тяжелой индустрии, с лёгкой тут имеются различия. В производстве машин крупных, тяжелых, экономически значимых очень важным этапом является этап разработки. Сюда включается научно-технический подход, то есть надо не просто изготовить объект по чужому чертежу или проекту, надо самому этот чертёж или проект сделать. А чтобы его сделать, нужно учесть очень много факторов, важными из которых являются не только сами необходимые технико-экономические  эксплуатационные показатели, но и необходимость выбора наилучших из уже достигнутых в мире решений. При этом, естественно, соблюсти все нормы, относящиеся к вопросам правовой охраны промышленной собственности. То есть, либо ты сам делаешь своё, воплощаешь свои собственные мысли и, естественно оповещаешь об этом весь заинтересованный мир, или ты вынужден воспользоваться чужими мыслями и покупаешь их по всем правилам мировой торговли. Эти нормы, предъявляемы к этапу проекта, регламентируются международным стандартом ISO группы десять тысяч. Так же этому вопросу посвящены ряд национальных стандартов, так называемых, ведущих промышленно развитых стран. Так вот, в нашей стране сейчас с этим туговато. В СССР существовал стандарт постановки продукции на производство. Там включались этапы проектных работ. Но руководство имелось директивное. А что такое директивное руководство – делайте так, как делают немцы или там ещё кто-то. Такой директивный подход, во-первых, субъективен, во-вторых, склонен к подражанию, а значит, возникает максимальная возможность нарушения прав на интеллектуальную собственность. Поэтому сегодня уже во многих странах мира, прежде чем приступить к проекту, анализируют полностью всю ситуацию с этим объектом, потом выбирают вариант будущего проекта. Используются аналитические методы управления. Техника конкурентоспособна только тогда, когда она воплощает в себе всё лучшее, что имеется по этому вопросу на сегодняшний день. Здесь, пожалуй, слово конкурентоспособно не совсем корректно. В слове конкурентоспособна основное – продвижение на рынке, причём любой ценой, можно втирать мозги покупателю и выдавать некачественное за лучшее. В оборудовании, о котором говорю я, главное – качество. Машины такого типа слишком экономически значимы для страны, да и для мира в целом. Их эксплуатация влияет на изменения атмосферы, а выход из строя способен приводить к мировым катастрофам. Крупное промышленное производство во всем мире уже давно нацелено на качество, поэтому и стандарты, как национальные, так и международные такого типа все относятся к стандартам качества.

Именно созданием механизма управления конкурентоспособным, то есть качественным, проектирование я и занималась всю свою профессиональную жизнь. Просто для интереса расскажу один случай. Я была в командировке в Москве. Дел по горло. Но уж, поскольку я в Москве, как же не воспользоваться моментом, не посетить библиотеку Госстандарта, где можно прочесть те самые национальные стандарты на проектирование, о которых я говорю. Естественно, я в эту библиотеку попадаю. Заказываю перечень стандартов. Библиотекарь так, как мне показалось, не без удовольствия, мне сообщает: да, они есть, но они все на языке оригинала. То есть, понимай так: они для того и не переведены, чтобы не каждый совал в них свой нос. Я говорю: не страшно. Мне выдают стандарты. Я впиваюсь в них, как чёрт в грешную душу. И часа четыре конспектирую. А времени-то мало, когда уж тут в русскую-то мысль вдаваться. Так и конспектирую – по-немецки из немецких, по-английски из английских. Библиотекарь в недоумении, что же это я могу  так интенсивно и так долго выписывать из оригинальных стандартов. Короче говоря, поверь, я очень хорошо знаю системы управления проектами, которые сегодня используются в ведущих странах. У нас, ты не поверишь, система управления проектом в настоящий момент отсутствует вообще. Наши предприятия за основу берут международный стандарт, но его требования по многим критериям сегодня снижены. И в основном политика качества на предприятиях начинается с этапа изготовления, минуя этап проекта. Это было бы не так болезненно, имей мы проектные институты, но, увы, их сейчас – кот наплакал. И всё в конечном итоге сводится лишь к производствам особого типа. В обще-то это должны быть производства по лицензиям. Но у нас покупки лицензий случаются на крупных предприятиях крайне редко. У нас организована какая-то допотопная система предоставления государственных лицензий предпринимателям, что к торговле лицензионными правами на интеллектуальную собственность вообще не имеет никакого отношения. Похоже всё это только на очередную афёру с мозгами наших неискушённых граждан. А управление, я так думаю, идёт по-прежнему директивное, но вряд ли оно идёт от директоров наших предприятий. Видимо, управление идёт откуда-то извне. Теперь я почти уверена, что оно шло оттуда  и всегда.

