Святой Никодим был вполне любим

А колоритнее  духовника Никодима  и  внешне, и повадками
разве что гоголевские обжоры, которые уплетали то пирог с жирной требухой,
не замечая, как течёт по бороде топленое сало,
 
то причмокивающие от удовольствия панове, жрущие вареники со сметаной.
А он всё же был по молодости-то статный,как гусар,
хотя в лице и  тогда уже  угадывалось благолепие.

Лицо молодого  Никодима ( в миру Василия) светилось,
как розовое пасхальное яйцо с нарисованными на нём серо-зелёными глазками,
и было оно гладко ухоженным.Ну никак не в пору студенту физмата. Ей богу!

Это  после духовной академии  ближе к сорока годам
на харчах  сельского прихода Никодима разнесло
до тех размеров, когда и дышать и ходить тяжеловато.

Дело случилось  где-то на юге Архангельской губернии,
там он был уважаемым и почитаемым не только паствой,
но и местным депутатским корпусом.
 
Зазывали на посиделки после службы в честь начала сессии
или окончания оной, или по другому случаю, да всё с богатым столом,
северными рыбами и икрой  севрюжьих пород уставленным,
(и много мясных разных гурманств предлагалось отпробовать).

На горячее  первые люди губернии и местные попы предпочитали мясо кабанчика
 или лося, приготовленное  в горшочках с черносливом и картошкой по-боярски
под сырной корочкой.

И сопровождение застолья было всегда  достойным:
дорогие коньяки и водка заморская.

А курить он никогда не курил, даже дорогих кубинских или английских сигар
не пробовал, да и трубку не начинал, разве что в детстве у деда табачок из кисета потягивал, да с мальчишками за баней на даче раскуривал косоножку.

Вот и появилось сто с лишним  кило,
батюшка  теперь казался похожим на чеховский шкаф, уважаемый шкаф.
Борода отросла лопатой, начал потихоньку лысеть с темя,

и теперь при великих делах по службе и после неё на званых обедах
с его  могучего покрасневшего  чела  обильно капала солёная водица,
которую батюшка-поп собирал накрахмаленным белоснежным  платочком

и прятал его во внутренний кармашек  рясы, отутюженной с любовью матушкой-попадьёй Евленией, родившей к тому времени своему батюшке трех очаровательных дочек,
названных Аринушкой, Настенькой и Глафирушкой.

Что до купчих кустодиевских форм,
которые объедались, не чуя насыщения и меры,
( даже во дни поста)  гороховыми супами, на сей раз
без свиных копчёных рёбрышек да блинами на сыворотке вместо молока,
фаршированными капустой или пареной редькой,

запивая всё обильно хмельным квасом
и полдничая  клюквенным киселём с постным сбитнем из толокна
 - так ОНИ, болезные на голову  после рвоты  и понюшки табаку -
 перед нашим отцом Никодимом просто младеночки неразумные.

Знаю, что говорю, потому как сама разделяла не раз трапезу  с ним
в Великом посту. Батюшка не упадёт от переедания в обморок,
нечто купчиха после десяти похлебок на дню,
 
потому что он  как все попы умнее своей паствы
от которой скроется после службы  в трапезной с дьяком и гостями,
да и отведает, что расщедрившись, но с толком,  Бог послал.

- Батюшка, а как же...пост ведь?- Вопросит молоденькой безусый  поддъячий по незнанию.
-А что, тебя смущает,  голубчик? Грешно только не каяться.
Грешить-то все грешат тайком, кто без этого прожил?
 
Господи, прости меня раба твоего! --- Промолвит святой отец одухотворённо, замешкавшись  слегка, окрестится и опрокинет  в себя стопочку
подаренного кем-то из гостей  французского коньяку -  под лимонную дольку.

Вдогонку минут через пять, после разговора с дорогим гостем званным,
сидящим  по правую руку, после краткой молитовки,
усердно крестя себя священными перстами,

батюшка пригубит да и выпьет всю стопку водочки,
которую ему  налила  уже  предупредительно матушка-попадья из запотевшего штофика...а дочкам, сидящим рядом с ней прикажет: не лезть поперёк батьки в пекло.

И запищат грибки в его устах, потянет солёными белыми груздями так, что все причастники к обеду сглотнут слюну, а у батюшки заходят желваки,
перемалывая мысли о главном.

И приятное наслаждение разольётся  по всем лицам, обожающим своего проповедника. Они тоже помолятся про себя  за батюшку, за его доброе сердце, сказав вслух "господи, прости, не остави нас грешных!" 

Потом тихо и смиренно приступят все к трапезе.
Заедят наливку  ягодную или монастырскую хреновуху с медом, а дети сок яблочно-облепиховый -  кому чем  приглянулось на скромном столе:

 свежим постным салатом  из капусты с огурчиками, приправленным бальзамом,
 или полакомятся с прищуром заливным из щуки под горчичку,  а уж потом
 да... по всей трапезной полетит дух

 запечённой  молодой свинины с картошечкой и грибами лисичками,
 посыпанными  свежей зеленью укропа, тимьяна, и слегка  пахнёт
 вдруг тертым черным перцем.

Ароматную горячую её подадут в расписных горшочках глиняных на подставочке с салфеточкой.

Ну а на десерт-то, конечно, подадут по традиции  руками  певички  с клироса
всем-всем  за воскресным обеденным столом --
душистый  прозрачный  кисель в пиалах
с отборными сухофруктами и постные пироги с изюмом,

но  без мака и  непременно  - на расписном подносе с белоснежным рушником.
Вкусно! Хоть и без мака да без глазури и сахарной пудры! Пост же!
И выходят  из-за стола все, включая батюшку,

благодарно поклонившись столу  иконам по углам в пояс, про себя шепнув:
"Слава тебе, господи... спасибо, тебе господи..." --

Выходят медленно и важно, с чувством  лёгкого голода, как и положено,
но ещё больше-- с чувством  человеческого достоинства.

А хреновуха-то монастырская, мерзавка, ух хороша!

Метки: сатира и юмор, обычаи, народ, паства, духовенство, пост, застолье, миниатюра в прозе, стихи в прозе