Вдруг признался себе, что еще никого не любил

...Вдруг признался себе, что еще никого не любил
Так, как этот пейзаж, застрявший в оконной раме.
Город ранней весною навылет ранен,
Истекает узостью улиц и теснотою квартир.
Из развлечений - подсчет долгов, да и ну его.
Мысли о счастье. Счастье-это когда
Пошарив в карманах заношенного тряпья,
Отыскал помятую пачку забытого на зиму курева.
К тому же, фонарь еженощно мешает спать,
Дразня электричеством геометричность окна,
Мысль стучится в висок, при отсутствии сна -
Не в список ли чьих-то любовников имя свое вписать?
И так до утра, в лихорадке избытка сил,
О постельный наждак истирая горячее тело,
Мозг спотыкался о чувства, душа зудела
Свежей, расчесанной язвой одиноко прожитых зим.
С рассветом отпустят спазмы сердечный нерв,
Вымоет кофеин из черепа лишний шлак.
Легкие дымом заполнив, приблизив рак,
С балкона смотрел в ленивый и сонный дворовый зев.
Там, на углу, две женщины молча стоят,
Одетые в сети чулок, и короткие юбки,
Там, на углу, две затасканные проститутки -
Смерть и любовь, без разбора дающие всем подряд.
Изредка делят теплый портвейн на двоих,
Вожделенными взорами шаря по редким прохожим,
Миг - и новый клиент, во всем с предыдущими схожий,
На день, на год, навсегда снимает одну из них.
Так и стоят, кривя пышногубые рты,
И впору задаться вопросом, кто виноват,
Что каждый юродивый, весь из себя поэт,
И с той, и с другой потаскухаю вынужден быть на  "ты"?..
Иные, как дети, делятся по ролям,
Спускают всех псов с цепей, дебютируя гордо,
Всеобщий психоз, оправданный временем года,
По людям палит из гаубицы, будто по воробьям.
Окна в ребячьем восторге от нового утра,
Солнце лакают стеклами с голодухи,
Город, навылет раненый, стонет глухо,
И заводские трубы скуривает до фильтра...
Из развлечений - выбраться за порог,
Нерешительным шагом пересчитать ступени,
Вынырнуть в свет, и застыть у подъездной двери,
Не веря, что жив, пропуская по венам природный ток.
Там, на углу, по-прежнему две фигуры,
Часовыми бессменными вахту свою несут
Две проститутки-с рожденья обещанный пряник и кнут,
Две уставшие старые девы, две близорукие дуры.
Подтянув до пупа засаленное трико,
Легко и бесстрашно, словно библейский Давид,
Я иду к ним, для всех остальных делая вид,
что бреду в "продуктовый" за хлопьями и обезжиренным молоком.