Расскажу ещё немного о своём высшем руководстве. Сначала никто ни во что не вникал. Но было ещё живо и работало Министерство. Потом мы стали продвигаться. Дошли до зарубежки. Нам присылалась корреспонденция, приглашения. Всё совпало с распадом Союза. Потихоньку контракты стали приобретать вид контрактов, принятых в мире, включать в себя объекты промышленной собственности. Помню, изучала книгу немецкую «Школа бизнеса». Пол книги – примеры составления контрактов. Читала с упоением, никогда не могла себе представить, что с таким упоением можно читать тексты контрактов. Ведь контракт должен быть составлен как? В нем обе стороны должны получить выгоду. Вот тот контракт, который сегодня заключается на предоставление кредита: я деру с тебя тридцать процентов кредитных, ещё почти столько же за услугу предоставления того же кредита, ещё, плюс к тому, совершенно не понятно за что, да ещё и за то, что я с тебя эти выплаты беру, тоже сдираю. При этом пишу: ноль процентов переплаты!.. То есть, скажи спасибо, что я с тебя со всей этой переплаты ещё и проценты не беру. Так вот, любого мало-мальски порядочного бизнесмена с такого контракта стошнит.

А нам, правда, кое-что удавалось тогда в контрактах. Сотрудники мне писали в поздравлениях ко дню рождения:

Кипучая и живая,
По жизни идешь, как в полёт,
Словно отважная девочка,
С бантиками вразлёт!

И вдруг девочка запнулась о камень. Я подготовила заявку для зарубежного патентования по, так называемой, процедуре ПиСиТи. Лично подаю её на подпись главному конструктору, а она вдруг с его стола исчезает. Да, да, пропадает в небытие. Для меня – полная неожиданность… Конечно, начинаю работать, учитывая тот факт, что вся моя работа может исчезать, то есть, веду себя, как зверь, который пока ещё не в клетке, но очень хорошо чувствует капкан, в который того гляди попадёт. Капкан ждать себя долго не заставляет. Мне предлагается сдать все дела человеку, с образованием медсестры. Тут в самое как раз это время происходит полная смена всего руководства. Новые руководители – все, без исключении, приезжие. Все одеты в черных одеждах, выставляют охрану повсеместно, даже в коридорах, чуть ли не в туалетах. И как раз в это же время нахожу в публикации очень странный патент.

Тут, пожалуй, следует сказать, что, если ты работаешь с техническими решениями по конкретной тематике, вернее с документами об их публикации, на протяжении десятков лет, то ты видишь буквально всю картину. Ну, например, вот сказала я: к.п.д. больше единицы. И сразу видно – торсионные поля. И тут же, если не лень, можно установить фамилии лиц, занимающихся этой проблемой.  То есть, талантливых-то людей не так уж и много, их легко можно узнать по почерку. Вот пишет талантливый человек рассказ, пусть не под своим именем, но тут же все коллеги его узнают. Так же происходит и в техническом мире. Ты пофамильно знаешь авторов, по почерку эксперта узнаёшь фирму. Автор – он тут, конечно, главное, но границы права очерчивает эксперт. Законы стран разные, одни позволяют больший охват монополии, другие меньший, везде куча антимонопольных законов. Во всём этом надо уметь плавать, и, если долго с этим работаешь, издали видишь пловца по технике плавания. Короче говоря, вдруг обнаруживаю патент по нашей тематике. Фирма американская, но выполнен так коряво, что ни один уважающий себя американец с таким дерьмом на люди не покажется. Меня простреливает одна единственная мысль – это сделали наши. Зарегистрировались в Америке, естественно, кучка физических лиц, готовая продавать лицензии своему же предприятию. Меня как ошпарило. Меня ошпарило то, что вот теперь все это видят, так же, как и я, и все уверены, что это моих рук дело. Я была в таком отчаянии, я передать не могу. Как мне было крикнуть на весь мир: это не я, это сделано совершенно без моего ведома.

А ведь на том рынке как? Там, если ты вдруг грязными руками в общую тарелку лезешь, а из неё остальные берут пищу исключительно предназначенными для этого приборами, то тебя никто за руку-то хватать не будет, все просто тактично отойдут от этого стола и никогда, никогда(!) больше к этому столу не подойдут. Везде, повсеместно по миру, изначально предполагается, что Автор не в состоянии защищать свои права сам, ему это делать не позволяет его воспитание и изначальная установка на повышенное добротолюбие. На защиту прав этих добролюбивых людей и направлены все законы мира

Одно только утешало: не стали же они с этим предложением обращаться ко мне, знали, что я на это не пойду ни под каким предлогом. Наши – ясно, но кто наши-то? Отдел? Предприятие? Страна? Что надо до крови бороться – это было ясно. Но с каким по объёму врагом? Вот это было на тот момент не ясно. В общем, дела не сдала, подготовила развёрнутую объяснительную на имя самой главной персоны предприятия и попросила его личной аудиенции. Но не тут-то было! Меня просто понизили за неисполнение приказа. В общем, ребята заехали крутые и, как я впоследствии поняла, желающие значительно ослабить нашу службу. Я, лишённая всего и вся, даже контакта со специалистами, перешла буквально на нелегальное положение. В чём оно заключалось? В том, что накопление баз данных я не прекращала, но делала это осторожно. То есть, если вся моя работа не нужна, то я и не высовываюсь. Но если вдруг окажется, что она опять необыкновенно нужна, то я быстро могу обеспечить полностью нормальную работу, ввести данные в специально разработанные для этого формы. И мы, практически без особых потерь, можем продолжать работу с того места, с которого отстранились. Но я специально как бы ставила ключики, чтобы не каждая медсестра… Мой уход – это полная невозможность возобновить прежнее, и очень долгий путь к налаживанию ну хоть чего-то более-менее похожего на дело.

Вот я у Господа-то и спрашивала: «Что ты сейчас от меня хочешь? Чтобы я вновь призывала кого-то к здравому смыслу и вновь пыталась кому-то доказать, что я не верблюд? Прости! Но мне уже и самой это дико и смешно. Ты действительно хочешь, чтобы я ощутила ещё большее своё ничтожество, и сама расписалась в нём этим дурацким заявлением? А может, ты хочешь, чтобы я предстала жертвой? Дескать, пусть увольняют по их желанию, а я буду просто с презрением наблюдать, как стервятники будут кусать мою печень?» Последний вариант мне нравился, если бы не вдруг явившийся мне Авель. Ведь всякая власть - от Бога!..

Да-да, потихоньку стала подыскивать себе работу. Представляешь, нашлась подходящая вакансия – преподаватель в техникуме. Предмет – Металлообработка. Думаю, может это воля-то Божья. Посмотрела в Инете программу, поискала учебники. А что, можно попробовать. Токарное дело даже от корки до корки прочла. Думаю: главное-то – теория резания, а остальное как-нибудь в процессе… Самая главная проблема – купить новый костюм, да придётся наверно и новые туфли…

И тут опять же случай. Еду в маршрутке. Входят девчонки, такого техникумовского возраста. Думаю про себя: ну что, молодое, незнакомое, придётся, пожалуй, и познакомиться… А они такие молодые, свежие, как персики с картины Серова… Потом замечаю, что в руке у одной из них бутылка напитка, они пьют по очереди, по кругу… и разговаривают на этом их ломаном русском, так сейчас говорит вся молодёжь. Думаю: да какое же оно не знакомое, очень даже, можно сказать до боли, знакомое. Обычное пи-генерейшен, вскормленное на Сосе Голой (Соса Gola – так выглядит товарный знак Кока-колы). Смотрю на них и думаю: Ну что можно вложить путное в эту красивую головку? Да оттуда надо сначала эту Сосу Голу откачать. И опять же к Господу: это Ты, может быть, мне предлагаешь эту откачку? Ну, я Тебя не понимаю. Тут Тебе, пожалуй, и самому-то вряд ли удастся, хотя Ты и всемогущий. Или Ты мне за то, что я не смогла терпеть полоскание мозгов взрослым, предлагаешь понаблюдать, с каким ещё большим эффектом делают это детям? Да ещё, может быть, в этом и поучаствовать? Снова недоумение…

И тут вдруг – сказка! Сваха звонит: мама совсем плоха, придётся нанимать сиделку. Я говорю: разве ты не знаешь, что меня с завода увольняют? Она не знает, она в отпуске. Сидеть с престарелым больным человеком! Читать ей молитвы, она верующая. Маленький монастырь для двоих! Вот! Вот она воля Божья! И всё, всё складывается и увязывается. И наше великолепное общение, и твоя неоценимая помощь, и приход Авеля. Я необыкновенно счастлива! Только бы у меня получилось, только бы моя деревянненькость позволила мне делать всё так, как это необходимо. О, Господи, как я люблю тебя! Как я благодарна тебе! Ты воистину велик! Слава Тебе!

***
Разлука неизбежна. Ты, наверно, уже понял, что это мой рабочий компьютер. С первого сентября меня отключают от Интернета. Расцениваю это как волю Божью, не сопротивляюсь.

Короче говоря, если я пропаду, так это не моя воля. Сама я бы уйти не смогла. Но не думай, что я разлюбила, бросила, отпустила руку… Нет. Я буду всегда с тобой, навек, во век века, в веках.

Если вдруг ты заскучаешь или почувствуешь одиночество, или ощутишь действие депрессии, не поддавайся этим чувствам. Прислушайся к тишине. В ней ты услышишь молчаливый колокольчик – это моя молитва о тебе. В мире безмолвия он звучит очень громко: любимый, любимый мой, милый, милый, лучший, самый лучший, лучший из лучших, лучистый, лучик, луч солнца, солнышко моё, соловушка, словушко, Слово…

Я пробуду здесь ещё месяц, а с первого сентября за этим компьютером будет работать другой человек. Домашний компьютер старенький и не включен в Интернет.

В сентябре начнутся дожди. Ты же всегда в дождях. Ты их любишь. Слушай их тоньше, ищи в них тишину. «…окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся…»

Достаточно было двух минут. Я же наслаждалась семь месяцев. Это ли не великая милость Божья?! О, Господи, благодарю Тебя!

Помнишь, из «Барабанщицы»: Как хорошо, что ты всё знаешь, Родина и ты.

А я скажу: Как хорошо, что я всё о тебе знаю, Господь и я!

Вслушивайся в каждый удар барабанящего по крыше дождя, в нём звучит серебряное молчание моего колокольчика: любимы, любимый мой, спасительный, спаситель, спасение мое, люблю, люблю… и очищуся.


***
Вот, почти уже всё обошла с обходным. Осталось два дня: сегодня и завтра. Завтра сдаю компьютер, закрываю почтовые ящики. Всё!

Что я могу сказать тебе напоследок. По моему мнению, наше общение не было бесплодным. Я отметила рождение двух новых идей. Нет, конечно, мыслей было много. Вот уж кто не жалел бросать венки в воду, так это ты! Великолепнейший венок прекрасных сонетов из всех тех, которые когда-либо мне приходилось слышать. Но ведь всё это и была волшебная сказка для Золушки. Тем не менее, все остальные мысли, пусть верные и прекрасные, но звучащие в унисон с чем-то уже слышанным. А вот две! Новые! По крайней мере, для меня, то есть, уж если не мировая новизна, то уж локальная-то – это точно!

Первая. На мою – стыдно у кого видно – твой ответ: ОСОБЕННО ТЕМ, КТО СМОТРИТ. Ах, какая новая для меня, великолепная мысль! Если бы мне её чуть пораньше, может, и не захотели бы меня выгонять-то? Да! Воистину! Колпак схимника! Надень его, и тебе о многом, о многом не придётся краснеть. Великолепная, нужная мне, спасительная мысль! Спасибо!

Вторая. НАДО БЫТЬ АККУРАТНЕЙ С МЫСЛЬЮ. Ну, это настолько прекрасно! Этому, пожалуй, вообще всё наше общение посвящено. Прошу тебя, пожалуйста, будь аккуратней с мыслью.  Твой мысленный клинок, конечно, отточен. Тебе вверено в обязанность – отсекать им всё гнилое и безнадёжно больное. Это понятно. Но, не задень живое, будь аккуратен! Если живое задеваешь, кровотечение неизбежно. Остановить не всегда удаётся.

Вот пишу это и думаю: сталь клинка!.. Вот тот цвет, о котором я говорю. Ослепительный блеск, с чуть зелёным оттенком… Господи, столько времени замучиваю человеку мозги!.. Оказывается, есть точный предмет, именно с таким цветом – блеск стального клинка!.. И всё же… На самых заточенных его гранях он сверкает с добавкой тёплого, чуть красного, цвета. Вот и я прошу тебя: Пусть будет клинок, но пусть он будет настолько остр, чтобы на самых острых гранях он сверкал тёплым светом.

Ты говоришь: мат – это вторая извилина… Это понятно. Иначе бы не появилось: Множество хромых, кривых, сухих, чаявших движение воды… и первый влазивше здрав бываше… Но посуди, вторая-то извилина не у всех активна. Конечно, есть такие, которые её вообще не имеют. Но есть и такие, у которых она пока дремлет оттого, что некому её активизировать. Так удобно ли при них сразу со второй-то начинать? Ты можешь, конечно, сказать: А это и вообще не для них, а только для тех, у кого она уже есть. Так это уже и на секту тянет. Аккуратнее!

Моё малое преображение заканчивается. Ухожу опять туда, где по отношению к тебе и была – в область мысли. Там действительно всё похоже на пустыню. Там действительно смертельно опасный путь без воды. Но там напиваются не кровью, там питаются божественным ветром. Ох, этот божественный ветер! Когда ты чувствуешь его дуновение, ты любишь всех, весь мир, каждого. Об этом божественном ветре писали все великие.

Вот, например, Гёте:

Твои уста мне губы обжигали,
Лучи очей дарили мы друг другу.
Кто раз отдался сладкому недугу,
Иным восторгам вверится едва ли.

Я здесь одна, а ты в безвестной дали.
Вновь мысль меня по замкнутому кругу
Влачит к тому блаженству и испугу
Мгновенному. И плачу я в печали.

Но слезы забываются, едва я
Твоей любви заслышу дуновенье…
Спешу, воспоминанием согрета,

Любовный лепет, даль одолевая,
Вернуть тебе, чьей воли мановенье —
И боль и жизнь моя. Я жду ответа!

Вот здесь переведено «любовный лепет», но это не верно, здесь должно быть «божественный ветер».

Или ещё Шекспир:

Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Все мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!

«Милый друг» здесь тоже не верно, должно быть «божественный ветер».

Так почему же всё-таки ни в первом, ни во втором случае божественного ветра нет? А потому, что это уже вторая извилина или даже, может быть, и третья.  Бич всех великих Человеков – пытаться выразить терминами первой извилины понятия второй. Как ни изголяйся – не выйдет. А уж в переводе – вообще – одна соблазняя.

Вот святые об этом знали, они просто молчали, или, в крайнем случае, о божественном ветре у них вот так:

Апостоли, от конец совокупльшеся зде,
в Гефсиманийстей веси погребите тело Мое,
и Ты, Сыне и Боже Мой, приими дух Мой.

Или ещё вот так:

Пустынным непрестанное божественное
желание бывает, мира сущым суетного кроме.

Вот она терминология второй извилины, и без соблазнов.

А что там – в мире мысли? Там я тебя не целую, там я нежно-нежно, совсем как воздух, прикасаюсь губами к твоей руке. Если, конечно, ты мне это позволишь. Ты не всегда это позволяешь. И всё! Да ещё, пожалуй, короткий взгляд. И много-много, целый поток, целое море божественного ветра. Там его можно касаться, там его можно пить, там можно нежиться в нём!..

Люблю тебя, надеюсь на тебя, верю в тебя, восхищаюсь твоей софией… Но самое прекрасное в тебе – это божественный ветер! Знаешь, почему ты его не чувствуешь? Потому что ты его источаешь. Да сохранит тебя Господь!


***
У меня буквально ещё час. Кассир задерживается.
Сомневалась, стоит ли писать. Но вот видишь, не удерживаюсь.
Было очень плохо. Полная пустота и безнадёжность. Почти отчаяние. Искала капкан.
Нашла. Это оказались твои слова: Всё вместилось в моё имя. Вот он капкан!
Нет! Всё вместиться в моё имя не может!

Ты, конечно, знаешь, что такое для человека – имя. Имя – это его именье. Всё то, что он себе представляет о мире. Всё то, что он может рассказать или написать об окружающем его мире и о себе – это и есть его имя. Те, кто в состоянии обо всём этом рассказать – они имяреканцы. Так вот, в человеке очень много того, о чём он рассказать не может. Ты не можешь вместиться в моё имя. Ты намного больше. Мало того, ты не можешь вместиться даже в своё имя. Ты и своего имени больше. Ты даже больше своего второго имени и т.д.

Когда я всё это поняла, то я опять стала ощущать порывы божественного ветра.
Я это всё к чему? Так это – главная наша тема. Тема необходимости нашей встречи. Я к тому, что, например, Сергей Есенин – это не златокудрый милашка с курительной трубкой в руке, он выглядел совсем иначе. И Некрасов был совсем не таким, каким его изображают. И твои произведения не покажут потомкам тебя. Ты намного больше всех своих произведений. Вот это моё главное к тебе предупреждение. Не рассчитывай особо на почитание потомков и не бойся надвигающихся годов. Ты уже находишься там, откуда идёт всё. Я всё это в тебе уже видела, и мне не нужно было каких-либо уточнений. Так и всем остальным, и потомкам тоже. Нет, произведения твои, конечно, останутся, но каким ты там будешь? Разве самим собой?

Но я бы не тратила своё последнее время для того, чтобы сказать тебе только это. Я хочу тебе ещё кое-что сказать. Вот сейчас объявлено, что необходимо почесть тех, кто победил в двенадцатом году. Ну кто такие французы, тебе, я надеюсь, известно. У них сабли бренчали. Брянкузы или французы – не одна ли малина…  Короче, французов побеждали – Москву жгли, немцев побеждали – Москву сохраняли. Всё это уже настолько устарело. Сегодня – атомный век. Атом расщепляют и в тёмной камере Вильсона наблюдают за следом частицы. Как раз это я и пытаюсь тебе объяснить. Пьер и Мария Кюри – тоже не совсем таковы, как мы их в своих головах рисуем. Ну ладно, это, как оказалось, тоже уже дела давно минувших дней. А что же актуально?

А вот что: Когда я по рынку-то гуляла, чтобы маску-то приобрести, правда я о ней тогда не думала, мне тогда впору было в живых остаться, я наткнулась на произведения Карла Сагана, американского астронома, великолепного учёного. Так вот, он пишет, что за пределами земли нет ничего живого и хоть мало-мало способного на связь с человеком. А я тебе скажу: Есть! Есть там живое! Некоторые называют его Богом. Наверно это правильно. Но он не фантастичен, он абсолютно реален. Я, когда работала с изобретениями, совершенно четко видела беспредельность. И пока я сама не очерчивала ее границу, она присутствовала. Так вот, я не ухожу, я здесь, только я в беспредельности.

Я, конечно, могу нарушать молчание, но это выведет меня из беспредельности. А именно там находится настоящая моя любовь к тебе. Я люблю тебя! Вот и час уже истёк. Я говорю тебе: Прости. Но не говорю тебе: Прощай. Я всегда с тобой!